***
Открытые плечи блестят загаром под жёлтым светом прожекторов, блик спускается от шеи по предплечью до тонких запястий и ладоней, в которых красуется розовый тягучий коктейль с долькой лайма на бокале. Белая пенка касается красивых припухших губ в сладкой помаде. Тэн мажет по бокалу языком, отпивает, улыбается почти смущённо Сяо, который купил для них всё это раздолье на столике. Он заботится о нём, путается пальцами в своих волосах и напряжённо глядит в ответ, полностью сосредоточившись на своих горящих щеках. Румянец под разноцветными огнями не приметишь, но ему всё равно стыдно. Тэн принял его к себе, стал его лучшим другом, готовым разделить и радость и боль, и даже так он не перестал быть сладким сном. Сяо обидно — Тэн, вероятно, просто хочет иметь друзей и уже устал от своего окружения, ищущего лазейки в его постель. Однако он ничегошеньки не может поделать со своими мыслями. Когда они целуются, он задерживает дыхание и хмурится боязливо, словно может случайно зайти дальше. Он желает Тэну только лучшего, у него самые добрые побуждения, в его груди теплится огонёк, предназначенный Тэну, греть его и оберегать. Сяо стыдно, что главное, чего Читтапон должен опасаться, это он сам. Других он к своему другу не подпустит, а с собой ужасно страшится не справиться. Он прочищает горло, отпивает виски с колой и морщится от поганого вкуса крепкого алкоголя. — Как ты себя чувствуешь? Ничего, что мы здесь сидим? Он знает, Джонни тоже частенько появляется тут, и Тэн из-за этого нервничает, пусть и делает вид, что понятия не имеет, о ком речь. Они будто никогда не были знакомы, не существовало никакого Джонни и других его бывших, прямо сейчас есть только Сяо и парни, имён которых он не запоминает. — Нет, всё хорошо, а что может быть не так? — Кокетливая улыбка не слезает с этого милого лица, заставляя Сяоцзюня тоже расслабиться. Если Тэн упорно делает вид, что всё отлично, то действительно нет повода паниковать. Он бы сказал, если бы чувствовал себя некомфортно. — Кушай, не отвлекайся. Здесь красиво и хорошо, верно? Хотя если тебе не нравится, то можешь просто смотреть на меня. — Парень парой указательных пальцев коснулся своих щёк и покачал головой игриво. — Это ведь тебе нравится? Сяо ненадолго завис, но этот миг растянулся для него в вечность. Расстроится ли Читтапон, если он скажет, что нравится? А если скажет обратное? Он обожает Тэна, конечно. Когда они только познакомились, он рвался целовать его и обещал подарить целый мир, теперь ничего не изменилось, разве что он узнал Тэна лучше, узнал, насколько он чудесный, невероятный человек, заслуживающий всей ласки, к которой он стремится сквозь презрение людей к его быстро сменяющимся партнёрам. В конце концов, он даже не спит с ними, он ищет тех, кто мог бы о нём позаботится, правда, как он упоминал, у него никогда не бывало больше одного друга, да и те со временем превращались в его парней, а после растворялись из жизни, становясь бывшими, которых он больше не хотел видеть. — Да-а, я смотрю... — Сяо неловко улыбнулся и припал губами к стакану, уже не обращая внимание на гадкий вкус. Ему просто хотелось перебить запах гари от своих сожжённых в животе бабочек. Был ли он хоть когда-нибудь уверен в себе? Да, вероятно, до знакомства с Тэном. Тэн плохо влияет на людей, почти всегда. Он лёгок в общении, оптимистичен, весел и всегда готов поддержать, а ещё он невозможно сексуален, если дело касается парней, которые ему приглянулись. Сяо не уверен, что ему когда-то кто-то вообще мог отказать. Он чувствует себя зачарованным, околдованным и порабощённым чужой обыкновенной необыкновенностью. — Как тебе? — Аккуратные пальцы с чистым маникюром коснулись длинной серебряной цепочки в ухе. Тэн украшал себя, ради него. Нет, вряд ли ради него, Сяо не главный человек в его жизни, главный — он сам, так что он наряжается ради себя. Неотразимый, его выведенная до идеального красота заставляет затаить дыхание. Сяо бесит, что кто-то смотрит на это с таким же животным желанием, как он раньше. Есть только несколько человек, которые ощущали себя так же, которые окунулись в Тэна с головой и не смогли вынырнуть после «do you need me?». Друзья не спят, и Сяоцзюнь не торопится больше. Он осторожничает, терпит, кусает щёки изнутри, в очередной раз наблюдая, как Тэн улыбается и махает кому-то чужому и лишнему, он знает, что чувства давно не дружеские, но боится это вслух сказать, а таец и не спрашивает. — Очень красиво, — только и выходит ответить. Он абсолютно ослеплён, словно яркими искрами от раскалённой сварки. Стоит Тэну отойти, как он сам отходит от этого миража, разглядывает пустое место рядом, разглядывает свой пустой кошелёк и не жалеет, разглядывает свои руки, которые могут касаться Читтапона, обнимать его, успокаивать, ласково гладить. Готов ли он поставить всё на карту ради него? Определённо. Но у Тэна планы совсем, увы, другие. — Привет. Он игнорирует до боли знакомый голос и моет руки с мылом в очередной раз, то ли потому что хочет отмыться от чужого вмешательства в свою жизнь, то ли потому что хочет задержаться ещё ненадолго. Главное не оборачиваться, не смотреть в зеркало, не думать, кто прячется позади. И трудно сказать прячется — Джонни высокий. А ещё сильный, понимающий, весёлый... Хороший. Может, это Тэн нехороший, что поступает с ним так, но он думать об этом не желает. — Мы знакомы? — Ему стоило бы промолчать, тихо выйти из туалета и вернуться за свой столик. Выпить ещё немного с Сяо, повиснуть на его шее и ныть, как несправедлива жизнь. Потому что он всё же невольно оборачивается, почувствовав тёплое дыхание на своей коже. Руки непроизвольно ложатся на крепкую грудь, взгляд мечется между телом и лицом, которое нет смысла вспоминать, кажется, Тэн чувствует, как потеет. Бывает ли такая реакция на незнакомцев? Вряд ли. Прошло