***
За две недели Гонхак свыкается с мыслью, что его откровенно пытаются соблазнить, пусть это и кажется странным, ведь кто в наши дни столь ветренен, чтобы влюбиться в незнакомца, который ещё и прилично старше. И проблема именно в этом — не верит в любовь с первого взгляда, пусть и чувствует, что его оборона готова послать всё к чертям и сдаться под натиском двусмысленного общения. Тем более, что Донджу на самом деле милый, хоть и странный порой, и очень даже нравится, особенно, когда по вечерам приветливо машет руками с крыши или встречает у подъезда и задаёт вопросы так, что Ким чувствует неподдельный интерес. Словно тот ощущает, насколько именно в это время возвращения в пустую квартиру наиболее грустно, и пытается спасти его от одиночества. И Гонхаку действительно тепло от внимания со стороны младшего, успевающего за это время даже втереться в доверие к его двоюродному брату Джэёну — соседу Хёнвона и Минхёка. Тому мелкий нравится, в основном — за непосредственность, считая, что слишком привыкшему быть серьёзным родственника только подобные Донджу и могут растормошить, напоминая о всех прелестях жизни. Вместо того, чтобы прислушаться к совету брата, он просто списывает свою нерешительность и чужую влюблённость на возраст. Сам в свои двадцать восемь с неустроенной личной жизнью просто разучился отдаваться эмоциям в отличие от третьекурсника, у которого наверняка легкомысленная буря чувств. Или что похлеще в голове, раз заявляется к нему в два часа ночи. — Господин домовладелец, — Донджу стоит на пороге в коротких шортах и огромной футболке, обнимая большого плюшевого щенка и сам походя на него — взъерошенный и с доверчивым взглядом. На секунду Киму, еле поднявшемуся под стук в дверь, кажется — это кошмарный сон, и надо срочно закрыть дверь, чтобы квартиросъёмщик не превратился в нечисть. Однако, мелкий продолжает смотреть прямо в глаза, хлопая длинными ресницами, выглядя взволнованно. — Что-то случилось? — хрипит низким голосом, замечая румянец на щеках парня. — Мне нужна кровать, — прячет улыбку за игрушкой. Гонхак пытается понять сразу слишком много вещей: от почему этот вопрос необходимо решить в столь поздний час до причём он тут вообще, ведь по договору они снимают квартиры с имеющейся мебелью без его обязательства покупать им дополнительную. — Пожа-а-алуйста, — тянется, вставая на носочки и гипнотизируя взглядом. Старший откровенно залипает на пухлые красные губы, не осознавая, что отвечает: — Закажите, пойдёт в счёт аренды, но останется в квартире, когда будете съезжать… — Спасибо! — радостно выкрикивает, целуя Кима в щёку и убегая наверх, оставляя того наедине с хаосом в голове. — И чем я это заслужил? — спрашивает сам себя, закрывая дверь и ложась обратно в кровать, не понимая до конца — проклятие это или благодать. Внезапно хочется позвать Минхёка выпить, чтобы лучше узнать Донджу и исключить общение с того поля ягодкой — Хёнвоном. Пусть и кажется это некрасивым по отношению к Ли — приглашать и говорить о постороннем, всё же тот столь болтлив, что может и не обратить внимания на тему. По крайней мере, такое впечатление создаёт, ведь при каждой встрече тараторит обо всём на свете, будто излучая солнечную энергию, пусть её и без того в достатке уже в первый месяц лета. Доводы брата он бы тоже послушал, однако подозревает воздействие гипноза на Джэёна. Сон не хочет возвращаться, и Гонхак размышляет о новых квартиросъемщиках, успокаивая себя мыслями о том, что после въезда Хёнвон уже не выглядит заносчивой задницей, а Мин становится счастливый и энергичный. Видимо, то было помутнение после долгих поисков и на фоне невероятной жары. «Первое впечатление может быть ошибочным», — заключает про себя и невольно вспоминает губы младшего, понимая — так больше нельзя: необходимо уже или отстранить, или сдаться.***
