Ведьмина дочка

Когда родители радостно объявили ему, что семьей на все лето уезжают в деревню, Саске не понял, радоваться ему или плакать — представление о каникулах у него было совсем другое, он и с одноклассниками уже успел договориться, когда и куда пойдут гулять, а тут, как ледяной водой окатило: «Молодому растущему организму необходим свежий деревенский воздух». Что это за организм и причем тут он, Саске, было непонятно, но сам себе дал обещание — пусть этот организм ему только подвернется, мало ему не покажется. Утомительные хаотичные сборы, два дня в душной машине при ужасно работающем интернете, еда как попало и туалет в кустах у дороги — Саске казалось, что именно так выглядит дорога в ад, и как же, черт побери, он был прав! Едва они, наконец, заглушили мотор напротив большого деревянного дома, утопающего в свежей зелени вовсю цветущих деревьев, и мама радостно выскочила из машины прямо в объятия какой-то незнакомой рыжей женщины не очень опрятного вида, из-за которой выглядывал белобрысый пацан его возраста с грязью под носом, как он понял — вот он, ад. Добро пожаловать, ноги можно не вытирать — грязь здесь как предмет декора. Сатану звали Наруто, и его воистину было невозможно угомонить или заткнуть, он молчал, только когда ел, и то через раз. Ему постоянно нужно было куда-то Саске тащить, что-то показывать, причем такую чепуху, что он каждый раз закатывал глаза, искренне негодуя — неужели ему реально восемь лет? Ведет себя, хуже пятилетки, а откуда столько неуемной энергии, он же и минуты не мог просто спокойно посидеть на одном месте! Вскоре и свита показалась — несколько мальчишек смотрели Наруто в рот, поддакивали, с азартом ввязывались во все, что Наруто предлагал, и даже кличку, данную Саске в первый день знакомства, подхватили: «Городской». Что бы Саске ни сделал, если оно было не по их, по-деревенски, сразу смешки и почти уничижительное: «Городской, что с него взять». Сначала задевало сильно, потом уже привык, да и у его положения, как выяснилось, были свои плюсы: во-первых, он был единственный из всех мальчишек, кому давались карманные деньги в невиданных, по меркам деревенских, количествах, и право ими свободно распоряжаться — когда Саске купил на всех в местном магазине сладостей, ощущал себя почти королем. Да и Наруто, наконец, замолчал — ириска отлично сцепила ему зубы, заставив сосредоточенно жевать. Для мальчишек это был пир, Саске никогда не был жадным, и они это оценили, причем как-то правильно — не присосались пиявками к его карманным, а наоборот, кто молока стал приносить от коров домашних, кто сыра, кто фруктов — обедать домой ходить перестали вообще, пропадая в лесу и на речке с утра и до позднего вечера. Во-вторых, Саске быстро влился в их игры, привнося много нового, городского — так, вместо палок, изображающих мечи, они стали играть настоящими, пластмассовыми, у Саске их было аж три, и пусть на всех не хватало, но все были довольны, в разные дни играя по-разному. В-третьих, с ними стали играть и девчонки, раньше обходящие мальчишек стороной, ибо красивый городской мальчик нравился почти всем, а свои, деревенские, только и рады — Саске когда увидел вечно болтающего Наруто покрасневшим и потупившим глаза, сначала даже не поверил собственным, но нет — робкая темноволосая девочка, Хината, младшая сестра Неджи, буквально в ступор вводила Наруто одним своим появлением, за что Саске сразу же проникся к ней глубокой, искренней симпатией — ириска склеивала рот Наруто всего на пять минут, Хината же вырубала звук его голоса почти на весь день. Замечательная девчонка. Спустя месяц, когда они пекли картошку в фольге в костре, после полудня, вдоволь накупавшись в озере недалеко от деревни, Саске впервые столкнулся с ней. Впрочем, он тогда еще не знал про нее ничего, да и о ее существовании даже не догадывался — ему казалось, он всех сверстников из деревни уже знал, а тут, уйдя подальше в лес, пытаясь найти себе отдаленное местечко для нужды, услышал тихое пение — отсюда голоса ребят было почти неслышно, а песня звучала довольно отчетливо. По звуку нашел ее довольно быстро — девочка оказалась их ровесницей, может, чуть младше, но волосы у нее были странные, нежно-розовые как будто, и одета была чудно — в длинное платье с вышивками, слишком нарядное для прогулки по лесу. Она его даже не сразу заметила, увлеченно собирая на коленях густую гирлянду из цветов, скручивая стебли и критично оглядывая на вытянутых руках получившийся венок, изредка замолкая и затягивая песню заново. Саске немного постоял в стороне, наблюдая за ней, а потом решительно приблизился — наконец, заметив его, девочка почему-то побелела и издала звук, близкий к всхлипу, испуганно сжавшись и едва не смяв в руках почти готовый венок — Саске быстро вытянул руки вперед и улыбнулся:  — Извини, что напугал, я не нарочно. — Он кивнул на цветы у нее на коленях: — Очень красиво получилось. — Она опустила глаза на венок, как будто первый раз его увидела, а потом снова посмотрела на него, недоверчиво нахмурившись. — Ты из этой деревни? — не отступал Саске, остановившись в нескольких шагах от нее, — я тебя не видел раньше. Я Саске, из города приехал, на каникулы. А тебя как зовут? Она смотрела на него, как будто не понимала, что он ей говорит; улыбка Саске померкла. Не совсем понимая, как себя вести дальше, ведь он никогда еще с такой реакцией не сталкивался, хотел было развернуться и пойти обратно к ребятам, даже на шаг отступить успел, как девочка, наконец, сбивчиво сказала:  — Сакура. Меня зовут.  — Приятно, а меня Саске, — зачем-то повторился он, глупо улыбнувшись; Сакура опять посмотрела на почти готовый венок, потом на него:  — Тебе нравится?  — Очень красиво, — честно выдохнул он, не совсем понимая, про что именно говорит — про искусно сплетенные вместе стебли бордово-красных мохнатых цветочков или про ярко-зеленые глаза Сакуры, оттененные нежно-розовыми прядками волос у лица.  — Хочешь, подарю? — вдруг выпалила она, почти тут же опять сжавшись и нахмурившись; Саске опустил глаза, ощутив жар, резко приливший к щекам, и уже сам тихо промямлил:  — Хочу.  — Чуток осталось, закончу, — у Сакуры дрогнул голос, но Саске ее лица не видел — было стыдно опять на нее пялиться, а на нее почему-то не получалось не пялиться. Пальцы ловко запорхали над цветочной гирляндой, скручивая стебли в замысловатый узор, тут же скрываемый небольшими раскрытыми бутонами цветочков. Чем-то напоминало, как мама вяжет на спицах, только вместо нитки и спиц — цветы и пальцы, и все так быстро, умело. А когда она его закончила, то как-то неловко встала, подошла к нему пружинистым шагом и в руки всучила, коротко посмотрев на него и тут же вспыхнув, аж по щекам бордовые пятна пошли.  — Пойдешь к нам? — спросил он, осторожно прижав венок к себе, — у нас картошка в костре, уже готова, наверное, и ягоды Киба принес…  — Нет, — резко отпрянула она, и только Саске хотел было спросить, почему, как она развернулась на пятках и побежала прочь, приподняв платье, чтобы за корни не цеплялось, даже на его окрик не оглянулась. Картошка и правда была уже готова, только у Саске аппетит почему-то пропал; он пришел к костру, задумавшись, почему Сакура так внезапно убежала, как Наруто ощутимо толкнул в плечо, требуя его внимания:  — Ты где пропадал? Мы уже искать идти хотели, думали, заблудился.  — Да нет, я с Сакурой познакомился, с ней говорил, — без задней мысли ответил он, — кстати, почему я ее в деревне не видел? Вы с ней не дружите?  — Какая Сакура? — нахмурился Неджи.  — Ну девочка, нашего возраста, волосы у нее розовые, и глаза зеленые, вот такого роста примерно, — начал описывать Саске, не заметив, как у ребят вытянулись лица, — это, кстати, она мне венок подарила! — гордо выставив его перед собой, он улыбнулся — венок и правда получился чудесный.  — Ты что наделал? Из ее рук?.. — испуганно выдохнула Ино, Тен-Тен и Темари испуганно вскрикнули, отшатнувшись, а Киба тут же ударил его по руке, и венок упал на землю, сломавшись.  — Ты чего?! — возмутился Саске, наклонившись было поднять, но не тут-то было: его сразу же схватил Наруто, а Неджи, вскочив, стал ногой подпинывать венок ближе к костру, от чего цветы теряли лепестки и мялись: — Вы что! Не трогайте, это мое!  — Дурак, — сквозь дырку в зубах сплюнул Чоджи, — вот уж точно — городской, глупый! Девка эта — дочка ведьмина, из ее рук ничего, слышишь, ничего брать нельзя!  — Ее бабка — колдунья, это все знают, — поддакнул Неджи, закрыв собой Хинату, — черной магией занимается!  — С ума сошли что ли, в такую чушь верить? — опешил Саске, аж перестав вырываться из крепкой хватки Наруто, — какая магия, какие ведьмы, вы совсем?!.. Цветы в костре коротко вспыхнули и затлели, и только тогда Наруто отпустил его; Саске кинулся было спасать венок из огня, но от него почти ничего не осталось, лишь несколько цветочков еще уцелели, сильно помятые ногой Неджи, и сжав в руке то, что осталось от красивого венка, он обиженно выкрикнул:  — Сами вы дураки! Дураки в такую глупость верить! — и зло, не помня себя, выпалил, как ругательство, оглядев их всех: — Деревня. — Схватил свои вещи и бросился прочь, смаргивая горячие, злые слезы. Больше в то лето он с ними не гулял.