всего четыре месяца, в голове Джонни ещё существует где-то на задворках сознания. Его заботливые фразочки изо дня в день, его сильные руки, не дающие упасть или отойти далеко, его запах в перестиранной тысячу раз постели. Он не хочет покидать его. Этот образ — родной и желанный — сводит с ума, и сейчас, когда глаза останавливаются на чужих таких же, наполненных непониманием и печалью, хочется выть, ведь это не дурацкий сон. Он так близко, буквально дышит ему на ухо, забавно склонившись пониже. Его тело в растянутой чёрной майке опаляет жаром, он безупречен и прекрасен во всём своём существе. И он шепчет так тяжело и томительно, щекоча чувствительную после нового прокола мочку. — Нет, а можно познакомиться? Меня зовут Джонни и я поклонник этих блестящих новых серёжек в твоих ушках, — беспроигрышный вариант. Тэн так любит комплименты, так любит уменьшительно-ласкательные, так любит Джонни, что не повестись на это стоит ему огромных усилий. Ему приходится прикрыть глаза, втянуть побольше воздуха и прижать холодные влажные пальцы к щекам. Должен же он хоть немного успокоиться, в порядок себя привести. — Тэн. Спасибо... Катастрофично. Он знакомится со своим бывшим, зная, куда это всё ведёт. Он заново впускает Джонни в свою жизнь, уже понимая, что он за человек. Это опасно, травматично, ожидаются осадки в виде его слёз прямо над районом Подушка. Его главное «никаких бывших» меркнет на фоне Джонни, он слишком хорош, чтоб отодвигать его с пути. Он нужен Читтапону, целиком и во всех смыслах. Они смотрят друг на друга неуверенно. Джонни хмурится, ведь не хочет выдавать нерешимость, Тэн поджимает губы, надеясь не ляпнуть чего-нибудь глупого. Он всё своё самообладание бросает на то, чтоб не трястись, посмотреть в глаза своему (***
Звон бокалов оборачивается медленной музыкой, растекающейся по венам. Пузырьки алкоголя покалывают в горле и носоглотке, сегодня его было очень много, но Тэну всё равно. Да, он обещал, что не будет напиваться до беспамятства, а так хочется. Он с опозданием отставляет последнюю порцию напитка и неуклюже пытается шевелиться, то ворочает языком, то старается выпутать ноги, однако сидя на Сяо выходит лишь завалиться назад и вскрикнуть до того, как он поймает за запястье и талию, не дав свалиться под стол. Сяоцзюнь святой человек. Лапать не лезет, на мозги не давит, говорит: «хочешь — делай», и не мешает, а напротив, углы все сглаживает. Разве не идеально? Идеально, Тэн думает. А что было идеального в Джонни? И с этого момента мысли как-то быстро начинают путаться, всё Джонни, Джонни, везде чёртов Джонни, и исчезать он не собирается. Таец просто не представляет, что делать. Он не находит ничего лучше, кроме как удариться лбом о лоб Сяо и настырно его поцеловать. По-дружески. Потому что это успокаивает. Потому что поцелуи снимают стресс не хуже еды. К тому же Сяо такой тёплый, собранный и решительный. Смотря ему в глаза, сложно окунаться в тревогу. Хочется расплавиться, разлечься на нём и, может даже, подремать, зная, что он будет внимательно охранять сон и перебирать прядки тёмных волос, забавно хмуря брови. Он очень приятный в общении, заботливый, добрый. Если Тэн его лист, то Сяо выводит на нём узоры цветов, плавные изгибы стеблей, мягкие листики, нежные лепестки и сладкий нектар. Читтапон почти может почувствовать, что цветёт от всего, чем его наполняет Сяо. С Джонни по-другому. Тот упёртый, своенравный, терпеливый едва ли. Из-за него все правила рушатся, всё рушится, маленький комфортный пьедестал, который Тэн построил себе за последние годы, ломается в щепки, обломками пихая его вниз, к Джонни. Но рядом с ним не страшно. Его объятья крепкие, взгляд многообещающий, он шепчет, что рядом, и рук не отпускает. С ним как-то не просто успокаивает, но и будоражит до мурашек по всему телу. Прошибает током от каждого слова даже сквозь воспоминания. — Как ты себя чувствуешь? Не холодно? — Сяо разыгрывает какое-то «sweater weather», прячет чужие руки в своих рукавах, позволяет Тэну утонуть в ласковых прикосновениях, целуя щёки, подбородок, шею. Ему можно дальше, гораздо дальше. Но вопрос о желаниях Читтапона у него стоит острее, чем о своих собственных. Его надо оберегать, держать будто в теплице, не отрывать взгляда ни на секунду. Или может, Сяоцзюнь совсем свихнулся. И пары минут прожить не в состоянии без своего тайского мальчика. — Нет, — Тэн смущённо улыбается — его друг так любит его, что это невыносимо — и склоняет голову набок, давая простор для фантазии. Ладонь как-то сама сжимается на светлых волосах, прижимает ближе. В голове образ крутится безостановочно того, как Джонни кусается, целует требовательно, и в первый раз доходит до татуировки с нескрываемым наслаждением, во второй с азартом, в третий с полным пониманием. Он не отступал, не отступает и сейчас, спустя столько времени, пока Тэн пытается избавиться от его фигуры перед глазами. Грубые, шершавые пальцы гладят его кадык, ладонь уходит за опалённое дыханием ухо, поправляет взъерошенную причёску. Он чувствует, Джонни тут, за прикрытыми веками, смотрит серьёзно, а после тоже улыбается и целует аккуратно в уголок губ. Он не виноват в том, что они расстались. Вероятно, виноват один лишь Тэн. — Не могу перестать переживать, что бы ни происходило. Развеешь мои сомнения? Тихий голос Сяо рушит иллюзию. Он ничего не ищет, лишь ласково обнимает, гладит, целует. Это то, что нужно. Не безудержная страсть или бурлящее желание, это нежность. Тэн хочет нежности, но может не здесь. Не с тем. Настолько безнадёжно и глупо, что хочется царапать собственную кожу, оглядывать комнату снова и снова, листать контакты в поисках того, который там больше не существует. Все эти переписочки, полные пошлостей и заигрываний — он избавился от них, как можно быстрее, а лучше бы оставил. Рассматривал бы сейчас