Hide and sick

Рин со смехом облокачивается о перила рядом с Леном, старательно, но безрезультатно вглядываясь в сгустившуюся под ногами мглу. Будь свет уличных фонарей и вывесок поярче, или, может, протянувшаяся вдоль горизонта тёпло-фиолетовая лента уже поблекшего заката посветлее — она могла бы рассмотреть внизу грязную серо-зелёную воду, что противно хлюпала, мелкими волнами перетекая из стороны в сторону. От этого зрелища в голову лезли беспочвенные страхи и навязчивые мысли о тех, кто, возможно, скрывались на илистом дне, под тёмной и ледяной пеленой, но отлично видели компанию не слишком шумных подростков, стоящих на мосту. Оливер сжал порозовевшие от холода пальцы на ржавых, ледяных перилах, будто вовсе не чувствовал того холода, от которого, казалось, даже костный мозг завязывался в узел. Не чувствовал ничего..? — Не стоит, Оли-чан. Сейчас примерзнешь к этим перилам и прийдется бросить тебя здесь, — Недовольно тянет красноволосый парень, клацая электронной сигаретой у Оливера за спиной — Правда..? — Слишком поспешно отзывается мальчик. Уна прыснула, Гуми тут же шикнула на неё, в прочем, сама недобро улыбаясь. — Да твою мать, конечно нет, — вздохнул Фукасе, сжимая ладонь мальчика в своей и широко улыбаясь ему. Тот только отвёл взгляд, хмурясь — Ну, в любом случае… Если руки примёрзнут, Фукасе может забрать Оливера домой без них. Лен закашлялся, вручая старшей Кагамине картонный стакан из кофейного автомата с уже остывшим чаем с молоком — Вы больные, — Недовольно буркнула Мики, стукнув Пико по руке, которую он протянул к Фукасе явно с целью отжать сигарету на пару затяжек. Оливер отлично знал, что многочисленные «друзья» Фукасе о нём думают: «Вечно всем недоволен, а все равно таскается следом» «Напрягает. Слишком серьёзный и молчаливый» «Поехавший, его опасно выпускать на улицу» «Почему мы должны терпеть это?» «Он снова собирается прыгнуть или просто на воду засмотрелся?» Он может до бесконечности перечислять обидные фразы, прочитанные на их лицах. И он ненавидит каждого из них, ненавидит всей душой за то внимание, которое им уделяет Фукасе. Ненавидит за собственную беспомощность: сколько раз он мог с лёгкостью вспороть кому-то из них глотку, подсыпать в еду битого стекла или подлить антисептик в банку из-под колы. — Оли-чан, не слушай её, она нам завидует, потому что мы любим друг друга, это ведь главное, а? — Протянул Фукасе, показывая рыжеволосой девушке язык и перекидывая руку через плечо Оливера. Тот тут же довольно прижался к нему, запуская руку в карман куртки Сатоши. «Главное, что они любят друг друга» — часто слышал Оливер от окружающих. Иногда это звучало укоризненно, с иронией, иногда умилённо, и он привык к этой глупо-сопливой фразе так же, как привык к смеху за спиной, боли во всём теле и вопросам насчёт его повязок. «Главное, что мы любим друг друга,» — нередко повторял он, стараясь хоть ненадолго отвлечься от давящей окружающей среды. «Главное, что мы любим друг друга, главное, что мы любим друг друга, главное…» Вокруг становилось всё темнее, из-за чего тусклый свет редких уличных фонарей казался тёплым и по-странному уютным. Многоэтажные дома недовольно уставились на проходящих мимо сотнями пустых, бледно-оранжевых глазниц, чего, впрочем, никто не замечал. Оливер успешно игнорировал отчаянные попытки Рин разговорить его, что явно очень веселило Фукасе и Пико, где-то впереди мелькали святящиеся ядовито-голубые и неоново-фиолетовые полоски на кроссовках Уны и слышался заливистый смех Раны. Всё хорошо. — Оливер, зачем ты вообще пошёл, раз так не хочешь ни с кем разговаривать? — Как можно менее раздраженно протянул Лен, косясь на мальчика, уткнувшегося как всегда ничего не выражающим взглядом в асфальт. — Что непонятного, он присматривает за Фукасе. — издевательски хмыкнула Фло, но вопреки её ожиданиям красноволосый парень только прыснул в кулак. — Нет, нет, — Поспешно отозвался Оливер, явно среагировавший только из-за знакомого имени — Что тогда? Кагамине одновременно