Спустя ещё две недели, за которые перестаёт отрицать успешность приёмов соблазнения, у Гонхака дежавю: Донджу в пижаме и с плюшевым щенком в руках вновь на пороге его квартиры. Смотрит мило и неожиданно застенчиво, выдавая: — Господин домовладелец, мне собрали кровать… думаю, раз она останется, то Вы должны её протестировать. Ким видит демона в ангельском обличье, и после месяца постоянных подмигиваний, многозначительных взглядов, недвусмысленных фраз и прикосновений при встрече решает признать провал сопротивления силам зла — всё равно уже святым не назовёшь, раз столько раз представлял, как целует эти сочные губы. — Сейчас? — поднимает одну бровь, всё-таки уточняя ради приличия и во избежание недопонимания. — Если Вы не заняты, конечно… — прячет лицо в игрушке, смущаясь проникновенного и вызывающего мурашки голоса, тем самым умиляя старшего. Гонхак думает, что быть занятым сном ему, конечно, очень нравится, однако решает не отказываться от заманчивого предложения и следует на крышу за Донджу. Кровать почти на всю маленькую комнатку удивляет габаритами и вынуждает так и оставаться на пороге. — Не стесняйтесь, — подталкивает к гигантскому ложе и наблюдает, как старший присаживается на край. — Вы же спать на ней будете… Словно Гонхак обязан переехать на крышу, произносит и давит на плечи, чтобы тот лёг, однако Ким не двигается, накрывает ладонями пальцы младшего и смотрит внимательно в глаза. Находит там тревогу и удивительным образом успокаивается, благодаря этому. «Возможно, не такой уж и легкомысленный», — проводит по рукам вверх и по груди, обнимая вокруг талии, и всё наблюдая снизу вверх за смущённой мимикой и подступившим румянцем. — Удобная, — как бы в доказательство немного привстаёт и садится вновь, вынося вердикт. — Но, кроме сна… — его перебивают, чтобы скорее скрыть смущение, припадая на мгновение к губам. — Тогда необходимо оценить все её возможности, — оплетает сильную шею руками, втягивая в поцелуй глубже и усаживаясь на колени старшего. Гонхаку до головокружения нравится малиновый привкус мягких губ и то, как льнёт к его телу, прижимаясь вплотную. Прикосновения к бархатной коже шеи и ощущение чужих пальцев, вычерчивающих под футболкой пресс отдаются внизу нарастающим возбуждением, побуждая развернуть ситуацию и их самих, укладывая на кровать и стягивая за ненужностью одежду. Выключает попутно лампу, будучи уверенным — в лунном свете Донджу будет более комфортно. И в то же время признаёт — сам смущается, закидывая стройную ногу на плечо и опускаясь с поцелуями по внутренней стороне бедра от колена до паха, на своём же ощущая вторую ногу Донджу. Почти невесомые движения стопой по возбуждённому члену и лёгкий массаж яичек даже вынуждают замереть, оставляя сильный засос у тазобедренной косточки. Закидывает вторую ногу себе на плечо, лишая неожиданно-приятной ласки, во избежание резкой реакции на свои действия, и проводит языком от основания до головки члена, вызывая томный стон. Выводит венки и посасывает яички, так и не высвобождая головку от крайней плоти, не прикасаясь сам руками и не позволяя сделать это парню. Донджу кажется, что его пытают: удовольствие смешивается с неудовлетворённостью. И он осознаёт это как наказание за неозвученность чувств и своё излишнее давление на мужчину. — Я влюблён в Вас, — шепотом выдаёт самое важное, слушая и чувствуя, как Гонхак отстраняется и нависает над ним лицом к лицу. — Ты мне нравишься, — формальное обращение кажется уже совсем неуместным, на чём делает акцент, — Но влюбить в себя ещё потребуется время… — Донджу обнимает крепко, вынуждая вжать себя всем телом в матрац. — Наши чувства — разные, и было бы неправильным не сказать… — Спасибо, — на самое ухо, оставляя поцелуи на шее и вычерчивая подушечками пальцев лопатки, действительно благодарный за откровенность. — Такое ощущение, будто и мысли не допускаешь, что у тебя не выйдет… — усмехается, кусая за мочку и оглаживая бёдра широкими ладонями. — Я никогда не был так уверен в своих чувствах, потому сделаю всё возможное, господин домовладелец, — нарочито подбирает обращение, а Гонхак не представляет, какие, наверняка безумные, идеи посещают голову Донджу, однако решает больше не сопротивляться. Прикосновения Джу лёгкие и нежные, вызывающие мурашки и укрепляющие возбуждение, и Киму очень хочется ощутить их на своей груди. Переворачивается в обнимку с улыбающимся парнем, усаживающимся на его бёдрах и, словно мысли читающим, проводящим легко по торсу. Невесомо вычерчивает ореол твёрдых сосков, напряжённый пресс и