Looking for peace

      Говорят, мысль материальна, а для воплощения желаний следует только хорошенько захотеть. Гаррус не особенно в это верит, хотя последние полгода его жизни намекают, что стоило бы.       Ему поручают расследовать дело Артериуса, и как по команде, в башню Цитадели заявляется Шепард, которой не составляет большого труда обойти все те препоны, что он никак не мог преодолеть, связанный ограниченными полномочиями. К слову сказать, у неё этих полномочий тогда было не больше чем у него, а вот сноровки добиваться своего – явно с запасом.       Его капитан – человеческая женщина, существо необычное во всех отношениях. В хлипком на вид теле силы оказывается достаточно, чтобы съездить прикладом по роже крогану, скажем. Но она предпочитает с оным дружить. Большие глаза, довольно редкого для людей синего цвета, выражение которых от «безмятежная водная гладь» до «ты труп, копай себе могилу» может меняться со скоростью в долю секунды. Пятипалые ладони, маленькие в сравнении с его собственными, могут с ласковой осторожностью обработать рану, а через две минуты вколачивать холодное оружие в очередного ублюдка.       И рядом с ней всё время происходит что-то странное. Например, сейчас. Стоит Гаррусу час промаяться чувством вины за своё неуместное замечание во время их с капитаном разговора в трюме, как Шепард налетает на него в крошечном коридоре жилой палубы, разделяющем санузлы, душевую и камбуз.       Он выходит из душа за минуты до истечения времени, отведённого по графику для принятия водных процедур парням (на корабле общая душевая на несколько леек; чтобы соблюдать приличия, приходится мыться по очереди), и неудивительно, что они сталкиваются. К тому же у обоих голова забита предстоящим делом, а не тем, чтобы смотреть по сторонам.       И всё же турианцу сложно отделаться от мысли о судьбе, потому он решает воспользоваться данным ею шансом.       — Извините, Шепард, — скомканно начинает он.       — Да ничего, — усмехается женщина, отступая на шаг, — сама зазевалась.       Гаррус поднимает выроненный ею мешок с банными принадлежностями, и капитан негромко его благодарит.       — Как там наш многострадальный МАКО? К высадке на Илосе будет готов? — интересуется она неформально, и явно чтобы заполнить неловкую паузу.       — Уже, капитан. У меня было время привести его в порядок после… Вермайра, — споткнувшись об это теперь горчащее название, Гаррус ловит на себе взгляд Шепард.       Что сказать, даже ему, Вакариану, бывшему с сержантом всё время «на ножах», смерть Эшли Уильямс оставляет осадок глухой тоски. Капитану она обходится куда большей ценой.       — Тогда отправляйтесь отдыхать, — говорит она. — Можете считать это приказом. Через четыре часа мне понадобятся сильные, сосредоточенные бойцы.       — Так точно, — кивает турианец, и, чувствуя, что тянуть дальше нельзя, решает всё же сказать о том, что его беспокоит: — Капитан… Шепард, разрешите пару слов?       Женщина вопросительно приподнимает брови, жестом приглашая к разговору.       — Когда говорили с вами в трюме, я не имел в виду ничего…       По коридору внезапно проносится тихий звук, похожий на визг мелкого животного. Очевидно, он всё же достаточно отчетливый, по тому, что Шепард тоже резко оборачивается в поисках его источника. Звук повторяется, правда в этот раз тональность его меняется. Это уже больше похоже на придушенный человеческий стон. Так сипло и едва слышно оканчивали свои дни те из наемников и преступников, кто не пожелал разойтись миром с их десантной командой.       — Какого… — ворчит капитан, но тут же спохватывается. — Гаррус, с вами был кто-то в душе? Загляните, пожалуйста, может, случилось что?       — Нет, я последним вышел, — отвечает он.       Более острый слух турианца позволяет ему определить направление, откуда доносятся постанывания, более точно, о чём он и сообщает капитану, указывая на створки двери в конце коридора, за которой находится крошечное помещение с узлом жизнеобеспечения корабля. И только за мгновение до того, как Шепард решительно направляется к этой двери, турианцу приходит в голову, что с таким звуком люди не только испускают дух... Но своё дерзкое предположение озвучить Вакариан не успевает.       Капитан, преодолев короткое расстояние до двери узла, тут же хлопает ладонью по панели замка. Створки мгновенно разъезжаются, раздается двойной вскрик – тонкий женский и хриплый мужской, а за ними громкое и витиеватое ругательство в исполнении Шепард.       — Да вашу мать! Майлз, Крайтон, во-первых, напугали до усрачки, идиоты любвеобильные! Во-вторых, научитесь на такой случай блокировать дверь!       