фотографии, ванильные фразочки, какие-то резкости, перечитывал бы с идеальными интонациями и голосами в мыслях. Может, не страдал бы так. Не ясно, что бесит сильнее. То, что ничего не осталось, или то, что несмотря на это остался сам Джонни. — Всё хорошо, я просто немного вымотался из-за танцев. Давай ляжем спать сейчас? Я... Правда, чертовски устал, — Тэн выдохнул с полуулыбкой. И не потому что Сяо милый и спрашивает о каждой мелочи, а потому что Джонни закинул бы его на плечо и отнёс в постель, а там принялся бы целовать его везде-везде так горячо и смущающе, но в конце концов они бы примагнитились друг к другу и целовались бы до нехватки кислорода, прежде чем уснуть. С Сяоцзюнем не так. Он помогает подняться, не отпуская руки ни на секунду, словно потерять контакт непростительно. Он гладит, в кровати укрывает получше, не лезет больше, боясь показаться излишне настойчивым. Он робкий, ласковый, вездесущий. Его забота просачивается в каждом вдохе, в руках, которыми он слабо сжимает плечи и бока, приминая одеяло, чтоб в нём не оставалось холодного воздуха. Тэну хочется попросить его быть поближе, он сам жмётся и втягивает аромат родного парфюма. Дом, Сяо — это такое уютное и взаимодополняеющее, что представить дом без Сяо невозможно и Сяо без «дома» тоже никак. И несмотря на это, он не Джон Со. Даже во сне тот из головы вылезать не хочет. Тэн чувствует, что перегрелся, ему душно, жарко, он тает под одеялом, растекаясь и расплавляясь. Сзади грудью прижимается его лучший друг, но во сне это совсем не он, это Джонни, который гладит его по волосам и шепчет что-то неразборчивое и распаляющее. Когда Тэн просыпается посреди ночи весь мокрый, он понимает, что умудрился возбудиться, хоть ничего особенного в сновидении не было. Это несколько смущающе. И он чувствует, как горячий стыд покрывает его лицо и шею румяными пятнами. Хочется уснуть обратно, как можно быстрее, провалиться в пустоту, в которой ничего не существует, но веки больше не смыкаются, и ему приходится выползти из чужих объятий, чтоб проветрится. На экране телефона висит сообщение, присланное час назад. На нём «Соскучился?». Чертовски да. Читтапон знает этот номер наизусть, знает эту манеру, что угадывается даже по одному сообщению. Ждёт ли он ответа? Знает ли он, что Тэн не собирается отвечать? Только крутит телефон в руках сонно, дышит тяжело, будто ещё придавленный одеялом, и хмурится, то открывая клавиатуру, то закрывая. Ему нельзя. Джонни рушит все его правила.***
— В прошлый раз наше знакомство, кажется, было прервано. Тэн благодарен парню, что он не нарушает хотя бы главное, что он не лезет сразу в душу, а только играет. На самом деле, они оба знают. Стоит Джонни поманить пальчиком чуть дольше пары секунд, и Тэн уже тут как тут. Он уже здесь, вернулся, приехал, приполз, сложил свою напускную гордость в семь раз и запихнул подальше. Но... Так ли всё плохо? Тэн сам всё решил до этого. Сам себе надумал, сам отказался от того, к чему его сердце тянется, не боясь разорваться. Он тяжело выдохнул, и нервная улыбка оказалась на его лице, стоило поднять глаза. Джонни не виноват в том, что он сам себе придумал. — Зачем ты позвал меня? — Не оставалось ничего, кроме как покачать головой, прикрыть лицо замёрзшими ладонями, окунуться в четыре ледяных месяца расставания, перед этим проломив своим телом лёд. Он чувствует себя таким разбитым и обманутым. А главное, самим собой. — А зачем ты пришёл? Они оба знают. Они оба здесь не просто так. Ладони Джона тела не касаются, только рук, притягивая ближе, он обнимает боязливо, ласково, и улыбается, чувствуя каждой клеточкой, как Тэн льнёт в ответ. Он себя оторвать просто не может, ни физически, ни морально. Он прирос, слился с этим телом, с родным запахом терпкого кофе. И здесь, посреди парка, укрытого слоем озолотившейся листвы, ему совсем не холодно. Он ощущает под пальцами, как бьётся чужое сердце, чувствует, как крепко Джонни держит его. Не как незнакомцы. Но большее им не светит, пока они тут. — Я не могу, ты знаешь, мы никто друг другу, — Тэн говорит, а сам не отпускает, уткнувшись лбом в плечо. И если сейчас его попытаться оттянуть, то как же он будет цепляться за эту глупую куртку — словно за жизнь. Его последний оплот надежды на свободу рушится безнадёжно и стремительно, когда обветренные губы касаются уха в лёгком поцелуе. — Пока никто. Но это вполне возможно исправить.do you want me?
Горячо. Тэн смеётся или пьяно хихикает, заваливаясь вбок, пока пара рук удерживают его на высоком стуле. Он шутливо отбивается, пытается вспомнить над чем смеётся, однако мысли уже след простыл, и в голове окончательно пусто. Это неправильно. Наверное. Может, нехорошо. Но он всё повторяет "Эй, Джонни, ты такой смешной!», и это так похоже на их первую встречу. Мимолётно проносятся сумбурные мысли: «Эй, Джонни, почему ты пошёл туда? Почему я увидел тебя с другим?». И одновременно они убегают, как бурный поток в водосток, закрадываясь в самое сердце. Они будут болеть там после, но пока они далеко — в голове пустота и какие-то образы музыки, танца, голоса, влажности на шее, которую Джон не щадит. Он напористый, вжимается грубо. Нетерпеливый — кусает и жмёт. Его сильная хватка причиняет боль, но со всем этим Тэн успевает только откинуться назад и издать тихий, наполненный блажеством звук, пойманный родными губами. Знакомые незнакомцы, они слишком близко, чтоб отрываться. Гравитация, кажется, начинает действовать по каким-то неведомым законам, потому что как бы Читтапон не старался отлипнуть, он всё равно падал в тёплые объятья, притянутый к Джону, вместо того, чтоб свалиться. Или может, они уже оба на полу. Это было бы проще. Тэн думает, что забивать на свои правила здорово, весело, приятно. Он думает, что это не так уж страшно, он разберётся с последствиями, главное потом. И ясность