Она

Мабари вздохнул, подвинувшись поближе к растопленному на кухне камину и положив седую голову на лапы. Похожий на огромного медведя пес выглядел нелепо в узкой комнатке, почти все пространство которой занимал длинный, на целую семью, стол. Но псу было все равно. Главное, что огонь приятно согревал кости, которые постоянно болели из-за холодной и сырой осени, и даже рваный шрам на боку, казалось, тянуло меньше, чем обычно. И приступы тяжелого, изматывающего кашля до сих пор не накатили. Хорошо. Время было уже за полночь... пора спать. Но сон почему-то не шел. Не шел, и все; зато наступала темнота, длинные шупальца которой тянулись к очагу, будто бы пытаясь потушить эту теплую искорку. Они все больше и больше напоминали тех странных существ из Ее снов... она не спала ночами, ворочалась, кричала... Это было слишком давно. Бальт вздрогнул, зажмурился, и тени исчезли. Старость. Для одних это посиделки с друзьями и семьей, копание на огородах; для других - скука и напрасные попытки хоть как-то убить время. Обычно такими ночами люди берут в руки перья и чернила, а потом появляются вековые фолианты, которые пылятся в отстроенной башне Круга. Так всегда делала Она, когда обоим неспалось. А для мабари старость - сон. Бальт спал целыми днями, почти не поднимаясь, чтобы поесть или хотя бы выйти из этой старой хижины в Морозных горах, куда его взял кунари Стен. Они путешествовали больше двадцати лет, пока не остановились здесь. Зачем? Из-за него, Бальта. Пес уже давно что-то чувствовал. Слабость, нежелание вставать... Не радовала даже миска любимой похлебки под носом. И это чувство, казалось, распространялось по всей комнате; в хижине будто бы поселился кто-то чужой, совершенно незнакомый. Когда тени становились длиннее, а солнце садилось за горы, мабари чувствовал страх. А сны затягивали, и снилось ему что-то непонятное, цветное и теплое, как Ее руки... Тогда ему хотелось больше не проснуться. А просыпаться заставлял Стен. Каждое утро, изо дня в день, кунари будил его, отгоняя странное наваждение, хотя об этом его никто не просил. Но не сегодня. Этим утром Стен просто заглянул ему в глаза... и ничего не сказал. Не потрепал, как обычно, по холке, не стал тушить камин - зато убрал миску и налил свежей воды. И на кухню заглядывал чаще, чем обычно. Даже решил остаться здесь на ночь: кунари молча сидел за столом, положив голову на руки. Вряд ли спал - выдавало неровное дыхание, не характерное для спящего. Скорее, чего-то ждал. Бальт тоже ждал. Ждал, когда придет сон, когда тени спрячутся обратно в свои углы и встанет солнце. Хотелось малодушно подойти к кунари и улечься возле него - вдвоем ведь не так страшно. Не позволяли только остатки собачьей гордости. В такие ночи он старался думать о хорошем. Об охоте, о грядущем лете, о тепле... О Ней. Бальт плохо помнил Ее лицо; расплывчатое пятно и светлые волосы, ярко-голубые глаза и теплые руки, от которых постоянно пахло железом и, иногда, кровью. Человеческой кровью. Ее. Бальт не любил, когда Она брала в руки меч и стирала себе до крови ладони; он вообще не любил, когда Она сражалась. Она тоже не любила. Ночами плакала, днями молчала. Но никто из них, из тех людей в лагере, ни о чем не догадывался. Стен - знал, Бальт - знал. Но мабари говорить не умел, а кунари - не любил. Она... Мабари глухо заворчал, чувствуя, что бок начал неметь от холода. Зима, что тут скажешь. Холодные ветра насквозь пронизывали хижину, но больше им идти было некуда - Стен ведь отказался от предложения переехать, сделанное ведьмой из Диких земель. Она приезжала несколько недель назад: пыталась что-то сделать со шрамами пса, но ничего не получилось. Потом ушла. И снова вернулась - забыла небольшое золотое зеркальце, на котором до сих пор сохранился запах Ее рук... "Ее сгубила жалость", - так говорила ведьма, поджигая погребальный костер. "Не глупи. Ее не вернуть", - повторял кунари, из последних сил удерживая Бальта за ошейник. "Бедная... Бедная девочка... Почему