Начало конца

Как-то незаметно подкрался последний кастинг последнего сезона и неожиданно от всей души ударил под дых, выбивая слезы у Мигеля. Он понял, что все. Конец. Этот сезон действительно последний. Больше не будет. 7 лет. 7 лет проекта, бессонных ночей, спешки, переживаний, любимой работы. Маленькая жизнь. И все. Все скоро закончится. Будет легенда, которую так хочет Таня. Яркая, запоминающаяся. Последняя. — Черт, — зашипел хореограф, утирая слезы в опустевшей гримерке. Съемки уже закончились, а уходить не хотелось. Вот совсем. Эти второгодники, как призраки из прошлого, заставили вспомнить и наконец-то понять тот спектр чувств, что Сережа так тщательно прятал на дальних полках души. Больно, страшно и по-детски обидно. Черт. Действительно страшно. Страшно понимать, что возможно и он не сможет жить после Танцев. Слишком привязался, слишком личное, все слишком… Слишком. — Черт, — резко бросил мужчина, ловко запуская очередной бумажный платок в мусорку и поднимая на себя глаза в зеркале. Красавец. Лицо опухло, глаза красные, нос хлюпает. Сколько он уже тут? Судя по всему третий час. Домой пора как бы. Павильон закрывать скоро. А он все успокоиться не может. «Есть жизнь после Танцев» — сказал Егор. А раз сказал Егор, значит есть. Он знает, он уже уходил. Ему можно верить. Только вот загвоздка. Он вернулся. А сейчас все… Тихо хлопнула дверь гримерной. — Мига? — в зеркале отразилась фигура Егора. — Ты чего тут? Еще и один. Сережа постарался улыбнуться отражению, вытирая костяшками последние слезы. — То же и о тебе сказать можно, — с нарочитой веселостью произнес он. Егор улыбнулся. По-настоящему. За годы он уже научился видеть Мигеля насквозь, и сейчас в уголках его губ читалась нежность. Как к ребенку. — Я ключи от дома забыл. Забавно да? — тихо, будто признание, произнес Дружинин, уверенно подходя ко стулу рядом с Сережей и присаживаясь на него, будто это было в порядке вещей. Мигель почему-то смутился, с силой подавил в себе желание отодвинуться и решился таки посмотреть в глаза Егору, чья улыбка стала еще шире. И нежнее. Давно он не улыбался ему так. На миг Сережа почувствовал себя уязвленным. — А тут что делаешь? Твоя гримерка дальше. Тут наша, командная, Мигелевская, — сказал и замолчал. Потому что показалось глупым, нереальным, сюрреалистичным. Будто так уже было. Уютный полумрак помещения, и одинокая лампа — единственный источник света. Мигель украдкой вытирает слезы, напротив сидит Егор. Нет, не напротив. Рядом. Он обнимает Сережу за плечи и что-то говорит. Успокаивающее. И становится так уютно, что Мигель, забывшись на миг, утыкается носом в шею мужчины, тянется всем телом, сухо целуя куда-то в воротник. Лучше не вспоминать. Это было давно. На столько давно, что воспоминания уже начали терять детали. Сейчас Егор другой. Более взрослый, собранный, жесткий, серьезный, рассудительный. Он не будет успокаивать, обнимая за плечи и шептать какую-то ерунду. А Мига? Он тоже. Не будет идти на поводу у этой тонкой нити, что их связывает. Просто нет. — Увидел свет. Думал, вы опять с Карпенко что-то обсуждаете. А ты один… Сережа вскинулся, разом выпрямляя спину, не понимая, что сейчас выглядит скорее мило, нежели серьезно. — Да, один. Страдаю тут, — Мигель не стеснялся своих слез. Тем более перед Егором. — Если ты не заметил… Он уже собирался выплеснуть все переживания на несчастного Дружинина, которому не повезло оказаться здесь. Возможно обвинить его в сухости по отношению к второгодкам или его жесткости, и Бог знает в чем еще. Его прервали. Тихо, но решительно. — Заметил. Я все заметил. И слезы, и умоляющий взгляд и твои переживания. Все, — Егор ловко перехватил чужие чуть подрагивающее ладони и сжал в своих. — Но это последний сезон, Мига. Последний. С этим надо смириться, это надо пережить. Будет еще много проектов, много возможностей. Впереди. После. После Танцев жизнь не заканчивается. Соберись. Надо идти вперед и жить дальше. Это были прекрасные семь лет. Для тебя семь. Но они не могут продолжаться вечно. Все заканчивается. И ты