Из огня во тьму

      В селе Диканька Полтавской губернии душа романтичная могла бы отыскать желаемое без труда. Поля бескрайние, леса густые да небо чище горного хрусталя, в речной глади отражающееся. Красота и свобода - век не устанешь смотреть, через столетие не прекратишь наслаждаться. И нет в том греха, чтобы заманить на прогулку собеседника, способного и разговор поддержать, и слушать молча, с пониманием. Туда, природе навстречу. Туда, откуда дома невзрачные, в своей ветхости с миром окружающим в согласии, лишь призраками былого кажутся.              Среди трав вместо букетика милого труп отыскивается, так тому объяснение простое. Яков Петрович Гуро всё же следователь, а не девица красная на первом свидании. Впрочем, и Николай Васильевич, даже с улыбкой несмелой на бледных устах, на кладбищенскую птицу остаётся похож больше, чем на отважного завоевателя хрупких сердец. Ведь сердца, как известно, что у льва, что у домашней кошки - всё едино.              Вступать в знакомство с юной прелестницей Яков Петрович не намерен. Дел невпроворот, благодарим покорно. Он идёт вперёд, оставляя очаровывающую Лизоньку Данишевскую и очарованного ей будущего знаменитого писателя за спиной. Он идёт к своей цели, провожаемый взглядом Гоголя. И взгляд этот холоднее льда и горячее адского пламени. Тут уж ничего не поделать. Гуро питает особую слабость к людям, сочетающим в себе несочетаемое. И знает, что пропал.              Словам нет веры. Те крупицы информации, что хранятся в папке, именованной "Гоголь Николай Васильевич" не вносят ясности в то, какова его суть. Какой смысл, какое послание тайное вкладывается в набор букв, которым описывают и ночь, и цвет воронова крыла, и желание? Тёмный. Его одежда темна, темны его волосы, темны чернила, падающие с кончика его пера на бумагу. Темны его видения. Способность за гранью понимания, но единственная ли она? Впервые столкнувшись с чем-то столь уникальным - с кем-то столь уникальным - Яков Петрович не в состоянии определить, чего жаждет больше: знания или обладания.              К глубочайшему сожалению, Чёрный Всадник столь не воспитан, что позволяет себе бесцеремонно вмешаться в развитие сюжета.              В кой-то веки Гоголь не шатается по округе неупокоенным духом в густых сумерках, а проводит время там, где и положено. Кошмары, подкреплённые искусностью воображения, его не беспокоят. Сон спокоен и мирен. Нарушать хрупкую гармонию Яков Петрович не в настроении. И пускай после придётся держать ответ пред верным долгу писарем, следователь отправляется на поиски улик в одиночку.              Клинки сталкиваются с бранным скрежетом, вокруг бушует пламя, а в кроваво-золотых всполохах его лишь двое - человек и существо сверхъестественное. Гуро не из тех, кто, падая с небесной выси на землю грешную, не попытается ухватиться за облако. Противник силён, сильнее всех встречаемых ранее на пути расследования преступлений. И оттого отступление временное вовсе не кажется побегом. Сражаясь, он выжидает момента, когда рухнет балка. Благоразумных наблюдателей поблизости полно, их взгляды испуганные - почти безумные - ощущаются моросью дождя, что со стеной огня справиться не способен. Все они, простые люди, на писании святом поклянутся в смерти столичного следователя, ежели кто спросит.              Николай Васильевич появляется где-то в этой толпе, криком о присутствии своём заявляя. И Яков Петрович оборачивается, не может не обернуться, когда имя собственное слышит, болью до краёв наполненное. Глаза в глаза. Всего секунда. Но она решает всё.              Чёрный Всадник продолжает атаку.              Балка обрушивается.              Сбитый словно выстрелом из Царь-пушки Гуро утопает в песке из золы и пепла и не видит ничего, кроме Тьмы. Её объятия нежны и ласковы, боль от внезапного падения затухает огарком свечи от прикосновений бережных. Тьма заменяет небо, землю и воздух. Тьма говорит с ним встревоженно и глухо, как беспокоиться в состоянии лишь один человек:              - Вы в порядке, Яков Петрович?              Гоголь по-прежнему худ и осязаем. Едва одетый, разукрашенный широкими чёрными мазками, он выглядит погорельцем, успевшим спасти от пожара лишь собственную жизнь. Плечо его (на удивление) твёрдое, мышцы и кости готовы к тому, что на них обопрутся. Ладони охватывают чужое тело так, будто имеют Богом одобренное право и действуют подобным образом в сотый раз. Очи его - колодца без дна, чернильной пустотой заполненные. Чело - маска мертвеца. Одарённый или проклятый нечеловеческой силой он дрожит в ожидании ответа. Какой пассаж.              - Благодарю за беспокойство, Николай Васильевич. Вы появились очень кстати. К печи бы вам, голубчик, продрогли совсем.              - Вы в порядке, Яков Петрович, - вновь звучит в пространстве между ними, и только тогда Гуро осознает, что уста Тёмного не размыкаются вовсе.              Это странно, но не более, чем облик его потусторонний. Интонация переменчива, пока того достаточно. Понимания можно и малостью достигнуть.              С очевидным намерением переложить пальто на чужие плечи Яков отступает на шаг от своего спасителя. Гоголь со всем вниманием глядит ему за спину даже тогда, когда Гуро возвращается на расстояние поцелуя. Наклон головы не слишком удачен для маневра, но игра стоит свеч.              Прикосновение опаляет холодом - так ощущается снежок, брошенный в лицо мальчуганом озорным да резвым. Тёмный отшатывается, едва не теряя хрупкое равновесие тела и души. На щеке его яркий алый росчерк свежей ссадины, а в глазах плещутся воды Невы.              - Отчего вы...              - Вы же умны, душа моя, - шепчет Яков в тёмные волосы, восстанавливая объятия утраченные.              Краски и звуки реального мира пробиваются сквозь мрачную завесу тумана. Вместе с тошнотворным духом гари Яков Петрович чувствует приближение опасности прежде, чем видит пред собою Чёрного Всадника. Тот восседает на коне, как на троне. Но оружие его сокрыто в ножнах, а безликая глава склоняется в выражении почтения.              - Была рада знакомству, господин Гуро, - доносится до слуха пронизывающим до костей ветром. - Боле вы обо мне не услышите, коль оберегать его пообещаете.              Николай накрывает губы Якова испачканными в чернилах пальцами, не позволяя ответствовать банальной очевидностью, и роняет на грудь его сухое и хмурое: "Прощайте, Лиза".              По-настоящему оказавшись по эту сторону, а не по ту, они стоят в самом центре угасающего огненного круга. Будто призванные позабытым в веках ритуалом демоны, право слово. Они не удивляются ни капли, когда кто-то громогласно поминает чертей.              Люди имеют обыкновение ошибаться.              Николай Васильевич Гоголь всего лишь писарь, томимый видениями на местах преступлений, знаменитый писатель в будущем и Тёмный с самого рождения.              Яков Петрович Гуро всего лишь лучший следователь Петербурга, ценитель необычных талантов и любитель разнообразных блюд (как простых, так и изысканных).              Они последуют друг за другом и в огонь, и во тьму, дабы вернуться к свету. Вместе.