***
— Бэкки, что-то определенно происходит, но я не знаю, как тебе помочь, — шепчет девушка из полумрака, оплетая холодными пальцами чужие запястья. Бэкхён ежится и подавляет в себе навязчивое желание отдернуть руки. После вчерашнего сна он все еще помнит горячие касания Чанёля, помнит его дыхание и шепот, и его раздражает, что Юра пытается неосознанно повторить чужие жесты. Сознание обволакивает пелена обиды, глаза застилают непрошенные слезы, но парень не дает им пролиться: хватает девушку за ладони и ловко прячет их в своих руках, в попытках согреть. Юра часто-часто дышит и хлюпает носом, так же борясь с накатывающей истерикой. Ей плохо от навязчивых мыслей, двусмысленных взглядов и недосказанности. Дурно так сильно, что горло душит огромный ком, а желудок крутит и жжет, создавая тем самым вопросительный знак из скрученного позвоночника и плеч. Последнее время она замечает что-то, что сложно объяснить: будто каждый раз, когда любимый Бэкхён поворачивает голову в ее сторону, в его глазах мелькает сначала разочарование, и только за ним — необъятная нежность. От ее касаний он всегда сначала дергается, и только через несколько секунд смиренно принимает и пытается коснуться в ответ. Ей не хочется думать о плохом, потому что парень никогда не давал и намека на то, что что-то может пойти не так. Но сейчас… Что же могло произойти, что заставило его так измениться за считанные дни, что же мучает близкого ей человека, и почему он не может этим поделиться? Мысли тяготят, неосознанно закручивают ее в самую бездну, с которой, кажется, не будет выхода. Вот он, перед ней, такой родной и одновременно далекий: вроде держит ее холодные руки своими теплыми, но от этого не становится тепло… Наоборот, хочется освободить ладони и спрятать их в место потеплее, потому что любимые — кажутся ледяными, как и чужой взгляд в полумраке. От этого больно. Бэкхён очаровал Юру с первого взгляда, с первого шага. Она помнит, как увидела его впервые, сидя на подоконнике с чашкой какао, когда он возвращался домой: в желтой огромной курточке, делающей его похожим на гигантского цыпленка, с огромной камерой наперевес, занимающей по размеру, наверное, обе его ладони. Голова парня вертелась во все стороны: он рассматривал двор и дом, словно видел впервые, а затем сделал несколько кадров сидящего у лавки кота. Сердце Юры сразу пропустило несколько ударов, а затем забилось чаще, когда чужая спина скрылась за пределами ее подъезда. «Я влюбилась в соседа, которого видела один раз в жизни, и то издалека. Я идиотка», — изрекла она уже тогда, спуская ноги с подоконника. Сейчас она считает себя еще большей идиоткой, потому что чувствует, будто упускает что-то невероятно важное, и у нее мозг взорвется, если она не узнает, что именно. Но Бэк молчит. Иногда избегает встреч, радуя любимыми сладостями и гостинцами, бесконечно улыбается в ответ на любую ее фразу, и упорно продолжает молчать… Со временем, когда их отношения начали набирать обороты, девушке казалось, что она встречается с роботом, как в замыленном фильме, который они с Бэкхёном посмотрели на одном из свиданий. Она сама выбирала этот фильм. Главная героиня фильма купила робота, который бы смог любить ее, а затем и влюбилась в него сама. Он делал все, как по расписанию, выполнял обычные функции бойфренда, но его взгляд был абсолютно пуст. Две стекляшки, которые легко разбить и убедиться, что за ними нет ничего, кроме груды железок и плат. Бэкхён казался таким же роботом, как бы Юра не отрицала очевидное. Он дарил ей подарки, поцелуи, и всего себя, но его взгляд был далеко вне их маленького мира, и это разбивало хрупкое девичье сердце. — Мне не нужна помощь, родная, — отвечал всегда Бэкхён, по-отечески целуя девушку в лоб. Своеобразный ритуал, к которому уже оба привыкли. Юра спрашивает, что между ними происходит, а Бэк ловко уворачивается от ответа, отрицая очевидное, и целомудренно целует в лоб. — Все в порядке, все так, как должно быть, — говорит он и мысленно добавляет «для тебя».***