ума возвращается внезапно со шквалом ледяного осеннего воздуха. Где-то за пару кварталов отсюда, посреди ночи, его дома ждёт Сяо и не находит себе места, а Джонни не требует от него ничего больше, лишь практически несёт к машине и обещает подкинуть. Подкинуть почти буквально, ведь до нужного этажа Тэн едет исключительно на широком плече, несвязно бормоча о том, что он вообще-то в полном порядке и всё прекрасно осознаёт. О нет, этот ветер в ушах оглушающий. Если бы Джон не ушёл сразу, они бы оба об этом пожалели. — Я люблю тебя. Это тонет в шуме, и голова раскалывается на части, кружась, укачивая, укладывая Тэна спать. Он с трудом поднимает взгляд на Сяо и лишь вымученно стонет в ответ. Не имеет смысла говорить что-то ещё. Дверь хлопает, потому что Джонни исчез, но его тепло отпечатками разбросано на теле Читтапона. Они знают, что это значит. Сяо знает, что ему нет места рядом. Но несмотря на это, он помогает Тэну добраться до постели и раздеться. Сяоцзюнь святой человек, лучший из всех, с которыми он был знаком, жаль, что сердцу, как и мозгу, совершенно плевать. Тэн, конечно, тоже любит. Его отношение к парню очень трепетное, чувственное. Увы, не так. Не то. Когда они лежат в одной кровати, лёгкие не заходятся судорогами, не хочется забраться сверху и прильнуть большим котом, не хочется ощущать на себе поцелуи до тонких завываний, и взгляд у Сяо совсем другой и касается он по-другому, и если его руки прижимают в объятьях, то как-то неправильно, всего лишь дружески. Тэна раздражает эта навязчивая идея. Если бы он мог выбирать, в кого влюбиться, то он выбрал бы Сяоцзюня без раздумий. Такой нежный и чувственный, он никогда бы не позволил себе причинить боль, он держал бы Тэна в теплице из своих чувств, и ему было бы плевать на татуировки, ведь тело — это теперь последнее, во что он влюблён. Ему так нравится Читтапон. Его мелкие привычки и мимика, его голос, его неимоверное притяжение, его мысли и размышления, его любовь. Сяо умер бы от собственного обожания, будь это возможным, просто задохнулся бы от внезапного недостатка воздуха. Тэн умеет выбить из него все возможные эмоции и чувства, а после требовать ещё. Если бы это всё было большим представлением. Сяо готов терпеть хоть ежедневные признания в измене, хоть что-то, но в итоге всё гораздо хуже. Они даже не встречаются, между ними нет ничего. В это так сложно поверить, что он сам прячет это подальше. Какой толк, если можно жить в сладком мире из лжи? И Сяо рад просто тому, что Тэн существует рядом. Это помогает пережить ночь, прилипнув к телу, отяжелевшему под ароматом алкоголя. Однако совсем не помогает утром. Яркий свет солнца ещё ранней осени не так будит, как озаряет то, чего быть не должно было. Пятна фиолетовых и бордовых поцелуев расплываются то ли в глазах, то ли на тонкой коже, покрывая шею и плечи Читтапона. Прелестная картина для того, кто это оставил. Сяоцзюнь же ощущает лишь отвращение, не к следам, к себе. Он чувствует бурный стыд, охлаждающую разум вину и, может немного, глубокое отчаянье, оплетающее и утягивающее всё ниже в свой омут, чтоб там утопить его, пробраться внутрь, отравить и растворить, не оставив ничего. Может ли он что-то поделать с этим? О, нет. Только протянуть ладонь и коснуться кончиками пальцев чужой щеки, где чувствуется тепло и сонное сопение. Тэн встанет ещё не скоро, а когда встанет, то ему определённо потребуется аптечка — это лучшее, что может сделать Сяо. На первый раз, ведь на второй даже аптечка оказывается бессильной. Вероятно, Тэн просто сходит с ума. Его лихорадит, бросая то в жар, то в холод, ледяные объятья безумного одиночества сменяются умеренным пламенем медленных, ласкающих поцелуев на припухших губах. Они сидят здесь, в крошечном номере отеля, уже несколько часов. Джонни ласкает его плечи щекотливыми движениями, целует, целует, целует бесконечно, улыбается так обворожительно, изучает собственные метки. В этот раз всё сдержанное, и это подогревает Тэна изнутри, заставляя медленно вскипать до состояния шипящей субстанции, вышедшей за края. Ему хочется тянуться в ответ, хочется вжаться носом в это влажное в душном помещении тело, хочется выть от восторга. Но им нельзя. Им всё ещё нельзя. Читтапон готов проклясть собственные правила. Он не пьян, но опьянён, он чертовски жаждет повалить Джона на спину и забраться сверху, избавиться от глупой одежды и впитывать это в себя: трогать, дразнить, чувствовать. Однако уже несколько часов они сидят почти неподвижно. Оба с топорщащимися штанами, оба взмокшие и напряжённые, оба ужасно влюблённые и ужасно принципиальные. Ни одна аптечка не сможет успокоить Тэна сейчас, ведь он, кажется, потерял связь с реальностью окончательно. Его руки сами тянутся задрать дурацкую мокрую водолазку, под которой видно всё, что только можно, он пробирается под неё, стягивает, касается оголённой кожи. Это не он снял, это всё Джон. Тэну вообще это не нужно. И как же это напоминает одну из их встреч, может, вторую... Тогда Джонни решил, что нежелание Читтапона заниматься сексом связано больше с местом, чем с самим желанием, и привёз его в этот самый отель. У них был большой номер на верхнем этаже, где они провели сутки, нежась в объятьях друг друга. Тэн помнит привкус кусочков ананаса на бокале, помнит музыкальные передачи на телевизоре, помнит, как Джон ластился к нему, властно сжимая в своих ладонях. Сейчас комната не была настолько огромной, она скорее сдавливала их со всех сторон, заставляя прилипнуть друг к другу. И это имело место быть, о, Джон больше не хочет просто секса, и ему не нужны просто дорогие красивые вещички, чтоб купить Тэна, нет. Теперь ему нужен сам Читтапон. Но они не будут вместе. Не сегодня. И в третий раз их поход ничем не заканчивается, если только... Они проходят весь парк развлечений, а после всего сидят в уютной