Ответы Кнакла

Заложник — человек, удерживаемый силой с целью заставить кого-либо (родственников заложника, представителей власти или тому подобное) совершить определённые действия, выполнить некие обязательства или воздержаться от совершения нежелательных действий ради освобождения заложника, недопущения его убийства или нанесения вреда его здоровью. Это страшно на самом деле — оказаться на волосок от смерти, стать рычагом давления, особенно для чужих людей. Страшно оказаться не в том месте, не в то время и ждать, когда смерть придёт… ради чего? Ради исполнения желания того, кого видишь впервые. Когда в церкви раздался громкий выстрел, Кнакл в первый миг опешил. Ему не было страшно — мафиози, кажется, вообще не умеют бояться, — но он был возмущён греховностью происходящего, что кто-то рискнул стрелять в обители Господа. — Без паники, сохраняйте спокойствие, прошу вас, — успокаивающе проговорил падре, поднимая руки. Он не знал откуда стреляли — не успел рассмотреть, да и пострадавших на первый взгляд не было, зато точно знал, как следует себя вести, спасибо Алауди и Джотто. Но слова святого отца остались не услышаны. Паника охватывала прихожан со скоростью пожара, разгоревшегося в поле сухой травы. Образовалась давка — все стремились к выходу, и совсем не замечали, что некоторые люди оказывались под ногами толпы. Кнакл крикнул ещё раз, и ещё, пока к кафедре не подошёл человек. Он был выше чем Кнакл, в строгом дорогом костюме, какие обычно носил Джотто. Хмурое, обезображенные рваным шрамом вдоль щеки, лицо не внушало никаких положительных мыслей по отношению к незнакомцу, а ледяные голубые глаза и вовсе вызывали безотчётный страх. Тем не менее, Кнакл дружелюбно улыбнулся, пытаясь успокоить этого человека. В руках у незнакомца ничего не было, но падре отчётливо видел, как чуть топорщится ткань плаща, и знал, — у Алауди видел подобное не раз, — что там спрятан пистолет. — Никому не двигаться! — громко рявкнул незнакомец, и его низкий, чуть срывающийся голос прокатился по просторному залу, теряясь под куполом. — Если кто-то попробует дёрнуться, я тут же выстрелю! Кнакл поднял руки вверх, демонстрируя отсутствие оружия. Даже кадило в стороне осталось. Прихожане притихли, боясь даже дышать. Каждый слышал выстрел, каждый знал, что этот город принадлежит мафиозной семье, и здесь не редкость разборки двух организация, и потому ни у кого не возникало сомнений — действительно выстрелит. Несколько пожилых женщин, закрыв глаза, быстро шептали молитвы. По морщинистым щекам текли слёзы — им не хотелось умирать, даже если они понимали, что прожили достаточно долгую жизнь. Что уж говорить о тех, кто был ещё совсем молод? На службу к Кнаклу часто приходили вместе с детьми, и теперь малыши не понимали, почему испуганные, плачущие мамы и папы шёпотом просят замереть и не шевелиться. — Ты пришёл сюда, чтобы захватить заложников, — тихо начал Кнакл, и человек рядом тут же вскинулся, наставляя на падре пистолет. Кто-то в зале истошно закричал, и тут же волна ужаса прокатилась по рядам людей. Краем глаза Кнакл заметил, как женщина, вскрикнув, прижала к себе маленького сынишку, закрывая его собой. Однако святой отец не испугался. Взгляд его оставался мягким и умиротворённым, словно на него не пистолет направляли, а предлагали дружить. — Чего ты хочешь? Денег? Власти? — Хочу мести! — яростно отозвался мужчина, взмахивая пистолетом. Хотелось успокоить прихожан, сказать, что Бог не допустит их гибели, что всё будет хорошо, а сам Кнакл сделает всё, чтобы спасти каждого. Только отвести взгляд от начавшего говорить мужчины означало бы разорвать с ним контакт, показать слабость и страх. А захватчик, тем временем, решил продолжить. — Я хочу, чтобы хозяин этого города, Джотто, сам убил всех своих офицеров! Хочу, чтобы Вонгола перестала существовать! Вы уничтожили мою семью. Из-за ваших разборок погибли мои жена и сын! Мужчина судорожно вздохнул, всхлипнул, но пистолет в его руке не опустился, оставаясь нацеленным в голову Кнакла. Падре поджал губы, нахмурился. Он не помнил этого человека среди тех, чьи семьи Джотто “устранил”. Ни глаз, ни лица, ни безобразного шрама — ничего. — Не помнишь меня!? — закричал мужчина, и в глазах его отразилось безумие. Оглушительно выстрелил пистолет, вдребезги разбивая сверкающую мозаику на стене. Визг нескольких женщин на мгновение дезориентировал. Кнакл обернулся, тревожно глядя на людей, не пострадал ли