справишься. Хорошо? Он говорил прямо, уверенно, глаза в глаза, казалось читая каждую эмоцию Сережи. Они сидели близко. Очень. Коленями они могли коснуться друг друга. Слишком. Слишком жестоко и откровенно. Лично. Мигель не выдержал. Просто не смог спокойно смотреть в эти теплые, пронзающие насквозь глаза. С тихи всхлипом он уткнулся лбом в куда-то чуть выше ключицы Дружинина. — Не хочу, — только и смог прошелестеть Сережа. Под ним послышался вздох. Глубокий и какой-то обреченный. Егор положил одну руку ему на спину, поддерживая и второй не отпуская дрожащие ладони. А Мигель наслаждался. Тихо млел, счастливо ухватывая свои личные маленькие кусочки счастья и волны тепла, исходящие от рук Дружинина по всему телу. Так уютно. Казалось, что можно поверить, что его любят. Обмануться, как и тогда. Что это не просто дружеская поддержка, а что-то большее. Но нельзя было. На те же грабли. Сережа закусил губу, сдерживая новую порцию рыданий. Егор, будто понимая чужие чувства, начал аккуратно гладить, широкой ладонью проводя по позвоночнику. — Плохая идея, — прошептал Мигель, чуть поворачивая голову и носом сталкиваясь с основанием чужой шеи. — Что? — так же тихо донеслось сверху. — Это плохая идея, — повторил Сережа, стараясь не задевать губами нежную кожу. А еще чувствительную, но подробности выяснения данного факта лучше не вспоминать. И так тошно. — Почему? — спросили его, но кажется услышали. Рука остановилась, вызывая легкий протест в глубине души. — Ты же знаешь, — горько хмыкнул Мига, кривя губы в улыбке, которую Егор мог увидеть в зеркале. — Не можешь не знать. — До сих пор? — обычный вопрос, но почему-то кажется за ним стоит куда большее. — Да, — Сережа лбом чуть потерся о чужое плечо, пытаясь поймать ускользавшее очарование момента. Тот самый тяжелый вздох повторился. Сердце предательски замерло, предвкушая, как сейчас Егор аккуратно отстранится и уйдет, оставив его одно. Наедине со своими мыслями, выгрызающими душу. Но сейчас может будет не так больно, как тогда. Когда Сережа увидел шок в глазах цвета коньяка. Шок, осознание и горечь. Мигель мог часами повторять этот незамысловатый порядок эмоций, дающих ответ на все возможные вопросы. Между ними ничего не будет. Никогда. Ничего большего, чем дружба. Даже друзья с привилегиями. Нет. Время шло, а они так и сидели статуями, чьи души метаются в стенах тела. Мигель решил быть первым. Он аккуратно отнял голову от чужой шеи и попытался отстраниться. Не дали. Егор почти грубо надавил рукой на спину, привлекая к себе. Да и еще так резко, что Сережа почти слетел со стула. И слетел был, если бы Егор не поддержал, не поймал, и сам поднялся, удерживая их равновесие. Все так же уверенно прижимая к себе Мигеля, обнимая так крепко, что на глаза снова наворачивались слезы. А может и не совсем от этого. Мигель не знал, шумно вдыхая легкий аромат почти выветрившегося одеколона. — Егор, — еле слышно то ли простонал, то ли позвал он, не решаясь обнять в ответ. Дружинин молчал. Дышал шумно и глубоко. Так уже было однажды. Почти так же. И закончилось все это плохо. — Это плохая идея, — отчего-то пересохшими губами произнес Сережа, в попытке отстраниться. Но не получалось. Руки, что по идеи должны были упереться в грудь мужчине, чтобы оттолкнуть, неожиданно для хозяина поднялись выше, обнимая, отвечая. — Черт, — шокировано выдохнул Мигель. А потом снова это взгляд. Глаза в глаза. И четкое ощущение, что он тонет. Медленно, неотвратимо, но так восхитительно. И эта улыбка. Коварная, нежная, лишающая разума, как не улыбается никто другой в этом мире. Он уже решил. — Да? — вопрос. Один вопрос. Как тогда. Можно ответить, и все закончится. Егор уйдет, Мига поплачет может быть и тоже уйдет. Они разъедутся и все снова окажется в рамках приличий. И не будет этих странных послесловий, недосказанности, боли. Ничего. Только вот не хочется. Совсем. — Да, — для убедительности Мига еще головой кивает, затылком чувствуя, как наступает на те же грабли в лице Егора Дружинина и его нежной уверенной улыбки. Он тянется к нему, как