***

Кушина, мама Наруто, за четыре года ни капли не изменилась — все те же густые рыжие волосы, милый передник поверх простого льняного платья, и улыбка — теплая, добрая, открытая. Встретила их с распростертыми объятиями, накрыла на стол, суетилась, пока папа с мамой носили вещи из машины, обустраиваясь в выделенных им комнатах:  — Как же ты вырос, Саске! — то и дело восклицала она, — я тебя помню еще совсем мальчишкой, а ты вон уже какой, прям юноша! Микото, настоящий красавец растет!  — Весь в отца, — улыбнулась мама, выглянув из комнаты, — Фугаку на детских фото — один в один, и не отличишь.  — Да, только увидев чужих детей, понимаешь, как быстро растут свои, — Кушина грустно вздохнула и снова посмотрела на Саске, предложив: — чаю хочешь? Или молочка парного, а? Сегодня утром только Темари надоила, помнишь Темари?  — Помню, — Саске нахмурился, пытаясь припомнить, как выглядела Темари — вроде блондинка, она и Неджи их старше на пару лет. — Давайте молока, спасибо.  — Умничка, — Кушина, казалось, считала своим долгом накормить его — к молоку тут же нашлись и булочки, только что из печи, и мед обсахаренный. — Кушай-кушай, пока есть, скоро Минато с Наруто придут с поля, все смолотят, вам ничего не останется, — она радостно рассмеялась, а Саске напрягся. С Наруто они даже не разговаривали после того случая у костра, хоть и жили в одном доме до конца лета. А потом они четыре года просто не приезжали — видимо, родители все же заметили, что у них вышла ссора, мама даже пыталась что-то расспрашивать, но Саске молчал — не хотел вмешивать родителей. Только вся та ситуация осталась тяжелым воспоминанием, да и Сакура ему покоя не давала — он ее еще видел за то лето, два раза издалека, и один — когда она пришла в деревню, на самую опушку, но наткнулась на его бывших друзей — и они кидались в нее комьями земли и палками. Саске был далеко, не успел остановить придурков, и пока добежал до места — уже и Сакуры не было видно, и ребята разошлись. Все это заставляло себя чувствовать плохо, и Саске наотрез отказывался ехать снова. Родители сами ездили спустя год, оставив его со старшим братом, и вот теперь — когда Саске сам попросился. Он съел все, предложенное Кушиной, отпросился у мамы и, пока Наруто не вернулся, отправился гулять, сразу взяв курс на лес — хотелось верить, что получится еще раз наткнуться на Сакуру, к тому же узнать он ее сможет легко — с ее-то розовыми волосами. Но ни на первый день, ни на второй он ее не встретил. Далеко в лес заходить один он не решался, а потом уже старая компания собралась, и как-то про тот случай многолетней давности никто не упоминал, все встретились, как давние друзья, и снова начались гуляния компанией, походы на озеро, даже мясо жарили на открытом огне — под вечер они с Наруто практически доползали до своих кроватей, вырубаясь моментально. В середине лета, пока Наруто с другими парнями помогали на полях, он пошел на рынок по просьбе Кушины, купить молока и ягод для пирога по уникальному рецепту Кушины, и там, наконец, увидел Сакуру. Между ними было три прилавка, а на Сакуре, несмотря на жару, был плащ, но он тут же узнал ее — волосы были коротко обрезаны, нежно-розовые пряди выбивались из-под низко надвинутого капюшона, и только он хотел ее окликнуть и подойти, как обратил внимание на мертвую зону вокруг нее — люди буквально шарахались в сторону, обходя ее по большому кругу. Помимо продавщицы, что-то быстро паковавшей, рядом стояла только одна женщина, и тут-то Саске и понял — это та самая колдунья. Она была высокой, с внушительной грудью и очень гордой осанкой. Длинные пшеничные волосы, завязанные в два низких хвоста, обрамляли юное, почти девичье лицо с пронзительными карими глазами и горькой складкой у рта — пожалуй, единственное, что указывало на возраст, помимо стати. А посередине лба у нее был то ли страз, то ли ромб нарисован — издалека не очень хорошо было видно подробности. Она властным жестом указывала на то, что хотела купить, Сакура же, опустив голову и чуть сгорбившись, складывала покупки в корзину, лишь раз подняв глаза — и увидев его. Он неуверенно ей махнул рукой, она коротко прикрыла глаза, дав понять, что узнала его. И больше ничем не выдала, что знакома с ним, зато ведьма — о да, теперь он готов был поверить в это — буквально прожгла его насквозь острым взглядом, хотя он был готов поклясться, что она не могла заметить его жеста.  — Это Цунаде, — тем же вечером пояснил ему Наруто, спешно хлебая суп с лапшой и интонацией подражая взрослым, — она — ведьма. Ее не очень любят в деревне, говорят, она с темными силами дружбу водит, но иногда приходится к ней обращаться. В том году, например, у нас скотина дохнуть начала, и причин никаких не было, ветеринар говорил, что животные здоровые были, а потом раз — и дохли, сердце лопалось. — Он гулко ударил ложкой по столу, имитируя взрыв. — Тогда старейшина Цунаде и вызвал, но он брезгует очень, верующий человек, даже не подходил к ней близко, моя мама с ней говорила. Она и вылечила скотину. Но говорят, что она специально порчу на коров навела, чтобы потом мы ей должны были — раньше она так открыто на рынок не совалась.  — А Сакура — это ее дочка? — не удержался Саске.  — То ли дочка, то ли внучка, — Наруто неопределенно махнул ложкой, и снова принялся за суп, причмокивая. — Мама говорит, она еще сама когда маленькая была, Цунаде уже была старая. Лет тридцать ей было, или около того. А теперь вообще шестьдесят, не меньше. И Сакуру эту, вроде как, своему колдунству учит. Нам с ней строго-настрого запрещено даже не то что разговаривать, близко подходить. Во лбу штуку эту видел? — Саске кивнул. — Староста говорит — это так Бог шельму метит. Мол, это отметка ведьмина. А ведьмы, как все знают, с чертями распутничают, так и она — никто же не знает, откуда у нее эта Сакура появилась, не на грядке же она ее вырастила. И волосы у нее странные, и глаза зеленые — первый признак ведьмы, зеленые глаза, вот. И еще что слышал, — Наруто на шепот перешел, через стол наклонившись к Саске, — что стала она ведьмой, когда у нее мужик ее погиб, давно-давно.  — А у нее-то глаза не зеленые, — вставил Саске, недоверчиво нахмурившись.  — Вот то-то и оно — она ведьмой стала, понимаешь? А Сакура эта ведьмой родилась, вот она ее и учит. То, что у нее отметины пока нет — вопрос времени, так староста говорит. Так что ты это, за тот случай, — Наруто замялся, внимательно в тарелку уставившись, — не серчай. Мы тебя спасти хотели. Ты же городской, всего-то не знаешь, а нас родители научили… У Сакуры на скуле был бордовый след с синим пятнышком посередине. Заметив его взгляд, она постаралась прикрыть его волосами:  — Это мы вчера с рынка когда шли. Упала. — Упала, как же. Саске сегодня днем двинул в глаз тому пацану, что хвастался, как он ведьминой дочке прямо в рожу камнем попал, у нее аж зубы вылетели. Деревня внизу, у подножия пригорка, утопала в закатном солнце, оживленная и шумная — все вернулись с полей, скотину по стойлам разогнали, лошадей распрягли и тракторы заглушили — теперь в воздухе висел тихий гомон громких разговоров, музыки и смеха — люди отдыхали. Здесь, на холме, был уже сумрак, ветер шумел в листве, убаюкивая, а трава покрылась мелкими каплями росы, намочив его расстеленную куртку, на которой они сидели.  — Почему они с тобой так?  — Сам знаешь, — резко ответила она, но тут же смягчилась, чуть виновато добавив: — моя Сама их пугает, потому что знает больше, чем они. А раз я с ней, значит, и я знаю больше, чем они, вот и…  — А ты знаешь больше? — улыбнулся Саске.  — Я с этим не заигрываю, как они, — Сакура горько усмехнулась. — Они колдовства боятся, а сами… Все суженого своего пытаются на Купалу разглядеть в воде, да сапоги зимой на святках раскидывают. Если тебе рассказать, кто из них на самом деле к моей Саме ходит, не поверишь. А это мерзко. Сама называет это лицемерием — когда один на один приходят и расшаркиваются, а на людях и знаться не желают.  — Например?  — Да легко. Ино, — Саске удивленно вскинул брови, а Сакура широко улыбнулась его реакции, — да-да. Ее отец со старостой близко дружит, а она к Саме приходила, просила будущее предсказать, все жениха своего ищет. Вот так.  — Какой жених, ей двенадцать лет, — в голове не укладывалось.  — А вот такой. Сама ей сказала, что жених ее из большого города будет, и руки его тяжелой работы никогда не знали, и волосы, цвета крыла вороного… Ничего не напоминает?  — Так в этом дело, — тут же понял Саске — поведение Ино вызывало у него легкое недоумение, ее этим летом как понесло — то вкусность принесет специально для него, то платье задерется по самые колени, когда он смотрит, то глазки строит… — А я все понять никак не могу, чего она себя так корчит. Но это чушь, я жениться не собираюсь. Тем более на ней. Сакура рассмеялась, и улыбка стала не такой грустной. Саске посмотрел на нее, как полыхают ее зеленые глаза, вбирая в себя отблески сияющей внизу деревни, и спросил:  — А тебе Цунаде предсказывала?  — Да, — Сакура сорвала травинку и начала ее мять, разделяя на тонкие полосы, — но мое предсказание не такое четкое, как у Ино. Я его даже понять не могу, а Сама говорит, что, когда придет время, все встанет на свои места. Мол: «Пять годков пройдет не в ряд, лес горит, огнем объят, ведьмой ведьму заменят, верность ведьме возвратят» … И все в таком роде, — замялась она, порвав травинку пополам. — У Ино хоть цвет волос указан. А у меня — какие-то пять лет, еще и не подряд, вот и думай тут, когда у нас следующие лесные пожары и при чем тут ведьмы… — она пожала плечами. — Оно длинное, я даже не запомнила всего. И почему-то грустно стало Саске.