никто из-за осыпающихся осколков. — Конечно, ты не помнишь! Ты, лицемерный ублюдок! Зато я помню тебя там, в порту, как ты стоял на стороне убийц! Что, испугался кары Божьей!? Ты будешь гореть в Аду! Кнакл действительно не помнил их — родных этого человека. Он не знал ни его, ни к какой мафиозной семье он относился. И, казалось, никогда не видел его пересечённого длинным шрамом лица, не слышал хриплый голос и ни разу не встречался безумным взглядом тёмных глаз. Только что-то внутри подсказывало — мужчина прав в своих обвинениях. Несколько дней назад по приказу Джотто была уничтожена небольшая группировка мафиози, что хотели поживиться на территории Вонголы. Кнакл не уверен, — он просто не мог быть везде и сразу, — но слышал разговор о том, что в ходе разборок погибла женщина. Про ребёнка речи не было. И сколько бы падре не пытался вспомнить лицо той женщины в порту, ничего не выходило. — Мне очень жаль, — тихо проговорил Кнакл, судорожно вздохнул и твёрдо посмотрел в глаза захватчика. — Вы должны понимать, что теперь они в лучшем мире. Господь забрал их к себе, и теперь они никогда не будут страдать. Прошу вас, не нужно жертв. Ваши жена и сын… — Да что ты можешь знать, лживая тварь!? — взревел мужчина и Кнакл понял, что просчитался. Ему не хватало этой удивительной способности Джотто видеть людей насквозь и подбирать слова для каждого. — Ты мафиозная псина, ублюдок! Ты ответишь мне за смерть жены! Я убью всех здесь! А когда Джотто придёт, убью и его! Человек запрокинул голову и хрипло, безумно расхохотался. Его смех леденящей волной разошёлся по церкви, слабым эхом отдаваясь под высоким куполом. Ещё больше напуганные дети заплакали, кто-то истошно закричал, умоляя о помощи. Только Кнакл не мог ничего сделать — он не хотел больше нести ответственность за чужие смерти. — Отпусти людей. Давай останемся здесь вдвоём. Ты можешь убить меня, если тебе станет легче от этого, только, пожалуйста, выпусти людей, — Кнакл поднял руки вверх, медленно шагнул ближе. — И не подумаю! Они все умрут, как умерла моя Мария! — Но разве она хотела бы этого? — в глазах мужчины мелькнуло сомнение. Что-то жалобное, растерянное и отчаянное. Этот человек не был ни убийцей, ни безумцем. Он был просто сломлен. Вся его жизнь в одночасье рухнула, и теперь он просто не знал, как быть дальше. Кнакл больше не боялся и не опасался. Он с пугающей отчётливостью видел немую мольбу о помощи. — Расскажи мне о ней и вашем сыне. Сколько ему было? Пистолет медленно опустился. Мужчина смотрел в глаза падре и едва сдерживал слёзы. Повеяло прохладой — открылся запасной вход, о котором знал только Кнакл. Святой отец медленно двинулся, стараясь повернуть террориста спиной к заложникам. На мгновение в поле зрения мелькнуло знакомое лицо Алауди. “Просто выведи людей” Кнакл собирался остаться вместе с захватчиком даже если ему представится возможность сбежать. Этот человек отчаянно нуждался в помощи, и падре не мог отказать ему в этом. — Она была очень красивая и добрая. Любила цветы и потрясающе готовила. А наш сын… вот-вот должен был родиться. Он был бы самым лучшим пекарем в мире он… — мужчина задохнулся. Лицо его было мокрым от слёз, от былого безумия и решимости не осталось и следа. — Это вы виноваты. Твои дружки и ты, лживая тварь! — Мне жаль. Ничья смерть не вернёт ни твою жену, ни сына. Ты можешь только молиться за их упокой и верить, что Господь о них позаботится. Кнакл не верил, что его слова что-то изменят, но этот несчастный человек, похоже и сам всё понимал. Он кивнул и откинул пистолет. Посмотрел на святого отца с гречью. — Теперь меня убьют? — в этом вопросе не было ни страха, ни сожаления. Он, казалось, просто хотел знать, чего ему ожидать. Кнакл покачал головой. Он не знал почему, но ему не хотелось, чтобы этого мужчину наказали. В конце концов, он никого не убил. Падре протянул ему старые деревянные чётки, вложил в руку и успокаивающе улыбнулся. — Всё будет хорошо, обещаю.

***

Кнакл знает каждого человека, что приходит к нему в церковь. Интересуется здоровьем набожных старушек, с улыбкой слушает возбуждённое тарахтение детворы, которая стремится рассказать “дяде священнику” обо всём, что случилось с ними за неделю. Падре утешает тех, кто пришёл к нему с горем. Радуется с теми, кто пришёл с хорошей вестью. И разделяет ненависть к себе с тем, кто каждое воскресенье молча стоит у самой дальней стены, неторопливо перебирая старые деревянные чётки.