кафешке, их разговоры больше не кажутся такими тяжёлыми, они текут и переливаются, как обыкновенная дружеская беседа. В третий раз Тэн позволил себе расслабиться. И когда они вернулись к дому, Джонни уже собрался уезжать, но он задержал его, оставив быстрый поцелуй на щеке. Это ничто по сравнению с прошлым, однако это было жестом куда более глубоким и важным. Он уверен, Джон покраснел так, как никогда бы не покраснел, будь это невинный жест от какого-нибудь незнакомца, с которым он мечтает исключительно переспать. Его прелестные щёки вспыхнули румянцем и глаза засверкали некоторой степенью обожания, которое Тэн видит каждый день. Но это не Сяо, это Джонни, и такая его реакция заставила сердце биться ещё сильней, мешая спокойно дышать. У них есть о чём поговорить, когда они наконец смогут быть ближе незнакомцев. Например, не о их расставании, но о том, что они натворили.do you need me?
Тэн приходит домой на трясущихся ногах, руками обняв собственное тело, и вид его такой разбитый, словно кто-то в самом деле умер. Он весь белый, с растрёпанными волосами и сам себя держит так трепетно, осторожно. Первое, что приходит в голову Сяоцзюню — он поранился. Поэтому слишком тонкая куртка летит прямиком на пол коридора, там же Сяо сажает парня на пуфик и аккуратно стягивает с него футболку. Однако меж рёбер и по бокам, на животе, полном после ужина, на груди — нигде нет ни единой лишней метки, ни царапинки, ни синяка. Сяо готов облегчённо выдохнуть, когда Читтапон пальцами сам себя касается и заново тело закрывает, смотря в ответ напуганно, с глубоким сожалением, но вместе с тем даже враждебно. И как-то в голове само образуется — его взволнованные прикосновения прячут невидимый рисунок поцелуев. Там, внизу, в машине, Джонни подарил ему больше, чем несколько разноцветных засосов. — Всё хорошо, — только и остаётся сказать. Сяо руки убирает подальше, зная, как Тэн хочет сохранить на себе это тепло. У него никогда ещё не было два «друга» одновременно, он в замешательстве, но он не хочет, чтоб чужие касания перекрыли результат привязанности Джона. — Ты хочешь отдохнуть, да? Я расстелил постель. Читтапон так ничего и не отвечает. Уснуть у него тоже не выходит, и он лежит напротив Сяоцзюня, уткнувшись в его плечо. Дистанцию соблюдать не выходит, Сяо единственный, кто помогал ему справиться с проблемами в это время, и отталкивать его ужасно не хочется. В то же время находиться с ним рядом невыносимо тяжело, зная, что позволено ему столько же, сколько Джонни. Это неправильно, немыслимо. Однако и умалять значимость своего друга он не может. — Почему я тогда чувствую себя плохо, если всё хорошо?.. У Тэна нет других вопросов. Его состояние в последние дни можно описать исключительно словом «желе» и лучше оно не становится. Будто на него вся тяжесть вины легла, душа за то, что он преступил через собственные принципы. Он потоптался сам по себе, когда решил, что их отношения можно вернуть. И как бы он не обманывал себя, а ведь это единственное его желание, просто вернуть Джонни. Сяо поджал губы и на миг нахмурился. Он знает, что сказать, знает, что это, вероятно, поможет. Вот только... Это лишь больше подтолкнёт Тэна к Джону. И есть ли хоть какой-то смысл тормозить этот процесс? Что важней? На одной чаше их с Читтапоном «дружба», на другой спокойствие и, может даже, счастье старшего. Он не может выбрать, не хочет. Как бы Тэн важен не был, а ведь он ещё и нужен. — Я не знаю... Враньё состоянию Тэну не помогает. Напротив, ему только хуже становится. Он почти тает на глазах, бледнеет, худеет весь, и даже Джонни ничем лучше уже не делает. Всего пару дней, казалось бы, а он чувствует, как загибается. Им нужно поговорить, эта недосказанность его отравляет, выбрасываясь в кровь с каждым ядовитым вдохом. Они встречаются в этот раз на очередном особенном месте. Этот дом ему как родной знаком, эта широкая уютная кухня, длинный коридор второго этажа, где в комнате с наклейками прошло достаточно их бессонных ночей, эта громадная гостиная с мягким диваном пред стеклянным столом — место, где они расстались. Тэн ещё хорошо помнит произошедшее, и воспоминания больно врезаются под кожу, вырывая болезненный всхлип из груди. Находиться тут не хочется совершенно. Читтапон сжимается и чешет щиплющие глаза. Он помнит прямо тут, Джонни, сидящего на диване, и ещё кого-то, он даже не уверен, но этот кто-то лезет, не стесняясь. Его загребущие руки тянут и тянут Джона на себя, а губы целуют и целуют красивую линию подбородка, спускаясь всё дальше и ниже. О, как Тэн вскипел, что тогда, что сейчас. Он даже не уверен, хочет ли знать, что произошло. Его взгляд мельком скользит по тени событий, выхватывая всё больше эмоций. Им нужно поговорить, иначе он загнётся тут, упадёт без чувств, лишь бы не вспоминать. — Так вы сидели тут... То есть, ночью, — Тэн тяжело уложил ладони на плечи Джона, заставляя того взять на себя часть этого невероятного давления. — Почему... Этот вопрос мучил его все четыре месяца. Почему? Разве им было плохо вместе? Разве он не достаточно хорош, чтоб отказаться ради него от всех остальных? Было ли в этом незнакомце нечто чарующее, что заставило забыть о нём? Или это был холодный полуночный контакт с человеком, которого ты никогда больше не увидишь, ради простого секса и острых ощущений? — Ничего не было, — легко отвечает Джонни, поведя плечом, словно причина их страданий мимолётная галлюцинация. — То, что ты видел, да, было, но не больше. Я не знаю, кто это. Я ничего не делал. И делать ничего с собой не позволил. — Его глаза наполнились тревожной печалью, когда он смотрел так, исподлобья, взглядом обиженного щенка. — Тэн, ты знаешь, я вернулся к тебе буквально через несколько минут после этого... — Это не было несколько минут, — взрывается Читтапон. В том и дело, что он знает. Он лежал