Так что для них обоих пытаться узнать правду — это издеваться друг над другом, соревнуясь, кто кого обыграет. Они погрязли в огромной луже недосказанности: о своих поступках, чувствах, эмоциях. Но рассказать их сейчас — значит все разрушить. Все, что они строили по камушкам ежедневно на протяжении почти трех лет, могло быть разрушено одним бэкхёновским вопросом: «Что тебя тревожит, Юра?» Все, что они возводили и с чего сдували пылинки могло обратиться в прах, стоило Юре спросить: «Ты уверен, что любишь меня, Бэкхён?» Но они оба слишком слабые, чтобы спросить. И если Юре хватило смелости хотя бы начать выпытывать, пока их отношения еще не зашли так далеко, Бэк скрывался от ряда своих вопросов. Человеческая трусость не знает границ, а еще не знает границ желание быть нужным и страх быть плохим для кого-то. «Нельзя всем нравиться», — уговаривал себя Бэкхён, пытаясь хоть как-то вернуть беспорядочный блеск в глазах. «Я не хочу нравиться кому-то, кроме Чанёля», — уныло говорит он сейчас, когда они еще дальше, чем были, когда не были знакомы.***
— Скоро у тебя день рождения, — говорит он однажды утром, застав сонную жену врасплох. Она отрывается взглядом от утренней газеты и переводит лукавую улыбку на не менее сонного супруга. Бэкхён выглядит более расслабленно последнее время, что не может не радовать, но им все еще слишком далеко до нового сближения. — Это ты к чему? — смеется жена, поправляя слюнявчик Исина, который он упрямо стягивал с маленькой шейки как ненужный атрибут. Бэкхёна умиляют такие ситуации: он очень любит сына, и Юра хорошо справляется с его воспитанием, прививая с детства манеры их семьи. Но в уголке сердца каждый раз колет иголочкой мысль о том, что у Исина мамины торчащие ушки (или правильнее сказать, дядины?), ямочка на левой щечке — и это все напоминает ему о том, чего никогда не достичь. Сердцу больно. В попытках успокоиться, он так же тянется руками к сыну, ненадолго касаясь рук жены: Юра вздрагивает и закусывает губу, убирая ладони на свои колени. — Кого думаешь звать, где хочешь отпраздновать? — ненавязчиво спрашивает Бэк, самостоятельно завязывая слюнявчик на успокоившемся сыне, пытаясь выпытать хоть маленький кусочек информации о Чанёле. Они видятся так редко, что Бэкхён живет от встречи до встречи — ради того, чтобы коснуться его дважды: пожать руку при приветствии и прощании. И каждый раз от позора, в виде гусиной кожи от тепла чужой руки, его спасают лишь длинные рукава кофт и толстовок. Жизнь Бэка крутится вокруг этих прикосновений, которые длятся на деле всего несколько секунд, но для влюбленного сердца — вечность. — Чанёля с Ынби, — начала перечислять девушка, задумчиво закатив глаза и оттопырив нижнюю губу. — М-м, а у Чондэ есть кто-нибудь? Будет неловко звать его, когда вокруг будут только парочки… — Я… Я не знаю, — тихо отвечает Бэкхён, мысленно дав себе смачного пендаля за то, что он не узнал у друга даже такую мелочь как наличие второй половинки. Юра удивленно вскидывает брови, но быстро берет себя в руки, понимающе кивнув головой. — Узнай, пожалуйста. Пусть приходит со своей подружкой, чтобы было не так скучно, — говорит Юра, но имеет ввиду «чтобы ты хоть немного был похож на прежнего Бэкхёна». Бэк заторможенно кивает и снова обращает внимание на сына, перехватив инициативу покормить его кашей. Девушка не стала противиться: она ловила взглядом каждое движение любимого. Вот он цепляет пальцами маленькую пластиковую ложечку, набирает в нее ложку манной каши и подносит к губам сына, приоткрыв свои в игривом «а-а-а». Сынок послушно открывает ротик и сам тянет ручки к ложке, хныча. — Такой самостоятельный уже, — Бэкхён снова искренне улыбается, а Юра едва сдерживает подступающую слезу. Он улыбается Исину и Чондэ так светло и искренне, но у него нет такой улыбки для