Агент Дэвид Сигель

Чикагский агент Дэвид Сигель был беспристрастным. Он — по его собственному мнению — был знаком с Кэффри ещё задолго до того, как им удалось впервые встретиться в стенах нью-йоркского Бюро. В тот момент пытливый ум Дэвида и память, не выкидывающая из головы даже самые незначительные детали, то и дело подбрасывали ему яркие воспоминания о том, как он, сидя перед рейсом в шумном аэропорту Чикаго, продолжал изучать папку с делом Нила. Если бы у Сигеля отняли её, он рассказал бы каждую строчку наизусть. И всё же бумаги были не единственным, на что опирался Дэвид при личном знакомстве и теперь уже очном изучении своего нового «объекта наблюдения». Он мыслил как оскорблённая жизнью и любовью женщина, которая считала, что все мужчины одинаковые: для Сигеля одинаковым был каждый мошенник, бродящий по улицам какого бы то ни было города с электронным браслетом на щиколотке, словно с клеймом. Дэвид был уверен, что Кэффри рано или поздно проколется, снова совершит ошибку, пойдёт по прежней кривой дорожке (а сходил ли он с неё вообще?), не имея возможности и, что самое главное, желания стать законопослушным гражданином и вести правильную по мнению общества и правопорядка жизнь. Сигель ведь не был глупым — он прекрасно понимал, по какой причине Федеральному бюро с такой высокой раскрываемостью потребовался новый куратор для вертлявого консультанта. Рано или поздно деловые связи переплетались с личными — Дэвид, имея за плечами идентичный опыт кураторства в Чикаго, осознавал, что такого с ним не случится; понимал это и Питер Берк, со спокойной душой и шумным вздохом облегчения назначивший тридцатилетнего Сигеля на собственную прежнюю должность. Дэвид отдавал себе полный отчёт в каждом своём действии, движении или слове, которые совершал или бросал как в поле зрения нового подопечного, так и во время его отсутствия. «Все они одинаковые», — думал молодой федерал, в очередной раз допоздна засиживаясь в одиноком кабинете-аквариуме, разбирая папки с делами и бесконечно думая, думая, думая… Сигель воображал, что будет одним из тех, кто поменяет мягкий поводок Бюро на ноге Нила на грубые тюремные цепи; одним из тех, кто напомнит Кэффри о том, что, чёрт возьми, такое правосудие, с которым Нил обожал играться. В лице Правосудия, правда, у Кэффри выступал его новоиспечённый куратор — Сигель очень скоро понял всю суть мошеннических игр в «кошки-мышки», но не давал себе спуску, каждый раз приезжая к банку или музею, возле которого нарочно долго ошивался Нил. Тот испытывал федеральское терпение и буквально ставил всё новые и новые рекорды по времени, за которое Дэвид достигал нужной точки без сопровождения маршалов и полиции. Тот испытывал федеральское терпение, когда подмигивал агенту в стенах Бюро, когда ненавязчиво касался его и почти жадно следил за реакцией и тем, как она видоизменялась с каждой неделей, прожитой на одном рабочем месте. Чикагский агент Дэвид Сигель был беспристрастным… но он не помнил, в какой момент выпустил эту самую беспристрастность из рук.