Song for nothingness

      Пустота редко испытывала какие-либо чувства. Но она торжествовала целых восемь с половиной месяцев, когда, наконец, забрала Кастиэля. Сделка была нерушимой, и даже сам Бог не мог бы вернуть ангела в мир (хоть и пытался!).       А потом пришел он.       Ему, конечно, здесь было не место, и она выпихнула его прочь. Он вернулся. Он шумел, орал в нее, будто оглашенный. И звал, звал, звал, хотя надежды совсем не было.       На него не действовали ни уговоры, ни угрозы. И ему было плевать на то, что Сделка — слишком качественный продукт, и Кастиэль никогда не проснется и не услышит, если она не позволит, а она, конечно, никогда этого не сделает.       Она выбрасывала его шестьсот пятьдесят восемь раз, но он снова и снова находил лазейки. Однажды он убедил Антихриста запихать его внутрь умирающего ангела, что вообще-то казалось (да нет, оно совершенно точно было) невозможным! Впрочем, у нее хотя бы были передышки в пару месяцев, пока он не находил новый способ. До определенного дня (если бы у нее был календарь, она бы точно обвела эту дату черным)…       Он умер и каким-то образом попал не в Рай (не иначе как по воле божественного паршивца!), а в нее. Он не хотел спать и перебудил всех и все до чего дотянулся.       И до чего не дотянулся — тоже.       Он стал ее личной занозой, и подбил быть занозами еще пару сотен… тысяч… В конце концов, у него было предостаточно времени.       И энтузиазма. Он устроил огромную вечеринку прямо посреди нее, создал хор мертвых ангелов и научил их петь «Carry On May Wayward Son».       Пустота редко испытывала какие либо чувства, но она долго и радостно смеялась, когда наконец выплюнула Дина Винчестера вместе с его ангелом (и, конечно, позаботилась, чтобы они никогда, никогда, никогда не вернулись)