***

Он приезжал и на следующий год, и через год. Каждое лето было похоже на предыдущее — днем они гуляли всей толпой, когда была возможность, но чаще — помогали взрослым то в полях, то на пастбищах, иной раз собираясь только вечером, а ночью он тихонько выбирался из дома, под сиплый храп мирно дрыхнущего Наруто, и шел в условленное место, где они встречались с Сакурой, говоря обо всем на свете — о книгах, о звездах, о цветах. Она и правда была очень умной, Саске каждый раз готовился к их встречам, читая сильно больше обычной школьной программы, чему несказанно радовалась мама, а когда в один из приездов он, помимо прочих вещей, взял с собой целый пакет книг, загадочно улыбнулась, но спрашивать ничего не стала — а он, по еще детской наивности, полагал, что мама и не заподозрила истинной причины его рвения почитать на свежем воздухе. В какой момент из их компании пропали Хината с Неджи и почему так поник Наруто, он не понял. Просто однажды друг, с которым они уже второе лето делили один летний домик на двоих, безбожно напился — и где только умудрился раздобыть самогон, — и расплакался перед ним, как девка, только слезы его совсем не смех вызывали:  — Люблю я ее, понимаешь? — доказывал он ему, пьяно вытирая слезы с шеи, — люблю, как никто в этом поганом мире еще никого не любил! А он — недостоин, недостоин! Я хороший парень, работать умею, и работы не боюсь! Да я для нее… ик… дом построю! Хоромы резные, каждое окно завитком украшу, только попросит, да я для нее… Все для нее отдам, все! Лелеял бы, на руках носил, только бы ножки ее нежные земли не касались, да она знать не будет… ик… горя-я-я!  — Что с тобой такое? — Саске с трудом удерживал его, Наруто на полголовы выше был, и шире в полтора раза.  — Отец ее, черти бы его побрали! Хинаты отец! Я к нему ходил, просил ее, отпрашивал, чтобы погуляла с нами, а он… ик… таким взглядом меня, черт помойный! Как будто я навоза куча! Я ж даже не со мной, с нами просил пустить! А он все — сокровище, да алмаз, и мол, оправа… ик… достойная нужна! Я ее месяц! Месяц!.. Через забор только вижу! А через несколько дней и Саске увидел Хинату — вместе с Неджи она шла в церковь на окраину, и все стало понятно: Хината выросла, приосанилась, отрастила волосы по самую поясницу, и груди выросли такие, что все — от пацанов до мужиков с сединой в бороде — оглядывались аж, смирнея только под грозным взглядом Неджи. Наруто, пусть и трезвый, два дня болевший и поклявшийся умереть трезвенником, едва не взвыл, Саске насилу удержал рядом с собой, понимая, что до скандала недалеко, больно напряженным выглядел Неджи, вот только взгляд в сторону Наруто он бросил совсем не злой — скорее, сочувствующий. Еще бы — ведь это именно Неджи давал Наруто редкую возможность поговорить с Хинатой пару минут, пока сам стоял на стреме на веранде, чтобы отец не увидел. Сакура тоже стала выше его; волосы отпустила до плеч, загорела. Рассказывала, как помогает Цунаде с травами лечебными, уже и свой участок на их огороде имеет солидный, где вольна выращивать любые цветы. Пела ему баллады и легенды, которые услышала от нее, пронзительные и красивые, полные печали, радости, горя разлуки и счастья встречи — с ней, казалось, даже время идет по-другому. Спорила — ох, как она спорила! Если их взгляды на книгу не сходились, она прям полыхала, будто светилась азартом — отмечала моменты, на которые он не обратил внимания, но, по ее мнению, были ключевыми, по памяти пересказывала диалоги, в которых и таилась, как она считала, самая суть мысли автора — и Саске соглашался с ней, ведь не умел читать так глубоко и вдумчиво, как она. А может, ему просто нравилось, как сияют ее глаза, когда она радостно, ощущая триумф, выдыхала, довольная своей убедительностью.

***

А потом грянул кризис, и отца уволили с работы. Два долгих года они выбирались из многочисленных долгов, ужимали бюджет до немыслимых сумм, иногда даже не имея на ужин ничего, кроме риса — все деньги уходили на учебу Итачи, а без дохода отца суммы стали неподъемными. Ни о каких поездках в деревню на целое лето не могло быть и речи — Саске работал, как только появлялось свободное время, и все, до последней мелочи, выгребал домой родителям, стараясь хоть немного облегчить их участь. Мама плакала, когда он свою первую, пусть скромную, но зарплату, принес им с отцом и просто положил на стол; отец, сильно поседевший из-за переживаний за будущее семьи, молча пожал ему руку. Так Саске понял — теперь он взрослый, и больше игр не будет. С Наруто созванивались редко, но если верить другу, то Саске — первый, кому он позвонил, едва купил себе свой собственный мобильный. Раз в полгода, может, чуть чаще — в деревне жизнь шла своим чередом, и Саске, когда слышал на заднем фоне голоса всех тех, с кем гулял в детстве, с удивлением отмечал, как стали басить парни, как девчоночий смех стал смехом женским, оформленным и звонким. Они передавали ему приветы, он слал приветы им, не вдаваясь в подробности тягот жизни, понимая, что у каждого беда своя, но один звонок выбил его из колеи. Это произошло посреди ночи. Телефон завибрировал под подушкой, вырвав Саске из сна, и когда он с трудом смог разглядеть, кто додумался ему звонить в такое время, внутри все сжалось от какого-то поганого предчувствия.  — Привет, брат, — голос у Наруто был севший, — прости, что разбудил, тут, в общем, случилось кой-чего, я думаю, тебе надо знать.  — Что такое? — сон смахнуло, как не было. Наруто тяжело вздохнул, будто собираясь с силами.  — Цунаде умерла.