нее. Это чувство слишком ранит, чтобы нормально с ним жить и свободно дышать. Девушка встает из-за стола и идет к столешнице, отвернувшись от мужа и незаметно стирая бегущие слезы. Она берет еще одну маленькую ложку и наспех сунет ее в ладошку довольному сыну, чтобы тот не мешал себя кормить. Бэкхён смеется, когда Исин пытается с ним поговорить на своем языке и плюется кашей, а Юра чувствует себя в этот момент живой и полноценной — будто у нее правда есть семья, а не ее название. — Как думаешь, какое слово он скажет первое: «мама» или «папа»? — спросила она, выдавив вымученную улыбку и вновь присев за стол, подобрав под себя ноги. Бэк ни на секунду не задумался над ответом. — Должен сказать «мама», ты многое сделала для него, — с теплой улыбкой отвечает муж, мельком взглянув на Юру. Она долго и задумчиво смотрела на него, покручивая в руках чашку с допитым кофе, и через время тихо произнесла: — Не должен. Никто никому и ничего не должен, это будет его выбор. Она сказала это так спокойно, но слова звучали для Бэкхёна, как пощечина. «Выбор». Он снова и снова неосознанно возвращается к этому слову, словно то играется с ним и дразнит. Так бывает, когда узнаешь значение незнакомого для себя существительного — оно начинает появляться везде, где только можно: в вывесках, плакатах, строчках книг и журналов. Бэк словно недавно узнал это жестокое слово «выбор», и теперь каждый раз испуганно вздрагивает, когда слышит его. Он верил раньше в то, что люди выбирают себя и свои уроки перед тем, как прийти в мир с новой жизнью. Что душа сама определяет, что ей сделать в этот раз и кем стать. Но под гнетом разных обстоятельств, это убеждение развеивалось, оставляя после себя горькое послевкусие. Он каждый раз делает неверный выбор, если жизненный опыт можно делить на «правильный» и «неправильный». Ведь «верный путь» — это тот, по которому идешь с улыбкой на губах? Так почему Бэкхёну так сильно хочется плакать? Ему кажется, что судьба сыграла с ним злую шутку, забросив в эту жизнь по ошибке или в наказание. Ведь худшее наказание для человека, на самом деле, это «мнимый выбор» — он даже хуже, чем его отсутствие. Когда его нет, ты рано или поздно смиряешься со своей участью и просто идешь вперед, неся бремя обстоятельств и полученного опыта. Но «мнимый» — он слишком жесток. Ты выбираешь, что надеть, что съесть на завтрак, но глобально для тебя все давно решено: вот ты встретишь ее, влюбишься и утонешь, вот встретишь его и вы будете лучшими друзьями. «Должны ли мы были встретиться, или моя судьба подпортила планы всем? Как узнать, правильно ли ты поступаешь, и туда ли идешь?» — думает Бэк, вытирая испачканное кашей лицо сына. «Как научиться делать то, что на самом деле хочешь, не мучаясь при этом чувством вины?» — Как? — вслух спрашивает Бэкхён, заглядывая в огромные глубокие глаза Исина. Он улыбается папе, словно все понимает и хочет поддержать, тянет крошечную ручку к родному лицу, испачкав щеку манкой. — Что «как»? — спрашивает Юра, вымывающая посуду после завтрака. Бэк прикусил язык и ненадолго замолчал, поднимая сына со своего стульчика на руки. — Как я не заметил, что у него руки грязные? — с натянутой улыбкой протянул Бэкхён, когда жена обернулась. Она засмеялась и подошла к мужу с влажной салфеткой, аккуратно стирая кашу с его щеки. Прямой взгляд в глаза вызывал толпу мурашек у обоих — они уперто искали в чужих/родных глазах ответы на все интересующие вопросы, надеясь, что хоть что-то просветлится в головах. Но ответов не было: была лишь поглощающая боль и пустота, которую теперь несли двое…***