именно она...", - опираясь на посох, повторяла женщина-маг, от которой тоже пахло смертью. И лишь Она устало улыбалась с кроваво-красного, как порезы на Ее венах, полотна на куче сухого хвороста и поленьев. Тот... то существо забрало почти всю ее кровь... и жизнь. Она поступила, как истинный герой - сама выбрала свою участь; кажется, так говорил второй Серый Страж на похоронах. Единственная осмысленная фраза из всей той речи. Слишком много репетиций, до состояния, когда самые теплые слова становятся монотонной зубрежкой - ему очень и очень далеко до настоящего короля. И только Бальт знал, что Она чувствовала в последние часы перед боем. Почему закрылась в своей комнате. Почему не хотела никого пускать. Ей просто нужно было выговориться - ни перед обозленной магичкой, ни перед бардом, которая отчаянно молилась ночь напролет... Она обнимала мабари и напрасно пыталась заглушить слезы, чтобы никто не обвинил Ее в слабости. От ощущения ее рук на своей шее и тяжелого, сбивчивого дыхания хотелось выть. Бальт слишком хорошо запомнил этот вечер. Слишком. Мабари тихо заскулил, будто желая проснуться, но перед глазами уже плыли картины двадцатилетней давности. Даже не картины; он вновь почувствовал цветочный запах Ее волос, потом - солоноватый привкус слез, катившихся по лицу. Она плакала... и говорила. О том, что слишком устала, о своих родителях... повторяла, что уже все решено и пути назад нет, что лучше она, чем будущий король или кто-нибудь еще. А сам Страж в это же время пытался достучаться и открыть дверь, но Она уже ничего не слышала. Потом их стало больше. Людей у двери. Неслышно подошла ведьма из Коркари, явилась бард. Вместе они заставили Стража удалиться, а потом дверь открылась, и ведьма взглядом попросила Бальта выйти. Он подчинился - возможно, первый раз в жизни. Бальт не почувствовал, что начинает мелко дрожать и перебирать лапами, как при беге. Он хорошо запомнил - наутро они вышли вместе. Наверно, впервые бард и ведьма не спорили... а Она улыбалась, будто пытаясь их успокоить - стражников, воинов, бледного короля, мабари. Только Стен не выдержал этой гримасы: "Так улыбаются люди, которые уже перешли Грань". Грань. Им всем - и кунари, и ведьме, и королю - оставалось только молиться, чтобы Она нашла дорогу и не заблудилась в Тени. Мабари был уверен - не заблудится. Она сильная. И обещала вернуться. Хоть когда-нибудь. Не хватало воздуха; мабари перевернулся на другой бок и замер, судорожно хватая воздух ртом. Не помогло. Тело отчаянно сопротивлялось, его сводила судорога. Внезапно исчезли все звуки и даже свет... Бальт ослеп, но не полностью - тени все равно остались; серые и темные, они вновь отрастили себе щупальца и зубы, и теперь пытались его загрызть. Клыки легко проходили под кожу, и Бальт беззвучно взвыл, пытаясь сбросить с себя тени или позвать на помощь, но тщетно - кунари не двигался с места. Он не слышал... или тени уже успели добраться и до него. Щелчок. Скрип. Крик. Все закончилось так же внезапно. Тени, злобно зашипев, уползли обратно в свои углы, лапы обрели чувствительность и устойчивость, но Бальт все равно опустился обратно на подстилку из какого-то тряпья. Уже потом в нос ударил знакомый запах... теплый, цветочный запах Ее волос. Она присела на корточки перед камином, грустно улыбаясь и протянув руку к его горячему носу. Ладонь... такая же теплая и мягкая, как тогда. Только теперь от нее не пахло железом. И дорожный плащ... снова в пути! Она вернулась, выполнила обещание! Бальт радовался, как щенок. Прыгал вокруг, раскидывая стулья, пытался достать до лица и поцеловать ее, а Она только отмахивалась, уводя мабари к двери. Возле стола Бальт с сомнением оглянулся - может, стоило предупредить Стена? Она лишь покачала головой, осторожно проведя рукой по волосам кунари. Стен поморщился и что-то прошептал сквозь сон. Он так и не проснулся до самого утра. Кунари снился скрип дверей, шорох удаляющихся шагов и счастливый лай мабари где-то вдалеке...