***

 — Возьми, — отец протянул ему конверт, но Саске решительно отмахнулся:  — Не надо, вам нужнее.  — Я сказал — возьми, — настойчиво повторил отец, — пусть у тебя и вошло в привычку отдавать нам все, что заработал, это не значит, что у нас все так плохо. Я откладывал… на всякий случай. Думаю, это он и есть. Саске взял. Крепко обнял его, ощутив, как сильная отцовская рука мягко похлопала по спине.  — Я люблю тебя, папа, — прошептал он ему куда-то в плечо, и отец крепче сжал объятия:  — И я тебя. Горжусь тобой, сын. Мама вопросов не задавала. Как всегда, впрочем — она была слишком проницательной, чтобы просто так сотрясать воздух ненужными словами, а Саске уже не был наивен, чтобы полагать у себя наличие секретов от нее. Она собрала ему с собой еды и термос с кофе, понимая, что ехать он будет без остановок, и тоже крепко обняла на прощание, попросив быть осторожным за рулем. Права у него еще были ученические, но срок не истек, так что отец спокойно вручил ему ключи от машины и просил передать Минато и Кушине привет от них. Через сутки с небольшим он уже парковался у дома Наруто, уставший, измотанный, но с четким ощущением, что, если его сейчас положить спать, он не уснет, как ни старайся. Выйдя из машины, полной грудью вдохнул чистый, прохладный воздух — тут уже вовсю царила осень, окрасив все вокруг в желто-красные цвета. Под ногами хрустели неубранные сухие листья, а на улицах, несмотря на раннее утро, никого не было — деревня уже погрузилась в ту пору, когда поля убраны, урожай собран, — Саске впервые оказался здесь в это время года, они всегда уезжали в конце августа. Он не успел постучаться, как дверь распахнулась, и его в свои медвежьи объятия сграбастал Наруто — огромный, действительно как медведь, настолько широким и крепким он стал, благо, что ростом они поравнялись. Он хлопнул его по плечу и пригласил в дом, и пока Саске трясущимися руками пытался не промахнуться кружкой с кофе мимо рта, коротко рассказал:  — Сакура прибежала в деревню вечером, стучалась к пастору, голосила так, что вся деревня сбежалась, да вот только никто не торопился ей помочь, ну, сам понимаешь, почему, — он с силой провел руками по лицу, сбрасывая с себя остатки сонливости. — Сакура кричала, что ей нужна помощь, что Цунаде умерла, но пастор, псина, полчаса ее на улице продержал, чтобы все успели поглазеть, а потом вышел-таки и громко ей заявил, чтоб она свою ведьму сама зарывала, а лучше, чтоб с домом вместе сожгла, и сама там осталась. — Наруто глубоко вздохнул и вдруг резко стукнул по столу кулаком: — Девка сиротой осталась, мать его, а он с ней… не по-христиански это, хоть ведьма, хоть кто. Сакура в лице изменилась, страшно было видеть, истинно фурия. Да как рявкнет во все горло, что он, козел блудливый, к Цунаде сам приходил за средством от бессилия мужского… И смех, и грех, в самом деле. Я позже подошел, мне мужики рассказали, там такое было… Они ее чуть на площади прям там не сожгли, кто на нее с факелами бросался, как звери все обезумели… А она так — пальцем тыкала в толпу и про каждого… кому мать-то ее помогла. А потом расплакалась, как ребенок, и сбежала — я самый конец застал, насилу догнал, чуть дыхло не выплюнул — бегать она быстро умеет, в лесу каждый пень знает. Да не смотри ты на меня так, я, вроде как, по-доброму с ней. Хорошая она девка, кем она там будет, была ли, все одно. Саске встал, так его всего трясло. Хотелось прямо сейчас, к ней — а куда? Где живет, он не знал, ни разу даже рядом с домом с ее не был, всегда на одном и том же месте встречались.  — Помогли, в общем, с парнями. Кто не побоялся. У старосты скандал дома был, он Неджи сказал, что, если тот пойдет ведьму хоронить, чтоб домой не возвращался.  — И что, пошел?  — Пошел. Вот, два дня уже никто не видел его, мы как ее… того, так и… ушел, не оглянулся даже, сутки ищут. Стыдно мне, Саске. — Наруто прямо в глаза ему посмотрел — а у самого красные, кровью налитые, полные влаги. — Стыдно перед Сакурой. Столько лет ее тут, как и мать ее, или бабку — да без разницы. Киба сказал, что она почти в каждого, кто на площади был, пальцем-то ткнула. Представь только — ее мать каждому помогала, каждому чем-то подсобила, от чего-то исцелила — безбожница, да, а дел-то темных никому не делала, добро только. И ни один, представь? Ни один… Нас трое было, я, Киба да Неджи, а, и Чоджи еще — и она, рядом с гробом. И тот сами сколотили, как смогли… За окном раздался странный шум, Наруто нахмурился, прислушался и выглянул.  — Нашли! Нашли, сюда! — Саске выглянул на улицу, и волосы дыбом встали — только что буквально улица была пустая, мертвая, и на тебе — под серое небо высыпал народ, переговариваясь, перешептываясь, кто-то кричал, а кто громко молился: — Нашли, скорее, врача сюда!!! Не сговариваясь, обулись и выскочили на улицу, мимо сонных соседей, мимо бабок, бегущих с прытью молодых — быстрее, туда, где кричат, где возня и люди, и где кровь — много, много крови. К дому старосты. Наруто могучим плечом отодвинул какую-то бабу, тут же заголосившую, что-же это делается, и без приглашения шагнул в дом; Саске вошел следом, уже поняв, что не так — трое мужиков разрывали на бесчувственном Неджи одежду, оголяя страшные, крупные раны; тут и там: «Медведь в лесу задрал», «Отец из дома погнал, вот он в лесу и…», «Не жилец парень, жалко, такой молодой!». Саске стало тошно. Стало страшно. Он подбежал к нему, пытаясь вырвать у одной из женщин из руки ложку, которую она зачем-то пыталась пропихнуть ему в горло; схватил так сильно, что она заорала, но хуже всего — староста, Хизаши, схватившийся за сердце и осевший у тела бесчувственного сына, как-то разом постаревший и сморщившийся от страшного осознания.  — Приведите ведьму, — вдруг сдавлено прошептал он. Некоторые стали плеваться, кто-то начал вслух причитать. — Приведите сюда ведьму! — дурниной заорал он, поняв тоже, что и Саске, и все остальные — Неджи спасти может только чудо. Худенький врач пытался сделать перевязку, но вязать было нечего — раны большие, обширные, исполосовало половину туловища, и вроде пытался кровь остановить, а что толку латать дырку, когда плотину уже прорвало — бинты и тряпки быстро пропитывались кровью, Неджи был белый, как полотно, и во весь лоб кровавая полоса, лицо залито, кровь уже где коркой взялась. Дверь распахнулась резко, ударившись о стену, будто порывом ветра ее выбило. На пороге стояла она, Сакура — но не та Сакура, что он знал и помнил. Лицо жесткое, каменное, глаза горят нездоровым огнем, волосы спутанные, длинные, темные от влаги — а на лбу горела метка, точно, как у матери ее. Кто закричал, кто опять начал громко молиться, несколько человек сплюнуло и поспешило выйти, но все — абсолютно все, — отшатнулись, давая ей проход. Она прошла в дом, пронзительным взглядом оглядев присутствующих, лишь немного смягчившись при виде Наруто, а встретившись взглядом с Саске аж вздрогнула; глаза едва заметно потемнели, но виду не подала — быстро взяла себя в руки, лишь губы сжав в плотную, белую полосу. А когда посмотрела на Хизаши, он сильней заплакал и сделал то, что, как считал Саске, было, пожалуй, самым сильным поступком во всей его верующей христианской жизни. Он бросился к ней в ноги, на колени встал, и гордый, всегда надменный, он лбом уперся в пол перед ее ступнями, сорванным голосом просипев:  — Царица… матушка… смилуйся… прошу… все тебе отдам, все для тебя сделаю… умоляю, единственный сын!. Помоги!..  — Помогу. — Голос у нее стал совсем другим, и звучал сильно — аж мурашками продрало. — Да не тебе и не твоими мольбами. А теперь — все вон. — Она снова обвела взглядом тех немногих, кто остался в доме, и громко, страшно рявнула: — ВОН! Вы, — пока за ее спиной выходили не на шутку перепуганные люди, она кивнула им с Наруто, — на стол его. Быстро. Дальше Саске помнил смутно. Мир сузился до ее голоса и команд, до застонавшего Неджи, когда они как могли осторожно клали его, до тихих всхлипов Хизаши, так и замершего лбом в пол перед тем местом, где она стояла, а она уверенно, будто тысячу раз так делала, собрала волосы в хвост, чтоб не лезли в лицо, умылась и вымыла руки в горячей воде, уже поданной Хинатой, заплаканной и испуганной, и возникшей из ниоткуда иглой стала шить — только нитки в игле не было. Шила и тихо бормотала что-то, от чего перед глазами меркло, а клеймо на ее лбу будто светилось, как и руки — зеленым, мистическим, злым, но внезапно теплым и страха не вызывающим — таким зеленым сияла трава под солнцем, на которой они сидели, такой зеленой была вода в стоячем озере, где они купались, такими зелеными были ее глаза, в которые он смотрел столько раз, что и не сосчитать. Ведьмовские глаза. Там, где игла пронзала плоть, стягивались белые шрамы; там, где она прикладывала руки, останавливалась кровь; Неджи громко, надрывно закричал, но тут же снова потерял сознание — и это было знаком, что все закончилось. Дурман ушел. Колдовство рассеялось. Игла исчезла. Неджи просто спал.  — Спать будет три дня, — отчеканила Сакура, не глядя ни на кого, — через три дня, как проснется, дать выпить вот это, — она вытащила из мешочка на поясе пучок листьев, положив на стол, — покормить и дать спать столько, сколько ему будет нужно. И, не прощаясь, вышла из дома. Саске не сразу отошел от оцепенения. Зато Хината — скромная, всегда тихая Хината! — вдруг твердо сказала:  — На нашей свадьбе с Наруто она будет почетной гостьей. Даже если она будет единственной гостьей, — с нажимом добавила она. Хизаши, наконец, встал, и подошел к Неджи, проведя рукой по лицу сына:  — Если вы меня пригласите, я с радостью приду, — тихо проговорил он. Наруто громко, тяжело выдохнул — кажется, сейчас свершилось что-то великое, и это — не считая исцеления Неджи. Саске вышел, поняв, что тут ему делать больше нечего, и огляделся в поисках Сакуры — она стремительно шла в сторону холма, и ему пришлось бежать, чтобы нагнать ее. Поравнявшись с ней, не знал, что сказать — они, вроде как, не здоровались даже, но не с приветов же начинать. Огляделся — ставший за столько лет знакомым лес преобразился до неузнаваемости: деревья почти все были желтыми, но с еще густой листвой, тут и там бросались в глаза темно-зеленые ели, казавшиеся черными на нарядном фоне берез и кленов, листва под ногами влажно шелестела — дождя вроде не было, а лужи и проталинки были. Сакура переступала их легко, угадывая под лиственным ковром малейшие ямки и овражки, Саске умудрился намочить джинсы по самые щиколотки, пока догонял ее, и теперь дороги особо не выбирал, стараясь только не поскользнуться.  — Она говорила, что уйдет осенью, — вдруг сказала Сакура, остановившись. Саске замер за ней, оглядевшись, и вдруг в голове как молнией прочертило — несмотря на то, что прошло почти десять лет, на то, что тогда тут все было зелено и дышало жизнью, а сейчас — пожухшая трава, опавшая листва и холодный, горький запах осени, он узнал это место. Именно тут он, восьмилетний мальчишка, впервые заговорил с ней — незнакомой девочкой со странными розовыми волосами, плетущей венок. Именно здесь, еще ребенком, он узнал взрослое чувство, которому не было названия тогда — и имя которому он знал сейчас, стоя за ее спиной, наблюдая, как в потемневших от влаги нежно-розовых волосах застрял только что сорвавшийся с ветки ярко-красный кленовый лист.  — Здесь ты подарила мне венок.  — Да. Он сделал шаг к ней, почти прижавшись со спины, и осторожно положил руки ей на плечи. Она не отстранилась, накрыв одну ладонь своей.  — Тогда я вернулся с ним к другим детям, и они его сожгли, сказав, что из рук ведьмы ничего принимать нельзя. Она вздрогнула, и пальцы, ласкающие его ладонь, замерли.  — Наверное, они были правы.  — Наверное… — эхом отозвалась она. Налетел ветер, беспощадно срывая листву с деревьев и поднимая ее в воздух — листья кружили, создавая цветные водовороты — желтые, зеленые, красные, кленовые, березовые, дубовые — она могла рассказать ему про любое дерево, лишь увидев форму листа. Он убрал руку с ее плеча, и она обернулась — зелень из глаз исчезла; теперь они были пусты, серы, как небо, и в них также, как в грозовых тучах, низко застывших над ними, плескалась влага.  — Это прощание? — слабо прошептала она, и ее голос утонул в гневном шелесте деревьев, стремительно обнажающихся под резкими рывками ветра. Саске засунул руку в карман и достал небольшой прозрачный пакетик, протянув ей.  — Из каких цветов был тот венок? Она взяла его в руку, поднеся ближе к глазам, пытаясь в темном, сухом нечто разглядеть что-то, понятное только ей.  — Они называются бархатцы. Я… — она замолчала.  — Бархатцы, — повторил Саске, пробуя слово на вкус. Красивое название. — Я не знаю, зачем сохранил их. А потом их мама нашла у меня в комнате, они уже совсем сухие были, и спрятала, я забыть про них успел. Это все, что осталось от того венка. Нашел вчера его, в пакете с бутербродами, мама положила с собой.  — Верность возвратят, — сказала Сакура. Саске нахмурился, не понимая. — Часть маминого пророчества про меня. Бархатцы на языке цветов значат «верность». Посмотри, — она обвела рукой пространство вокруг себя, — лес горит.  — Ведьма, — усмехнулся Саске, с улыбкой замотав головой. И мягко прижал к себе, дав спрятать лицо у себя на груди. Наконец-то он был выше ее. Начался дождь.