в замедленной съемке, дает распробовать вкус его губ, запомнить, вырезать в памяти. Дает прочувствовать шероховатость языка, его тяжесть. Медленно, неторопливо обводит кромку зубов и по новой. Мига плавится. Как воск перед огнем. Он неуклонно сходит с ума, теряя ощущение пространства, сосредотачиваясь только на Егоре. Воздуха не хватает. Понимает Сережа только тогда, когда губы перестают терзать сладкой пыткой. Егор дышит тяжело, с силой проталкивая вязкий кислород в легкие. Мига это чувствует и сам, при вдохе сталкиваясь с его грудью. Теперь он понял пресловутое высказывание «одно дыхание на двоих». Затылок нежно гладят сильные пальцы, а в глазах Егора медленно разгорается знакомое пламя, пьянит не хуже терпкого вина. Мига смутно осознает, что в гримерке вряд ли найдется смазка и презервативы. Это понимает и Дружинин, медленно и четко выговаривая: — К тебе. Я поведу. Мига с горечью закусывает губу. Точно. К нему. А к Егору нельзя. Там жена, дети. На миг становится горько. На задворках разума красным мелькает «Нельзя». Тяжелый вздох разносится по гримерке, отражаясь от стен, а потом руки Дружинина закрывают их, а кажется — от всего мира. Защищая, согревая. — Как же с тобой сложно, — шепчет он, губами касаясь ушной раковины сомневающегося Мигеля. — Что мне сделать, что бы хоть на секунду перестал думать? Что сделать? Что угодно. Еще раз обними, поцелуй, улыбнись так же нежно, как делаешь это сейчас. Будь рядом. С прерывистым вздохом Сережа обнял в ответ, успокаиваясь. Егор прав, как и всегда. Пошло оно все. Сейчас у них есть эти минуты и часы, не хочется тратить их на глупые мысли. — Идем, — так тихо, проникновенно и до крайности понятно. Егор аккуратно взял чужую руку, переплетая пальцы и выводя их обоих сначала из гримерки, потом из павильона, подводя к парковке. — Ключи? — Что? — Ключи дай, чудо гороховое, — с улыбкой произнес Дружинин, требовательно протягивая ладонь. Сережа как-то потерялся на слове чудо, на автомате выуживая из кармана ключи. И с каких пор его коротит на таких вот вещях. Вроде взрослый же мужик, а тут… Егор ехал быстро, совершенно не так, как целовался. Иногда шины опасно скрипели на поворотах, а тело бессовестно заносило, но, к счастью, доехали они вполне живые. Если бы только не тот раздрай, что творился в душе у Мигеля. В чужую квартиру Дружинин заходит, как к себе. Уверенно кладет ключи на тумбу, спокойно снимает туфли. Заставляет Мигеля улыбаться одним своим видом. И плевать, что сезон по факту последний, что после него они возможно будут меньше видеться, если вообще будут пересекаться, что поцелуй, который Сережа дарит первым отдает горечью. А Егор принимает и понимает, в ответ принося с собой частичку тепла и надежду на светлое будущее. Он будто солнце. Чуть охладевшее с годами, но солнце, что каждый раз согревает его, собирает по частям и не дает до конца упасть в пучину чего-то плохого, темного и непонятного. Они целуются, пока легкие не начинают гореть от недостатка кислорода, прижимаясь друг к другу, словно от этого зависела их жизнь. Верхняя одежда так и осталась лежать в коридоре бесформенными кучами, когда они смогли оторваться друг от друга. В свете луны спальня казалась пустой. Только два сильных тела отбрасывали на стены длинные тени. Егор на секунду залип, рассматривая, как серебристый свет тонет в темных глазах, бессовестно скользя руками под белой футболкой, заставляя легонько дрожать поджарое тело. — Ты прекрасен, — улыбается он до красивых морщинок вокруг глаз и ямочек на щеках. — Кто бы говорил, — отводит взгляд Мигель, цепляясь за надежные плечи, комкая рубашку на них, прижимаясь ближе. Он целует куда-то в шею принимая правила игры. Мягкой и обволакивающей, как поступь кошки. Егор тихо смеется, стягивая с Сережи футболку, оставляя на шее влажный след поцелуя, ведя языком вдоль ключиц. И Мига стонет, тихо дрожа от нетерпения. Ему надо сильнее, быстрее, ярче. Но он молчит, не возмущается. Знает, Егор любит именно так — медленно, до цветущих роз перед глазами. Колени уже подкашиваются, когда