День сменился ночью на удивление быстро, по крайней мере не так удушающе медленно, как обычно. А ночью всегда было проще — можно уткнуться в подушку на своей половине кровати и притвориться, что видишь десятый сон. Этим часто пользовался Бэкхён, когда сил совсем не оставалось. А через пару дней укатывал в очередную «командировку» пополнять свою коллекцию и утихомиривать бушующего от боли маленького Бэка. Так было проще: убегать от собственных проблем, не пытаясь их искоренить или докопаться до истины. Но этими перебежками Бэкхён сделал только хуже — крупицы страданий все же просыпались, крупным градом пробивая грудную клетку Юры. Они оба делали друг другу больно, но даже не пытались это остановить. Это похоже на замкнутый круг — один из кругов ада — по крайней мере для Бэкхёна. В детстве бабушка читала ему Библию и как мантру повторяла десять заповедей Божьих, надеясь вырастить из любимого внука достойного человека. Бэк вырос, заповеди остались в голове, но достойным человеком он так и не смог стать, по крайней мере в собственных глазах. Он перестал им быть, когда возжелал брата ближней своей. Когда возжелал иметь все, что принадлежит жене Чанёля. Как же он ей завидовал… Когда Ынби нежно касалась губами мужа в разговоре, сердце Бэкхёна делало кульбит. Когда их пальцы сплетались — пересыхало в горле. Когда он случайно услышал звук их поцелуя, проходя в ванную, отнялись руки и полились слезы. Он расплакался в гостях у родителей Юры, как слабая девчонка, не в силах сдержать и противостоять своим чувствам. Это было выше его сил — слышать и знать, что пухлые губы касаются чужих, теплые крепкие руки скользят по чужому телу… Это невыносимо больно, словно кто-то водит лезвием по сердцу — это маленький Бэкхён показывает свою непокорность и ненависть к своему хозяину. Это он не понимает его, осуждает и обвиняет. Маленькому Бэкхёну внутри плевать на все обстоятельства, его не сдерживают чьи-то жены, дети, родители. Он каждой клеточкой хочет почувствовать Чанёля так же, как чувствует его Ынби, и ловить такие же влюбленные взгляды, адресованные ему одному… Иногда ему так и кажется, совсем на долю секунды, когда их взгляды случайно встречаются на застольях. Это больная и слепая влюбленность коверкает действительность, Бэк знает, потому что спустя секунду любимый взгляд скользит дальше, бесцветно оглядывая остальных. Душа мучается и болит, но любовь — она все прощает. «Ты можешь мне делать больно, Чанёль, сотни раз. Можешь прийти и избить меня, как тогда — когда мы впервые остались одни дольше, чем на пару минут. Только приди, приди ко мне и смотри на меня… Я так хочу, чтобы ты на меня смотрел», — с тоской думает Бэкхён, свободной рукой выключая кран, не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале ванной комнаты. Пора готовиться ко сну, и Бэк решает для себя, что больше не будет бежать от ответственности. Сегодня он сделал этот выбор. Он неспешно ступает по ковру к своей половине кровати, замечая ожидающую его Юру. Она лежит в своей шелковой пижаме, слегка прикрыв ноги одеялом и читая очередной роман. Исин уже спит в своей кроватке, смешно дергая ручками и причмокивая. Бэкхён касается губами маленького лба сына и присаживается на кровати, обращая на себя внимание жены. Та откладывает книгу, оставив в ней закладку в виде засушенного цветка, и поддается на другую половину кровати, оплетая руками плечи мужа. Жар стекает от макушки к пяткам, заставляя ее чуть поежиться — тепло Бэкхёна после душа греет чужую душу, проникая глубоко под кожу. — Ты так вкусно пахнешь, — шепчет она, проводя прохладным носом по шее парня. Бэкхён чувствует, как по спине пробегают мурашки и тянет жену на свои колени, теряясь носом в ее ключице. Влажный поцелуй приходится на родинку под ней, и девушка рвано выдыхает, что в тишине больше похоже на полустон. Женские пальцы теряются в коротких волосах, заставляют Бэка поднять взгляд в чужой. Юра смотрит серьезно, несмотря на то что сама плавится от касаний любимых пальцев. — Ты ведь не поделишься, да? Бэкхён прикрывает глаза, тянет ее на себя и прячет горькую усмешку в долгом поцелуе, который и является ответом на все. Только не тем ответом, о котором можно подумать... Юра знает — он никогда не поделится.