перевели вопросительный взгляд с Оливера на Фукасе, когда первый снова затих — Ну, Фукасе сказал, что погладит Оливера по голове, если Оливер пойдёт с вами. — Все же отозвался он, пожимая плечами, недовольно, пусть и вполне серьезно. Недолгую тишину нарушил звонкий смех сразу нескольких. Не добрый, хоть и вполне искренний, может, и вовсе не непрягал бы, прекратись он немного раньше. Оливер снова нахмурился, чувствуя, что Фукасе сжал его руку сильнее прежнего. Да, он совсем забыл, что его глупая правда никому здесь не нужна. Недолгие прощания, сразу несколько до неприятного громких голосов говорят что-то, поворот за угол, другой, третий и они с Фукасе уже поднимаются по грязным ступенькам на нужный этаж. Оливер тихо напевает что-то себе под нос, наблюдая за тем, как Фукасе привычным движением поворачивает ключ в замке. — Наконец-то этот чёртов день закончился, — Бормочет он, проходя в прихожую следом за Фукасе и стягивая с себя шарф — А ты все равно ничего толком не сделал за сегодня, — Устало отозвался Сатоши, закрывая дверь и двигаясь на кухню, попутно стягивая куртку. Квартира Фукасе была большой, и, что удивительно, уютной, не смотря на царивший в ней бардак, немного ободранные обои и прочие детали, на которые её обитатели давно не обращали внимания. Для Оливера не было характерно привязываться к местам или вещам, да он и сам не признавал, что любит свой новый дом. Любит покрытые вмятинами двери, светло-коричневые обои, десять ступенек, ведущих наверх, третья и восьмая из которых ужасно скрипучие. 21:45, розоватая тьма за окном казалась особенно густой и тёмной из-за туч и отсутствия звёзд. — Мы опять не купили ничего домой, — Протянул Фукасе, усаживаясь на диван рядом с Оливером. Он досадливо отбросил пустую банку от энергетика и откинулся на спину, уложив голову ему на колени. Мальчик криво улыбается уголком губ, запутывая пальцы в тёмно-красных кудрях. Покрытые синяками ноги отзываются тупой болью, что, в прочем, легко скрыть. — Оливер может сходить, если Фукасе голоден, магазины ведь совсем близко… По лицу парня расползлась улыбка, кажется, она должна была быть умилённой? — Не стои-ит. Наверняка получится как в прошлый раз, ты ведь так и не нашел свой перцовый баллончик. — Процедил Фукасе, скаля клыки в ухмылке и перехватывая руку мальчика. Оливер тоскливо косится на него, ему опять напоминают о том, о чём хотелось бы забыть как можно скорее. «Конечно, ты говоришь это не с целью сделать мне больно. Ты просто беспокоишься за меня, верно? Это так мило с твоей стороны.» — Мысленно утешает он самого себя. Эти бесконечные монологи, обращённые к Фукасе, но не предназначенные для его ушей, так глупо. Фукасе усмехнулся, отрывая Оливера от размышлений — Не стоит никуда идти. В следующий раз будешь умнее и напомнишь мне, мм? — Он медленно садится и так же медленно притягивает Оливера к себе, обнимая его со спины. «214 объятий» Тот послушно накрывает его ладони своими, сжимая пальцы на запястьях Фукасе. Эта милая привычка прислушиваться к пульсу друг друга всегда казалась Оливеру чем-то уютным. Чем-то очень личным и важным при всей своей странности. С другой стороны, какая разница, если это действительно успокаивало, даже расслабляло. Стук. Стук. Стук. Стук. — Знаешь, Оли-чан… Когда-то в детстве я разговаривал с родителями и пообещал им кое-что. — Голос Фукасе звучал ниже обычного, что казалось угрожающим даже сейчас, когда он ласково улыбался, уткнувшись носом в изгиб перебинтованной шеи мальчика. — Пообещал, что никогда не выросту злым и жестоким. Не стану алчным и лицемерным. Можно ли считать, что я сдержал своё обещание, раз я не вырос и никогда не выросту? — Он беззвучно смеётся. Оливер тяжело вздыхает в ответ, конечно, ему сейчас совсем не до смеха. Он был единственным, кто знал о том, что Фукасе никогда не видел своих настоящих родителей, и тем более никогда не говорил с ними. Ему было жалко, жалко Фукасе до слёз, и он ненавидел эту тему каждой клеткой… Или из чего там состоит душа? — Зачем