один, в ледяной постели, целую вечность, греясь горячими слезами. И Джонни не было рядом. Он был внизу с каким-то неизвестным парнем, обжигаясь под его касаниями, чтоб после придти как ни в чём не бывало и лечь спать на соседнем месте. — Когда я пошёл вниз было девять минут первого, а когда я вернулся было всего тринадцать минут. Прошло меньше пяти минут... — Джон покачал головой. Когда он проверял уведомления на телефоне перед сном, он так точно запомнил время, зачем? Вероятно, это было важное время. Может он даже хотел рассказать о произошедшем на утро, но Тэн оказался первей, спросив. То, что он стал свидетелем этого тихого происшествия, было чертовски неловко. Что страшнее — это оказалось разрушительным. Джонни потянулся и мягко обнял парня, не давая тому соскользнуть. Весь этот инцидент кажется такой глупостью, не стоящей их нервов. Такая мелочь не должна была разлучить их ни на секунду, и эти четыре месяца страшная ошибка, которая давит на грудь, заставляя дыхание стать тяжелее. Тэн чувствует, что стоять становится всё труднее, и тянет Джона упасть на серый бархатистый диван. Он не может поверить, что действительно «не так всё понял». Все эти дни он старался даже не думать о собственной ошибке, старался забыть. Но теперь это не имеет смысла. Теперь они могут молча сожалеть о случившемся, вслушиваясь в мерный отзвук настенных часов. Этот дом всегда ассоциировался с уютом. Почему? Это дом Джонни. Просторный первый этаж, по выходным полный гостей, излюбленное местечко для воркований, на кухне много места, чтобы задорно танцевать в попытках что-то приготовить, на втором этаже пара полупустых комнат и одна, которая является сердцем дома. Читтапон уверен, что своё сердце он тоже представляет таким — как комнату Джона с разбросаными вещами, тёмно-синим мятым постельным и кучей упаковок от заказной еды. У стола гитара, на столе пепельница, которая ему не особо-то нужна, под кроватью ворох журналов совершенно разной тематики, на большом экране телевизора крутятся клипы с музыкального канала, на мягких обоях ещё видно следы плакатов, которые он вешал и снимал десятки раз. Тёмные шторы скрывают комнату от солнечных лучей, и в ней всегда стоит полумрак. Прекрасное место без времени. Тэн там мог бы вечность просидеть, в этом мягком одеяле, укутавшись в чужую огромную футболку. Сколько раз за эти дни он мечтал вернуться сюда, чтобы хоть что-то напоминало о Джонни. Чтоб всё напоминало о Джонни. Чтоб окружить себя им. Он жмётся теснее к тёплому телу и позволяет себе несколько рассеянных скользящих поцелуев на щеке, добавляя к румянцу. Они могут понять друг друга без слов сейчас. Но несмотря на их улаженный конфликт, единственное, что может сделать Тэн, это не дать себе перескочить фазу их дружбы. Им правда стоит узнать друг друга получше, снова. В конце концов, люди не живут друг с другом вечно, они сходятся и расходятся, их вкусы меняются, и Тэн старается на холодную голову мыслить — вдруг они не подходят больше, как пара идеальных кусочков пазла. Им придётся проводить много времени вместе, чтобы понять. Он не знает, радоваться или нет. И кто может указать ему, кроме Сяоцзюня? — Хочешь, мы вместе посидим? Поиграем во что-нибудь? — Он пытается издалека начать, но его прерывают. — Нет, — ведь Сяо не глупый. Ещё бы ему не видеть, что происходит. У него только один выбор. Разрушить всё? Или разрушить себя? И первое всегда подразумевает второе. Из двух зол ему остаётся выбирать меньшее. Не хотел ли он, чтоб Тэн был счастлив? Тот уже почти. — Как ты себя чувствуешь, Тэн-и? Читтапон смотрит в ответ слегка недоверчиво, однако быстро сдаётся: — Не то чтобы идеально... Всё ещё ощущение такое, как будто яблоко целиком проглотил, — он перебирает рукав буквально пару секунд, прежде чем задумчиво улыбнуться. Ему не нужно так торопиться с событиями. Даже если теперь Джонни рядом, стоит только вытянуть ладонь, нет смысла рваться к нему, сметая всё на своём пути, он ведь не убежит. — Ты не должен винить себя за то, что тебя тянет к нему, — Сяо покачал головой, удивляясь, как у него вышла такая мягкая интонация вместо ироничной. Ему на самом деле лишь выть хочется, спрятаться хоть куда-то и спрашивать «Зачем?» в попытках понять свои чувства. Зачем они появились? Зачем он так привязался? Что ему теперь с этим делать? Он понятия не имеет и даже смеяться нервно тянет. Так глупо. Он просто втюрился, сильней, чем когда-либо, и он чувствует, как его кожа трещит по швам, грозясь разорваться в клочья, чтоб обнажить жжёные нервы и кровавое сердце, бьющееся ради одного единственного, того, что ему не принадлежит, что обидней — и не принадлежало. Сяоцзюнь теряется на мгновение, и на его лице расцветает нежная усталая улыбка. Он кажется таким необычайно бледным сейчас, таким измученным, лишённым какой-либо надежды, но никто из них не собирается ничего предпринимать. Сяо боится помешать Тэну чувствовать себя хорошо в их новом с Джоном мирке. Тэн боится лишиться едва восстановленной связи из-за дружбы, которая никогда не станет для него чем-то большим. Эти их отношения ничего не значат теперь. — Вам так замечательно вместе, уверен, когда ты сможешь принять его, вы снова будете счастливы в окружении друг друга, — его зубы сейчас раскрошатся от этой доброжелательности. Сяо в себе взращивает самого правильного человека, чтоб понять и простить, но глубокая обида не даёт ему покоя ни на секунду. Какое право Тэн имеет поступать так? Он ему необходим больше, чем воздух. Его смешки в телефон, его летящая походка и рассеянный теперь взгляд, его дрожащие ресницы, когда во сне по его телу пробегают тёплые подушечки пальцев. Он думает это Джонни, ему снится Джонни, как и тысячу раз до этого, то, как они сидят в обнимку на синей постели и обещают никогда больше не расставаться. Он чувствует почти реально касание