Пусть все будет, как раньше

Рони прижимается к необработанной стене квартиры, садясь прямо на пол. Обои содраны, пахнет клеем и дешёвой масляной краской, пылью и затхлостью. Девушка устало трёт припухшие веки. Вообще-то она никогда не была плаксой и, собственно, поэтому она прячется в другой комнате от брата - чтобы он не видел, что она уже отчаялась, сломалась. Рони все-таки не сдержалась и слезы, будто прорвав плотину, полились, бессильные, не приносящие облегчения, они катились по щекам, стекая к шее. Плач был бесшумным, зато плечи била крупная дрожь от удержанных рыданий. Заплаканная и обессилевшая, она выглядела совсем маленькой. Вдруг ручка дернулась. И ещё раз. И ещё. — Рони, открой! - раздался стук в дверь. Рони сильнее вжалась в бетон, стирая мокрые дорожки на щеках рукавом толстовки. - Пожалуйста! Повинуясь рефлексу, втягивая в нос воздух, дочь разбойника рассматривала черную ресничку, прилипшую к костяшке. — Пусть все будет как раньше, - прошептала едва слышно Рони, прерываясь на всхлипы, и сдула её. И пошла открывать дверь. — Рони, ну что ты, я же волнуюсь! — Бирк обеспокоенно окинул взглядом её осунувшееся личико и несмело взял её за руку. Её пальцы были холодные, да и его - не теплее. Рони посмотрела ему в лицо и вновь рыдания подступили к горлу: спутанные, свалявшиеся медные волосы безжизненно свисают слипшимися прядками вдоль лица, веснушки резко выделяются на лишенных красок щеках, белые губы и только его красивые синие глаза - те же, что и прежде. Только вот булавочные зрачки пугали её. — По тебе не скажешь, что ты волнуешься. Почему ты не спишь? - Рони перевела взгляд от его глаз на левую щеку. — Потому что не хочу без тебя, - Бирк серьёзно на неё посмотрел и с нежностью заправил её кудряшки за ухо. Рони потерянным взглядом смотрела на тонкую, белесую линию, почти незаметную на лице Бирка - давний шрам от её укуса, когда он спас её от подземной нечисти. Подземные духи, серые гномы, злобные друды... Кажется, что это осталось так давно в прошлом, но она бы охотнее осталась сейчас в замке и милому сердцу лесу, чем сейчас была бы здесь. Стокгольм. Яркий город, светящийся от бездушных неоновых огней и порочных развлечений, заполненный машинами, отвратительным запахом выхлопных газов и жестокими людьми, гораздо более худшими, чем даже шайка разбойников её отца. И уткнулась в костлявое плечо брата, вымачивая ткань его футболки в слезах. Бирк осторожно положил её на старый матрас - едва ли не единственная мебель, что осталась в этой квартире - и они сплелись телами, засыпая. Завтра Бирк забудет, что он говорил, и снова уйдёт, убивая силы и здоровье на поиски денег, ну или вынесет что-нибудь из уже и так почти пустой квартиры, если сил не будет никаких. Опять обменяет все это на иллюзию счастья и опять какое-то время будет ребёнком - тем, которым он был, с его сияющей улыбкой, которая ему так идёт, но все-таки немного развязной; улыбкой, что напоминала Рони того чистого и солнечного мальчика, от которой становилось еще больнее сердцу. А если он опять попросит дрожащим голосом «Помоги, сестренка» и протянет ей бескровной, почти прозрачной рукой жгут, то она снова уйдёт в другую комнату и забьётся в истерике, ну или выйдет в окно, потому что надежды больше не будет. Если же он справится сам - она проживёт чуточку дольше. Рони спит и ей снится рай - начало их новой жизни, где они паковали вещи и уезжали счастливые, свободные, вольные уехать, куда им вздумается - и они торопились. Они торопились окунуться в этот бурлящий водоворот жизни и вкусить её сполна. Она не чувствует, как Бирк встаёт, осторожно снимая её руки с себя, и идёт на микроскопическую кухню, где и даёт волю истерике, ведь ему снилось то же самое. Он знает, что его сестрёнка опять проснётся в слезах, впрочем, как и он, но если и ему на время поможет доза, то что поможет ей? Он готовит ей крепкий чай с сахаром, больше у них ничего нет. Раньше к чаю прилагалась ещё и вторая чашка - с лимоном, для него, но жизнь и так кислее некуда, впрочем, лимона тоже нет. А ещё вкусные трехэтажные бутерброды с поджаренным хлебом из давно проданного тостера. Бирк думает, что у него слишком много лимонов, чтобы сделать лимонад. Ставит горячую чашку около Рони, но не слишком близко, чтобы ненароком не задела. Он будет утешать её и будет всегда рядом. До последнего дня. Правда, ему неизвестно, легче ли ей будет от его присутствия или тяжелее. Скорее, второе. Бирк осторожно поворачивает кулак, рассматривая ресничку, прилипшую к костяшке пальца - длинную, медно-золотистую. Когда-то Рони рассказывала ему про эту примету и со смехом добавила, что не верит в это. Но проверить же никто не мешает? Особенно, если надежды уже нет. — Пусть все будет, как раньше, - грустно улыбнулся Бирк и сдул её.