Фукасе говорит так, он очень хороший… Там вроде пару пирожных оставалось, давай заварим чай, ладно? — Оливер неловко выпутался из объятий, поднимаясь на ноги, — Пойдем, можно добавить валерьянки, всё будет хорошо… — Старательно успокаивал он то ли продолжавшего криво улыбаться парня, то ли их обоих. Он знал, когда Фукасе говорил так, низко и тихо, знал, когда на его лице красовалась эта улыбка влюблённого маньяка. Знал, какой это тревожный знак. — Да расслабься, ты какой-то дёрганный уже весь день. Бред, вон, какой-то на мосту нёс, — Протянул Фукасе, вставая следом, — Мне не понравилось, как косо все смотрели на тебя. Оливер попятился, чувствуя, как сердце прошивает холодом, а руки и ноги становяться неповоротливыми, как у деревянной куклы —…Никогда не думал, что твои тупые страхи и являются нашей главной проблемой? Да ты помешан на своих странностях и ревности настолько, что я порой чувствую себя лишним в наших с тобой отношениях. — Продолжал Фукасе, не переставая улыбаться и противно растягивая гласные в словах. Он стоял в паре метров от Оливера не двигаясь, но по телу мальчика расползалось отвратительное чувство безпомощности вместе с осознанием того, что ему не сбежать. Не сбежать хотя бы потому, что он никогда не сделает этого по своей воле, никогда не будет сопротивляться тому, кто с большой вероятностью в конечном итоге погубит и сожрёт его на ужин. — Фукасе, Оливер любит тебя, очень любит. Фукасе — всё, что у меня есть и единственный, кто мне нужен, Оливер готов на всё ради него… — В истерике забормотал Оливер. Горло пересохло от страха, но слова всё продолжали вырываться из грудной клетки, которая с каждым предложением болела всё сильнее, словно вместе с этими приторно-романтичными фразами вверх по горлу лезли кусочки и без того слабого, давно раздробленного и превращённого в кровавое месиво сердца, которое чудом продолжало биться под розоватой решеткой рёбер — «Люблю, готов на всё», — Передразнил Фукасе, — В таком случае… Поиграем в прятки? Конечно, Оливер уже не был удивлен. «Что я сделал не так?» «Почему сейчас, когда мы оба устали и не сможем играть долго?» «Как же чай с пирожными?» — В его голове крутилось много вопросов, на которые он бы точно не получил адекватного ответа, спросив. Фукасе не требовалось даже кивка, не то что утвердительного ответа. Он уже развернулся к Оливеру спиной после тихого, но угрожающего «прячься» тоном не терпящим возражений. «Главное, что мы любим друг друга...» — повторял Оливер, стараясь двигаться по квартире беззвучно. — Раз, два, три — глаза закрой, В прятки поиграй со мной, — Послышалось пение у него за спиной. Сейчас голос Фукасе звучал с опасной, притворной ласковостью, из-за чего Оливер не мог сосредоточиться на чем-то другом. Его трудно напугать песней или музыкой, но от этих четырех фраз положенных на незамысловатую мелодию у него подкашивались ноги, в чьем бы исполнении он её не слышал. Из-за нарастающей паники всё перед глазами плыло и смазывалось, как дешёвая акварель, которой Оливер так любил портить альбомные листки. Лестница. Пропустить третью, пропустить восьмую. Он проскользнул в коридор между комнатами на втором этаже — Пять, шесть, семь — не смей смотреть, Не то быстрой будет смерть! Оливер отчаянно сжал кулаки, нервно переводя взгляд с одной двери на другую: в комнате Сатоши много хороших мест, чтобы спрятаться, поэтому он наверняка будет искать там в первую очередь. Дверь в комнату самого Оливера скрипит, если быть не осторожным, а он точно не сможет быть осторожным, когда руки и колени так сильно дрожат. Спускаться вниз уже нет времени… — Восемь, девять. Милый мой, Я так рад играть с тобой..! Он закусывает губу. Ванная комната, в которой толком негде спрятаться, из-за чего Фукасе, да и сам Оливер никогда не брали её в расчет, показалась ему самым верным решением. Конечно, рано или поздно его всё равно найдут, таково уж правило их игры в прятки. Игры на выживание, о которой никто не должен знать, она заперта в этой проклятой