на груди, ведущее по бокам до самой талии, чувствует горячее дыхание в шею, чувствует тяжесть на животе и как что-то придавливает его к кровати. На миг становится трудно дышать, но сонный он только чавкает губами и от фантазий не отвлекается, даже когда прикосновения становятся чересчур настырными. Его бёдра забавно дрожат с непривычки, когда даже во сне он собирается остановиться, мол, «Стой, ниже нельзя!», и Сяоцзюню приходится самого себя перебарывать. Не получается. Его губы скользят выше заветной надписи и остаются багряным отпечатком на тонкой коже над пупком. Тэн думает, что просыпался ночью, но не помнит из-за чего. Всё тело затекло, да и голова кажется свинцовой, но это не столь ужасно, как ощущение тяжёлой пустоты в квартире. Лишь к полудню он понимает, что чужих вещей вокруг нет, есть только маленький след, оставленный с аккуратностью сквозь всю злость, которую Сяо вынужден спрятать в себе. Читтапон с минуту думает о том, где он и как, а после бессмысленно включает чайник в третий раз, чтоб вновь взглядом сверлить пар, вытекающий из носика. Он состоит из большого «никак», и это «никак» вряд ли способен сейчас перекрыть даже Джон.do you love me?
В какой-то момент всё изменилось. Это было нечто вроде «смотри, теперь я весь твой», и это было ощутимо мурашками по всему телу. Тэну потребовалось куда больше времени, чем он ожидал. Сяоцзюнь, его уход сильно подкосил весь устоявшийся порядок жизни, оставив его без главной движущей силы, без того, кто способен помочь. И это отсутствие какой-то стены за спиной оставляет позади пугающую пустоту. Тэн трогает эту пустоту, пропускает сквозь пальцы, ищет в ней остатки аромата родного дома, но там исключительное ничего. — Я люблю тебя, — всё ещё будоражит, омывая горечью сладкий остров их привязанности. Читтапон думает о том, как это говорил Сяо, и тут же выбрасывает ненавистное из головы. Это ведь не имеет смысла. Их дорожки разошлись, не сойдясь, а теперь рядом есть Джон, его сильные руки, запах пота в постели и трепетное «Ты всё ещё подавлен?», потому что Тэн да. Он уже не чувствует себя таким окрылённым, будто его белые перья окунули в чернила — они стали грязно-чёрными и тяжёлыми, припечатывая его к земле вместо того, чтоб возносить к небесам. Это не больней, чем уход Джонни, однако бьёт ощутимо. Он чувствует эту звонкую пощёчину каждый раз, когда смотрит на порозовевший поцелуй над пупком. Чуть ниже «do you need me?», и он знает, точно был нужен Сяодзюню, как и тот ему. Пятью дюймами вниз «do you love me?», и он знает, Сяо точно любил. Только Тэну этого не надо. Рядом на кровати тонкий халат едва укрывает широкие плечи, Джонни лениво растянулся и листает ленту соц. сетей, всё такое мерное и правильное, в мире, где они вдвоём, как раньше. Он тоже любит. Его нежные фразочки всегда тонут в шее, его касания слегка грубоваты, но он не позволяет себе лезть ниже плеч, несмотря на то, что ещё вчера Читтапон разрешил ему. Он откинулся на тёмную простынь, блестя своей светлой кожей, в сторону отбросил покров одеяла и скользнул ладонями по своему оголённому телу. Как перформанс, мурашками по Джонни. Но тот к нему даже не прикоснулся, а хотел. Лишь замотал обратно в спасительную ткань и легко поцеловал, зная, что теперь это всё его навсегда, ещё успеется. Он переживал за Тэна и его состояние. И сейчас от своего воздержания не отказывался. Ему так почти целый месяц терпеть пришлось. Тэн говорил, что всё в порядке, но в отличие от Сяо, Джон ему не собирался верить. Он выхаживал Читтапона, словно побитую пташку, пока тот не избавился от подавляющих мыслей. С трудом, через тихие срывы. Он чувствовал то же самое, когда они расстались, единственное — это длилось бесконечно. Здесь лишь несколько глупых недель, после которых Тэн пообещал себе оставить это всё хорошим воспоминанием. А затем блаженство, полное тёплых вечеров, мягких щёчек и смеха. К концу октября их комнатное пространство выглядело, как портал в хэллоуинскую ночь, потому что Джонни хотел украсть Тэна и увезти как можно дальше, например, в свои мысли об Америке. Читтапон был очень увлечён украшением комнаты, так что мало о чём переживал, кроме недостатка скотча. Они добавляли всякие мелочи довольно долго, и это никак не могло им наскучить — думал Джон. Тэн рассчитал по-другому. Он решил небольшой сюрприз устроить и нарядился за несколько дней до самого праздника. Нарядом, правда, назвать этот вид было сложно, просто потому что его прекрасное, стройное тело не закрывала ни одна тряпка, именуемая одеждой. И несмотря на это, он выглядел превосходно. Длинные чёрные серёжки, переливаясь, касались самых его плеч, от шеи до груди растянулась сетка блестящего ожерелья, а на веках на слое дымчатых нежных теней раскинулись капли крупных стразов. Перформанс. Определённо. Искусство. Определённо. Его утончённый образ изяществом манит прикоснуться, уронив парня в ворох одеял. От него веет чем-то даже магическим, а может дьявольским. И у Джона нет вариантов, кроме как довериться и поддаться. Ласковыми касаниями руки ведут его за собой вглубь комнаты, где Тэн опрокидывает его на постель, заставляя играть в наблюдателя. Он ногтями легко корябает свою кожу, обрисовывает сначала ореол соска, после пах с мазком коротких волос. Не стесняется — стеснение за столько дней уступило жажде, и всё же его щёки незаметно румяные, горячие. — Как ты себя чувствуешь? Фраза обрывает весь настрой, так что Тэн хмурится и дует губы. — Заткнись, Джонни. Я в порядке, серьёзно, — он зачесал волосы назад и опустился на бёдра парня, нависнув над ним. Пришлось несколько подвинуться, пока он не оказался на животе Джона, ещё одетого Джона, поглядывающего на него с интересом и задором. — Снимай это. Читтапон нетерпеливо дёрнул чужую футболку вверх, да и джинсы под собой освободил от знакомого ремня с