они падают на кровать, пока Дружин продолжает мягко целовать все, до чего может дотянуться. Сережа теряется в этих поцелуях и руках, как неопытный малец. Возбуждение лениво течет по венам, болью отдаваясь внизу живота. Сил хватает только на отчаянное «Егор», когда Дружинин бессовестно стягивает с него штаны с трусами и обхватывает губами головку. Мигель стонет в голос, кусая костяшки на пальцах. Вид Егора между его ног — просто чертово произведение искусства. Сережа не замечает, когда Дружинин успевает достать смазку, прекрасно ориентируясь у него дома, даже первый палец входит на удивление легко. Егор улыбается, выпуская член изо рта и поцелуями продвигаясь вверх, неотвратимо проталкивая второй. Он все еще в одежде, что вызывает недоумение в глазах Мигеля, в уголках которых проступили слезы. Все же давно он не был снизу. С момента, как они в последний раз… Дружинин мягко целует закрытые глаза, скулы, чуть прикусывая мочку уха. Сережа нетерпеливо дергает ворот рубашки, тут же начиная ее быстро расстегивать, пока Егор занят его шеей. Он лишь улыбается, когда Мига, знатно повоевав с пуговицами, откидывает чужую рубашку. И без разницы, что для это пришлось слегка прерваться. Вид Мигеля, восхищенно рассматривающего его, стал лучшей наградой, позволяя медленно добавить третий палец. Просто Мигель видит, как чужая кожа будто светится изнутри. Он целует Егора в плечо, запрещая себе ставить метку, и стонет от того тепла, что разносят по телу пальцы Дружинина, нежно прикасаясь к простате. — Егор, я готов, — тихо произносит он вместо стона. И Егор верит. Мягко отстраняется, чтобы снять с себя штаны и трусы и раскатать презерватив по члену. Мигель замирает, пытаясь запомнить каждую деталь склонившегося над ним хореографа, чтобы сохранить этот образ глубоко в своем сердце и вспоминать одинокими вечерами. Дружинин входит медленно, давая привыкнуть к ощущениям, прочувствовать заполненность. Сережа торопится, вскидывает бедра, насаживаясь сильнее, и болезненно стонет. Егор останавливается, внимательно вглядываясь в застывшее лицо. Для него становится неожиданностью, когда Мига, выскользнув из-под него переворачивает их обоих, оказываясь сверху. Сережа доволен, как сытый кот, чьи усы по уши в сметане. Теперь уже он правит балом, направляя Егора в себя, медленно опускаясь на его бедра и совершенно пошло выстанывая его имя. Он поднимается и опускается в восхитительном полубезумии, пока Дружинин нежно сжимает темные бедра, гладит напряженные мышцы и откровенно любуется видом закрывшего глаза Мигеля на нем. Егор не солгал тогда. Мигель прекрасен. В своей энергетике, открытости, легкой детской наивности. Где бы он не появлялся, он создает вокруг себя торнадо энергии, идей и безумных действий, в которое Егор имел неосторожность попасть. И пропасть. А пока это персональное торнадо скачет на нем, царапая его грудь короткими ногтями, захлебываясь в собственных стонах и вырывая их из Дружинина. Но было видно, что Сережа устает. Рывок, и уже Егор, перевернув их, наваливается на расслабленное тело благодарно улыбающегося ему Мигеля. Дружинин никогда не признается, что вот такой вот нежной улыбкой он вскрывает ему вены каждый раз, выворачивая душу наизнанку. И Егор теряет контроль, предпочитая забыться в сильных толчках, гибком теле под ним, во влажных поцелуях, во вкусе чужой коже. Раствориться в одном конкретном человеке и не думать, что будет завтра. Мигель с громким стоном кончает, выгибаясь в чужих руках, спазмами мышц подгоняя Егора к пику. Дружинин напрягается всем телом, отчаянно целуя плавающего в послеоргазменной неге Сережу, изливаясь где-то глубоко в его теле, будто расписываясь в его душе размашистой подписью. Они приходят в себя еще долго. Мигель с тихой болью в душе ждет, когда Егор отстранится и уйдет, оставив его в квартире, насквозь пропахшей их смешавшимся запахом. Но Дружинин не уходит. Точнее, нет. Он встает, чтобы выбросить использованный презерватив, и, подняв за руку Сережу, отвести его ванную, чтобы там, под теплыми струями, целовать.