квартире. Чёрт, да он уже чувствовал на губах вкус крови в перемешку со вкусом сладостей, за которыми Фукасе пойдет в ближайший круглосуточный минимаркет, пока сам Оливер будет валяться в отключке. Он уже чувствовал запах бинтов, спирта и успокоительного. Ему совсем не хотелось играть, эти прятки не разу не спасли его, они всегда имеют одинаковый конец и лишь помогают отсрочить самое «интересное», именно этой безысходностью они пугают Оливера. Что там, они сводят его с ума… — Десять — вот и твой конец, Сладких снов, малыш-мертвец. Истеричный смех Фукасе пробирается под кожу, оседает на ней чем-то липким и сдавливает лёгкие. Он специально ходит громче обычного, напевая или шепча что-то себе под нос, старается напугать ещё сильнее, что ему и удаётся. Оливер вжался в стену, будто хотел просочится в неё сквозь серо-голубую плитку, отчаянно зажмурившись и стараясь не дышать. Вот Фукасе поднимается по лестнице и заглядывает сначала в одну комнату, затем в другую. — О-ли-вер, — Пропел он по слогам, царапая дверной косяк длинными ногтями, — Ну-у-у же, скажи, как сильно ты любишь меня..! Кажется, он заглянул под кровать, в шкаф, ещё несколько хороших, но слишком очевидных для пряток мест. Снова шаги в коридоре, на секунду он останавливается перед дверью в ванную, но проходит мимо. Оливер давно смирился с тем, что прятаться от Фукасе в его собственной квартире бесполезно, потому эта маленькая победа его совсем не радовала. — Оли-чан, — С деланной досадой продолжал Сатоши, двигаясь в сторону лестницы, — Ну-у же, выходи-и, уже пора спать. Хочешь, я почитаю тебе на ночь, ты ведь так любишь… Фукасе был прав. Оливер бережно хранил в памяти каждый из тех немногочисленных вечеров, когда ему, пожалуй, было по-настоящему тепло. Мягкий свет лампы или огоньков рождественской гирлянды, которую Оливер иногда использует как ночник. Фукасе читает тихо и без выражения, но его спокойный голос действует лучше любого снотворного и успокоительного. Он ласково поглаживает своего маленького слушателя по шелковистым светлым волосам, шурша страницами книги, а тот только довольно щурится в ответ, положив голову парню на плечо или на колени и укрывшись одеялом. Глаз слипается, но он до последнего держится в сознании, ведь совсем не хочет засыпать. Вернее, не хочет, чтобы этот прекрасный вечер заканчивался… Оливер всхлипывает и тут же зажимает рот обеими руками. Конечно, становится страшнее прежнего, когда шаги Фукасе за дверью снова оживают, но он почти не злится на себя за такую глупую ошибку, только осторжно отстраняется от стены. Сатоши и сейчас не позволит ему просто сдаться, вот-вот он распахнёт дверь и на смену пряткам прийдут догонялки, ведь так? «Таким образом ты пытаешься научить меня не сдаваться и бороться даже тогда, когда, казалось бы, бежать уже некуда, когда мне страшно, больно и очень хочется умереть. Ты хочешь, чтобы я был сильным и выносливым, как ты, потому что беспокоишься за меня. Мне так повезло с тобой, я люблю тебя. Главное, что я люблю тебя. Главное, что ты любишь меня.» Остатки сердца отчаянно колотятся, кажется, где-то в желудке, собственное сбитое дыхание заглушает даже истеричные выкрики Фукасе за спиной, не даёт услышать их слишком четко, одни помехи и заложивший уши белый шум. Оливер много чего боится, но Фукасе навсегда останется его худшим ночным кошмаром. Наверное, он — монстр, выбравшийся из-под его кровати. Монстр, что никогда не повзрослеет и не начнёт проявлять милосердие по отношению к нему. Он питается его страхом и болью, его любовью и вниманием, любыми эмоциями, которые рождаются внутри этого странного мальчика, но так и не открываются на всеобщее обозрение. Выпивает всё до последней капли и оставляет только давящую изнутри пустоту, которую Оливер никогда не сможет заполнить чем-то тёплым и дорогим настолько, что он не захочет отдавать это на растерзание Фукасе. Оливер подворачивает ногу, но продолжает бежать, он перепрыгивает через последние пару ступенек. Добежать до прихожей, хотя