возвращается к ключицам, неожиданно приподнимаясь и доставая с полки-изголовья тюбик лубриканта и презервативы. Гонхак, насколько позволяет полумрак, изучает изгибы чужого тела взглядом, отмечая изящность тех и плавность движений. Втягивает в поцелуй и оглаживает упругие ягодицы, прежде чем согреть лубрикант и начать подготовку. Донджу и выдержка — явно понятия несовместимые: сразу опускается на грудь старшего, постанывая в шею и прикусывая нежную кожу, ёрзая тазом и пачкая предъэякулятом животы. Тяжёлое дыхание на ухо начинает сводить с ума и побуждает быть более несдержанным, добавляя больше смазки и старательно двигая двумя пальцами внутри, ограничивая себя от желания услышать больше стонов и ощутить узость младшего членом. Донджу теряется в чувствах и пространстве, когда оказывается перевёрнут на спину со вновь закинутыми на широкие плечи ногами и невыносимо-приятным ощущением языка, обводящего головку члена, пока три пальца старательно растягивают колечко мышц. Томный и громкий стон удовольствия вырывается вместе с просьбами прекратить эту пытку, а старший раздумывает, вбирая член и причмокивая. Его мучил намёками и двусмысленными фразами и жестами, а теперь значит — подавай всё и сразу. Отстраняется, улыбаясь и медленно двигая пальцами внутри, пока не находит простату, чтобы полюбоваться на то, как реагирует и молит слегка охрипшим голосом не издеваться. Ким вновь и вновь проходится пальцами, наблюдая за мимикой и облизываясь на искусанные губы. — Не думал, что это так выматывающе… — озвучивает с тяжелым выдохом мысль, прикрывая глаза и перебирая пальцами короткие чёрные волосы Гонхака. У старшего несовпадение действительности и представления о молодом человеке, ведь и подумать не мог, что будет у того первым — дерзкое поведение повлияло на составленный образ легкомысленного мальчишки. И больше ему не хочется омрачать первый раз Донджу мучениями и томительным ожиданием: отвлекает поцелуем, на который тот с жадностью отвечает, и медленно и аккуратно толкается головкой члена, ощущая оставляемые следы-полумесяцы от ногтей. Донджу легко возбуждаем: поцелуев в шею и за ухом и нежных поглаживаний бёдер хватает, чтобы расслабить и войти на всю длину, постепенно ускоряя темп и находя идеальный угол. Гонхаку нравится терзать пухлые губы и сплетаться в динамичном танце языками, однако не по душе, что так не слышит стоны, пробирающие до мурашек, и переворачивает младшего, ставя в колено-локтевую. За эту ночь мир уже несколько раз менял своё положение, отчего кружится голова и контролировать себя не может — стонет и скулит громко, сжимая крепко простыню и позволяя Гонхаку вколачивать себя в матрац так, как тому угодно. И когда ладонь Кима обхватывает его член, вторя своим быстрым движениям, долго сдерживаться не может, изливаясь и сжимая внутри до рыка старшего в затылок. Донджу чувствует себя абсолютно вымотанным и даже в какой-то момент вырубается, очнувшись, обнаруживая — Гонхак всё прибрал, натянул на обоих пижамы и вот уже прижимает его к себе, целуя в макушку. — Отличная кровать, теперь пора протестировать её на удобство сна, — фраза звучит словно заклинание, от которого Донджу мгновенно засыпает в уютной близости.***
— Я выиграл, — бурчит Минхёк, слегка смущённый тем обстоятельством, что они стали невольными слушателями интимной жизни члена их семьи. — Я был уверен, что Гонхак — натурал из натуралов, — цыкает Хёнвон. Ли хочет возразить, что вообще-то он — тоже, — однако молчит, поскольку был, а не сейчас. Лет семь назад, пока Кихён с Чжухоном не уломали пойти в гей-клуб, ведь «раз не можешь продержаться в отношениях с девушкой больше трёх месяцев, попробуй найти парня». Тогда эта шутка показалась глупой, и Мин согласился пойти со старшим братом и другом детства по приколу, однако теперь жизни себе без Че не представляет. Хёнвон мысленно радуется за брата, обретающего личное счастье, и обнимает своё, возмущающееся из-за летней жары и причитающее, что завтра только десятое июля, и к осени они могут просто испариться.***
Гонхак осознаёт, что всё-таки влюблён, когда, просыпаясь, видит умиротворённое лицо Донджу и невольно улыбается — впервые за долгое время столь счастливо.