невероятной скоростью. Это уже не так походит на представление, скорее на грубое желание переспать в спешке, покрывая друг друга яркими следами. И даже так Джонни тормозит его, переводит движения в плавные, помогая расправиться со своими вещами. В его действиях сквозит осторожностью, о, он не хочет снова видеть этот тоскливый взгляд изо дня в день. Он знает, Тэну с ним сейчас тяжело, но без него тяжелее, а значит им пора двигаться дальше. Когда они оба обнажены друг перед другом, это не отсутствие одежды, это отсутствие замков. Они могут дотянуться до души, покрыть её тонким слоем шёлковых поцелуев сквозь тело, требующее горящих ласк. Они могут таять друг в друге, смешиваться и существовать в едином целом. — Я люблю тебя, — молчит Джон, чтоб не вернуть их на месяц назад. Но на кончиках его пальцев это и так читается, когда те надавливают на поясницу, заставляя выгнуться. Второй рукой он гладит выпирающие рёбра, задевает коричнево-розоватый сосок, нагло щипая его, чтобы вырвать тяжёлый выдох. Притирается, лижет ямку меж рёбер, целует, задыхаясь в нежном теле. И Тэн отдаётся ему не меньше, электрически реагируя на каждое прикосновение. — Я нуждаюсь в тебе. — Джонни подтягивает его на себя, помогая встать на коленях. Он не хочет руководить безоговорочно сейчас, сейчас в нём душит желание казаться Читтапону беззащитным и лишённым дара речи, открытым, сходящим с ума от своей влюблённости. И когда тот находит подготовленный заранее лубрикант, Джон позволяет своим рукам разойтись, касаясь тазовых косточек, паха, невидимой точки «поцелуя Сяо», как назвал это Тэн, имея в виду скорее нечто хорошее, но печальное. Его пальцы уходят вниз, но глаза стремятся вверх. — Я хочу тебя. — Он встречается с мутным взглядом, подёрнутым плёнкой возбуждения. В этой тишине слышно, кажется, даже мысли. Читтапон скользит прохладной ладонью по напряжённому органу старшего, помогая члену полностью встать, а после приподнимается и сам с осторожностью на него садится. Медленно, не спеша, он позволяет себе насладиться каждой секундой их вечности. Он наклоняется, сталкивается губами с родными горячими и двигается в первый раз, словно скатываясь ниже, приняв в себя всю длинну целиком. Растянутый и мокрый заранее, ему было не так уж сложно справиться с этим, к тому же Джонни столь трепетно с ним обращался, разминая тёплые округлые ягодицы. Они могли бы остаться в таком положении надолго, если бы оба не были такими жадными до тел друг друга сейчас. Тэну хотелось впиться в чужое плечо, оставить ужасающий багряный след и не давать закрывать его, но в конце концов он только отлип и выпрямился, его голова откинулась назад, показывая красиво выступающее адамово яблоко, а всё тело напряглось, прежде чем он начал двигаться, подобно гордому наезднику на мощном скакуне. Он не стеснялся своего лица, перекошенного наслаждением, своего веса, полностью опущенного на Джона, скорее он отдавал всего себя, как долгожданный подарок. В этот вечер он по-настоящему принадлежит Джонни целиком, с татуировками и без, ниже, выше, повсюду. Казалось бы, они уже знакомы со всем этим, а всё же ощущения абсолютно различны. Вот, что бывает, когда переживаешь «навечно» и пытаешься новое «навечно» построить. Теперь им не нужны слова и какие-то выражения, в глазах всё прекрасно видно — Тэн легко подскакивает, прежде чем расслабиться и полностью опуститься, а после по-новой. Он управляет процессом, покоряя мускулистое тело под собой. Невероятно, нетерпеливо, невообразимо. Его движения изящны донельзя, и даже так в них чувствуется первобытная грубость, полная желания причинить боль тому, что без того тебе принадлежит. И он ничего не может сделать с этими мыслями, кроме как облачить их в плотную глянцевую обёртку, с усердием добиваясь пика чувствительности Джона, чтоб в самый подходящий момент застыть. Он не делает ему больно, но и получить глоток эйфории не даёт, мучает. И тогда Джону приходится выйти из своего пассивного подчинённого состояния. Он вскидывает бёдра навстречу несколько неуверенно, почти спрашивает разрешения. Когда Читтапон лишь кокетливо ухмыляется в ответ, повторяет уверенней. Ещё и ещё, цепляется за бёдра, прижимая к себе, продолжая вдалбливаться в хрупкое податливое тело на весу. Всё в этот момент сливается между скрипом кровати, хлюпаньем лубриканта и хриплым тяжёлым дыханием. Один Тэн в это не вписывается, чередуя отрывистые вздохи с едва слышным поскуливанием. О, как они ждали, чтоб сейчас скрываться в темноте и тишине, словно боясь быть пойманными. Однако напряжение делает своё дело, заставляя тела дрожать, обливаться потом, хаотично сталкиваться, пока звуки дыхания не исчезают окончательно. Они оба задерживают его, сначала Тэн, чтоб после долгого затишья жалобно всхлипнуть, затем Джон, ощущая, как горят лёгкие. И это стоит того. Точно ведь стоит, они лежат влажные и горячие в прохладе комнаты, не задумываясь об испачканном белье, об испачканном Читтапоне, который явно не собирается в душ, это стоит того. Они лежат, глупо пялясь друг на друга, без малейшей мысли пошевелить губами — только ткнуться ими в такие же, роняя усталые поцелуи. И всё на своих местах. Так, как должно было быть. Полное «я люблю тебя» звучит ещё через несколько недель, заставляя ноги Читтапона подкоситься так, будто он не знал этого, по меньшей мере, полгода. Это важно для него, как все прикосновения, которые он сохраняет в подсознании, готовый вернуть их в любой момент, обратить фантазии и воспоминания в настоящее тепло. Но пока Джонни рядом, ему это не нужно. Нужно лишь быть поближе, теснясь на широкой кровати, держаться за руки, смотреть в глаза напротив, полные нежности с манящей искоркой желания, забыть про весь остальной мир, потому что настоящий мир здесь — в этой комнате, а большего уже не надо. «do you love me?» я люблю тебя