бы попытаться повернуть ключ в замке и вырваться на морозную улицу, под жестокие удары холодного осеннего ветра. Никогда не удастся… — Попался. — Слышит от тихий рык над ухом. Фукасе вцепился в плечи Оливера, грубо разворачивая его лицом к себе, второй рукой больно сжимая светлые волосы в кулаке. Его голос звучит будто отовсюду сразу, отдаётся эхом снаружи и внутри черепной коробки, теперь от него точно нигде не скрыться. Оливер в полуобморочном состоянии успевает заметить только то, как красиво растрепались красные волосы по бледному изуродованному лицу и какой ненавистью горят рубиновые глаза Фукасе. Разве его можно не любить? Боль расползается по всему телу с каждым ударом и укусом. «53, 54, 55» От вкуса крови на языке начинает тошнить, но на слабый всхлип последовал только очередной удар по лицу. Руки, колени и ребра зудят от ударов ногами. Лёгкие жжёт, как от сигаретного дыма, когда на горле сжимаются побелевшие пальцы. От пощечин в глазу окончательно темнеет, в ушах звенит. — Не слушай её, она нам завидует, потому что мы любим друг друга, это ведь главное, а? — доносится откуда-то сверху, будто сквозь толстый слой воды или, может, теплое одеяло, накрывшее с головой — Э-эй, нуже, проснись! — Снова слышится настойчивый голос Фукасе, на этот раз не так разплывчато. Перед глазами замелькали яркие психоделичные картинки: их с Фукасе квартира, коридор между лестницей и прихожей, на стенах и полу — кровавые пятна. Холодный осенний вечер, крыша высотного дома. Кишащие внизу прохожие, все, как один, укоризненно смотрят на них, запрокинув головы. Ледяная морская вода затекает в лёгкие, заставляя откашливать комочки соли… — Просни-ись, Оли-чан, милый. Смотри, я купил твои любимые конфеты… Испугался, да? Пожалуй, я действительно переборщил в этот раз, ты не злишься? — Оливер по прежнему не может открыть глаз, но опять чувствует адскую боль во всем теле… И объятья Фукасе. Он старается улыбнуться, чувствуя, как Сатоши отстраняется и целует его в перебинтованный висок, 39 поцелуев. И где только Фукасе берет пластыри и бинты каждый раз… Проходит год, другой, но совсем ничего не меняется. Изо дня в день покрытые синяками и ссадинами руки и колени начинают дрожать, стоит в поведении Фукасе изменится хоть что-то. Всё живое, что осталось в этом маленьком измученном теле сворачивается в клубок и всплывает, как дохлая аквариумная рыбка, вместе с тем к горлу подкатывает тошнота, а в глазу мутнеет. Скрип закрывающейся двери, обратной дороги больше нет. Там, на улице, он мог кричать сколько угодно, мог плакать и звать на помощь, и, возможно, ему впервые за всё жизнь повезло бы: полиция, больничные коридоры, много незнакомых людей, которые «хотят помочь»… Но он молчит, он снова возвращается в их уютную трёхкомнатную тюрьму, потому что… Так надо? Потому что внимание Фукасе, каким бы оно не было — всё, что ему нужно? Потому что он, Оливер — влюбленный идиот, который готов терпеть любые пытки ради тех самых моментов, когда Фукасе ласков и внимателен, когда он хвалит его за хорошее поведение, угощает какими-то приторно-сладкими пирожными и гладит по голове, обещая, что теперь то он точно исправиться и не причинит ему вреда, что теперь у них всё будет хорошо, что он любит его больше всего на свете. И Фукасе отлично знает это. Будто прочитав мысли мальчика, он кладёт руки ему на плечи, а затем заключает в навязчивые объятия, проводя пальцами по совсем свежим синякам и порезам, зная, как это больно — Оли-ча-ан, — Опять этот завораживающий голос, от которого всё внутри холодеет, Оливер мог поклясться, что ни у кого больше нет такого, — Зря ты одел такую открытую одежду. Ты же знаешь, как меня расстраивают твои увечья, они так портят вид, за ними никто не замечает твоего милого личика. Не делай так больше, м? А пока… — Оливер закусывает губу, чувствуя, как Фукасе почти ласково кладёт ладонь на его горло. Он опять оплошал, он опять расстроил Фукасе, его стараний опять было недостаточно. — А пока, поиграем в прятки?