Пересменка на крыше

Макс, смену принял       Приятно наблюдать, как кто-то работает, причем делает это с полной самоотдачей, любовью и профессионализмом. Особенно когда сам полулежишь на крыше собственного дома, потягиваешь капучино — уже почти на дне, точно знаешь, что не прольешь на себя. И смотришь, как Шурф ворочает облаками, аккуратно расставляя очередные поэтические строки на небосклоне.       До полного заката уже не так долго, но Лонли-Локли всё равно стремится сделать всё идеально. И это у него выходит, как и всегда. Восхитительное зрелище!       — Красиво, правда, Макс? — улыбается он мне, уголками губ, но уже так привычно для нас обоих.       Иногда я догадываюсь, что Шурфу проще показывать эмоции именно рядом со мной, потому что я — кусочек Темной стороны в Мире.       — Очень красиво!       Конечно, я не про стихи, а про его работу. И про него. И тоже улыбаюсь. Потому что он — тоже часть Темной стороны.       Шурф усаживается рядом, достает бутылку с вином, наливает в свою дырявую посудину: ему можно, его рабочий день закончен. Он поглощает алкоголь с астрономической скоростью, но хмелею как будто я. Правда, у меня еще есть остывший кувшин с камрой, и моя рука уверенно тянется к его чашке.

***

Шурф, смену сдал       Когда среди облаков загорается последнее огненное слово, я с чувством выполненного долга опускаюсь на мягкий ковер, расстеленный на крыше Мохнатого дома, и понимаю, что могу наконец спокойно выдохнуть. А потом вдохнуть и снова выдохнуть. Опрокинуть, как не в себя, почти полбутылки орденского вина залпом, устало потянуться и торжественно пообещать себе не двинуться с места до самого заката.       Макс почти лежит рядом, облизывает кружку, из которой пахнет кофе, ванилью, молоком, корицей и чем-то еще... Он всегда говорит, что мое присутствие действует на него успокаивающе. Его же нахождение рядом будоражит мои нервы, уносит покой и разгоняет по жилам радостное предвкушение чего-то несбыточно-волшебного. Будто вся магия и во мне, и во всем окружающем мире пульсирует в такт его неритмичным вдохам и выдохам вперемешку с нескончаемым потоком слов. И я чувствую, словно оживаю по-настоящему.       Поэтому меня так выбивают из колеи его периодические низвержения в Хумгат, принесение в жертву собственной жизни и прочие заботы могущественного демиурга. Одно дело — всегда знать, что Макс всё равно вернется в Ехо, а другое... Стараться не обращать внимания на щемящую тоску от одного только предположения, как тогда жить дальше.       «Не уходи, пожалуйста, — мысленно говорю я, — по крайней мере, без меня. Потому что ты можешь обойтись без чего и без кого угодно, а я без тебя — не могу. Ведь ты — мое Сердце Мира».       Но только мысленно, потому что удерживать Макса на месте (во всех смыслах) — дело бесполезное и неблагодарное.       Впрочем, я сижу рядом и улыбаюсь: Макс и так всё это сам понимает. И уже сгреб себе мою чашку.