Таким образом, даже не видя за Шепард происходящее в каморке, Гаррус понимает, что догадка его была верной. Но удивляет его не столько незадачливость интенданта и рядовой, которых в последнее время многие видят зажимающимися по углам, сколько реакция капитана.       — О, мой бог, — бормочет Крайтон, — капитан, я… мы…       — Капитан, готова нести полную ответственность за содеянное! Не наказывайте Джона, это я его затащила… — начинает было девушка.       — Не слушайте её! Все наряды мои! Нам же ведь может не повезти выжить, и у меня немного… башню сорвало, — перебивает подружку Джон, но прижимающая к лицу ладонь Шепард обрывает его излияния.       — Вы на дежурстве? — железным тоном спрашивает она.       — Нет… — хором лепечет парочка.       — Тогда ничего не желаю знать. Только две убедительные просьбы – молча и заблокируйте чертову дверь.       — Т-так точно, мэм, — отвечает Майлз.       Спустя несколько мгновений скомканных извинений и невнятной возни ребята уединяются, а Гаррус и Шепард остаются одни в звенящей тишине коридора. Женщина разворачивается к турианцу лицом, отнимая от глаз руку. И ему не удается сдержать смешок. А следом и капитана разбирает на сдавленный хохот.       Отсмеявшись, Шепард смотрит на Вакариана.       — Ну, в конце концов, нам действительно может сегодня не повезти, — улыбка угасает на её губах, и женщина как-то невесело усмехается, — так что пойду, пожалуй, в душ. По крайней мере, в случае чего буду чистым и красивым трупом.       — Очень оптимистично, коммандер, — замечает Гаррус и с некоторым удовольствием снова наблюдает её улыбку.       — Интересно, у кого я переняла эту привычку, хм…       Турианец хмыкает, объявляя капитуляцию взмахом полотенца.       — Не будете против, если найду вас через полчаса? Поговорим, о чём вы хотели, — предлагает капитан.       — Конечно, Шепард. На самом деле это не столь важно. И если у вас сейчас есть дела важнее, не стоит, — заверяет он.       — Возвращаясь к предыдущей теме, лучше не откладывать на потом.       На этом они расходятся – Шепард в душевую, а он, Гаррус, к себе, в трюм. Ему, разумеется, выделили спальное место ещё в первый же день пребывания на «Нормандии». Но человеческая капсула подходит ему больше как пыточная, с койками дела обстоят не намного лучше, и турианец чаще предпочитает спать на матрасе, который раскидывает себе прямо за МАКО.       Сейчас, конечно, сна нет ни в одном глазу. Он решает скоротать время за просмотром почты, отправкой сообщения сестре, а теперь ещё и в ожиданием Шепард. С удивлением турианец обнаруживает в себе некое затаенное волнение по поводу последнего.       — Гаррус?       — Я здесь, — отзывается он, и женщина заходит за МАКО.       — Не отвлекла вас?       Капитан подходит ближе и опускается на пол, рядом с турианцем, пока он сворачивает интерфейс омнитула. Даже спустя время и пройденные бок о бок испытания, Гарруса всё ещё иногда поражает отношение Шепард к нему: словно у них нет разницы ни в расе, ни в звании – как к равному.       — Нисколько, я вас ждал. Это просто переписка с домом.       Женщина, кивнув, усаживается удобнее, приваливаясь спиной к обшивке стены.       — С родителями говорили? — уточняет она.       — Нет, сестре написал. Не могу себе даже представить, что будет с отцом, когда он узнает, что я участвовал в угоне корабля из-под носа Совета, — отвечает Вакариан.       — Мне жаль, что я посодействовала вашему раздору, — с долей задумчивости говорит Шепард.       — О нет, забудьте. Этому раздору уже много лет. Я, знаете ли, никогда не умел жить по его указке.       — А что ваша сестра? Разделяет ваши убеждения или вашего отца? — интересуется капитан.       Гаррус не удерживается от громкого смешка.       — Сол та ещё заноза в причинном месте, даже не знаю, кто умеет попортить мне нервы лучше. И что примечательно, отец всегда был к ней куда снисходительнее. Ей и сейчас многое прощается, за что меня бы он укорял до самой смерти.       — Как же вы при таком раскладе сохранили тёплые отношения? Или мне показалось, что вы с сестрой дружны?       Чуть склонив голову, Шепард внимательно смотрит на него из-под падающих на лоб и глаза прядей светлых волос. Гаррусу нравится, как интерес отражается на её подвижном лице. До удивительного приятным оно кажется в такие моменты.       — Нет, так и есть. Наверное, я просто не успевал ревновать, когда покатывался со смеху, наблюдая за очередной выходкой Соланы и красочной реакции на неё отца. А кроме того, надо отдать нашим родителям должное. Хотя с момента рождения сестры мне привили чувство ответственности за неё, ни единого раза они не ставили мне в вину её поведение. Да и… Ну знаете, она была до ужаса милой в детстве. Очень трудно невзлюбить того, кто по десять раз на дню скажет, что ты самый лучший на свете и любимый брат... — он умолкает, чувствуя, что разоткровенничался больше, чем планировал.       Однако капитан открыто улыбается на его слова.       — Увы, мне это незнакомо. Родители так и не решились на второго. Впрочем, думаю, меня одной им с лихвой хватало. Я была очень неспокойным ребенком. — Усмехнувшись, Шепард ловит его взгляд. — По мне видно, да?       — Напротив, трудно представить вас сорванцом, — отвечает Гаррус, и это чистая правда – он вообще с трудом может представить на месте нынешней женщины крошечную человеческую девчонку, да ещё и засранку вроде Сол.       — Из моей ранней биографии: отправилась покорять Цитадель в одиночку, когда корабль, на котором тогда служили родители, зашёл в доки по необходимости срочного ремонта. Найдя забытый отцом на столе пропуск, прилепила его пластилином к половнику, утащенному с кухни, чтобы достать до всех замков. И улучив момент, когда все были заняты своими делами, смылась. Посты караульных дредноута я знала наперечёт, прошмыгнуть мимо труда не составило. Маме с папой просто повезло, что какой-то офицер СБЦ озадачился человеческим ребёнком, разгуливающим по Президиуму без взрослых, и сообщил о своей находке на последнее прибывшее судно Альянса. Кстати, это была моя первая встреча с представителем вашего вида, Гаррус. И думаю, я произвела на беднягу просто ужасное впечатление, не смолкая полчаса со своими вопросами, пока мы с ним вместе дожидались мою мать в его офисе.       Гаррус абсолютно искренне, от души смеётся. И над рассказом, и приятно удивлённый ответной откровенностью женщины.       — Подумаешь, гиперактивный ребёнок, попробовал бы этот парень разнять дерущихся ханаров. Да-да, и такое бывает. Сколько вам тогда было, Шепард?       — Чуть больше шести, — улыбается женщина, опуская взгляд на свои сомкнутые на коленях ладони. — В общем, я прекрасно понимаю, почему у меня нет младших братьев и сестер.       Они оба умолкают на короткое время, после чего капитан, глубоко вздохнув, внимательно смотрит на Вакариана.       — Так о чём вы хотели поговорить со мной? Ну, до того как нам помешали, – спрашивает она, возвращая его из размышлений в реальность.       — Большой вопрос, кто кому помешал, — разводит в улыбке мандибулы Гаррус и не удерживается от комментария: — Честно говоря, думал, вы на гауптвахту ребят отправите.       Шепард хмурит брови, и он чувствует, что сказал ещё одну глупость, за которую придётся извиниться.       — Не человек я, что ли? Они были не на дежурстве, вопиющего нарушения дисциплины не совершили. Устав, конечно, запрещает близкие отношения между членами экипажа корабля. А я – нет. Людям ведь как-то нужно строить свою жизнь, отношения, семьи. Подозреваю, не имело б места подобное нарушение тридцать лет назад, я бы не появилась на свет. И если на то пошло, сама иной раз с уставом не в ладах, хоть и по другим пунктам. Чего вы не заметить не могли.       — Не мог, однако не осуждаю, Шепард. Об этом и хотел вам сказать. Язык меня часто подводит, но я… не считаю, что идя против правил, вы поступаете неправильно. Насчёт того, что сказал о нашем побеге от Совета – тоже. Это было действительно неожиданное решение с вашей стороны, но по-настоящему я был бы удивлён, если бы вы всё оставили как есть, ничего не предприняв. Вот, собственно… Извиниться хотел за неудачный подкол и...       Женщина вдруг улыбается, и что-то в этой улыбке заставляет отозваться тёплым покалыванием в его груди. Она дотрагивается до внешней стороны ладони турианца пальцами – насколько он понял за последнее время, это что-то вроде ободряющего жеста поддержки. Правда, в этот раз Шепард задерживает прикосновение дольше.       — Да я уж поняла, не беспокойтесь об этом. Если честно, сама от себя такого не ожидала. Утешаюсь тем, что выбора мне не предоставили, а сидеть ровно на заднице и ждать, пока нас переработают на фарш – точно не вариант.       Рука Шепард отстраняется. Но неожиданно для себя Вакариан перехватывает её пальцы, легко сжимая в собственной ладони. Женщина чуть приподнимает голову, всматривается в его лицо.       — Поддерживаю. По всем пунктам, капитан.       Как-то ей удаётся передать одним выражением глаз и губ больше одобрения, чем словами. Шепард не забирает у него руки, а Гаррус понятия не имеет, почему никак не может её отпустить.       — Чертовски рада, что нарвалась на вас с Паллином тогда в башне Цитадели, Гаррус, — негромко говорит она и расправляет ладонь в руке турианца так, что они теперь переплетаются пальцами.       «Отпускай. Давай! И поживее!» — командует внутренний голос, но Вакариану, кроме того что не хочется ему подчиниться, кажется, что лучше оставить эту инициативу за Шепард. А она только полностью расслабляет запястье, позволяя их ладоням прильнуть друг к другу, кожа к коже. Внутри пышным цветом распускаются давно забытые юношеские ощущения восторга вперемешку с волнением.       Гаррус испытывает замешательство, пока на ум не приходит очевидная, но неожиданная мысль: чёрт возьми, ещё несколько часов – и ему, вполне возможно, крышка! Последнее, на что хочется тратить время, так это на пустое смущение и притворство перед самим собой. Да и перед Шепард – тоже. Ему приятно её общество, он рад, что и ей хочется в данную минуту говорить с ним, быть рядом. Так отчего же нет?       — Я с вами до конца, Шепард. Этот наш поход, пожалуй, лучшее, что со мной когда-либо случалось. Чем бы ни закончился этот день – мне не о чем жалеть.       — Так-таки и не о чем? — дёрнув уголком губ, спрашивает капитан.       — Полагаю, что да, — подтверждает турианец, пытаясь понять по её лицу, к чему был этот вопрос.       — В таком случае, — голос Шепард становится мягче и глуше, — как вашего командира и человека, который втянул вас в данное предприятие, меня это радует.       Вакариан чувствует в этих словах некоторую недосказанность. Но решает не посягать на мысли женщины, которые она предпочитает не озвучивать. Не хочется разрушить момент...       Их ладони всё так же переплетены. Немного сменив позу, Шепард оказывается ближе к нему. Они оба молчат какое-то время. И молчание никогда ещё не казалось Гаррусу настолько уютным.       Трюм погружается в мягко звенящую тишину. В огромном помещении сейчас никого кроме них, даже гул ядра будто затихает, становится едва различимым фоном. Чувство покоя, такого всеобъемлющего, наполняет до краёв. Оно кажется странным, на контрасте с тем, что ждёт их впереди, но в то же время и очень… правильным?       Чужое тепло согревает бок, тихое, мерное дыхание вгоняет в какое-то благостное оцепенение. В голове лёгкой дымкой проплывают воспоминания. Самые разные, никак не связанные, ни друг с другом, ни с настоящим, но приятные, родные. Они приносят довольно неожиданные мысли и открытия.       Гаррус негромко усмехается, на что капитан приподнимает голову.       — Так, вспомнилось, — отвечает он на вопросительный взгляд Шепард.       — Поделитесь? — тихо, с едва заметной улыбкой говорит она.       — Первое, что наряду с основами боевой и физической подготовки учат новобранцы в учебном лагере – десяток боевых гимнов Турианской Иерархии. Догадываетесь, наверное, как это дело «любят» ребята, явившиеся за стрельбищами и драками. Мало того что скучно, эти гимны – сплошной пафос и изобилие зубодробительных словосочетаний, в смысл которых вникать никакого желания. Но вот сейчас вдруг понял, о чём на самом деле была одна такая строчка. «И мир познать в разгар войны…»       — О чём же? — спрашивает женщина, когда он замолкает.       — О любви, — так же негромко отзывается Вакариан и, чувствуя, как она мягко касается подушечками пальцев его когтей, продолжает: — о дружбе. О наших близких. Это тот мир, без которого у нас, военных, ничего кроме этой самой войны не останется. И счастлив тот, у кого он есть. За него стоит сражаться.       — Думаю, это действительно так.       Шепард глубоко вздыхает и тоже усмехается.       — Несколько романтизировано звучит, понимаю, — говорит Гаррус, решив, что её развеселило его высказывание. — У моего народа слава законченных милитаристов, ценящих холодный расчёт без лишних сантиментов. Но вопреки этому убеждению, нам не чужды сильные чувства.       — Да, по генералу Септимусу Ораке я догадалась, — посмеивается женщина, но серьёзнее добавляет: — Стараюсь не руководствоваться стереотипами. И о людях говорят всякое, что не соответствует действительности. Обо мне, в частности, тоже.       — О вас? — переспрашивает Гаррус.       По правде говоря, да, болтают на корабле про капитана что ни попадя. Гаррус спустя пару месяцев на борту «Нормандии» понимает, что сплетни – неотъемлемая часть человеческих привычек в общении. Но тон, которым Шепард говорит последнюю фразу, озадачивает турианца, ему хочется понять, что у неё на уме.       Женщина некоторое время молчит, всё так же дотрагиваясь пальцами до кончиков его когтей, как в задумчивости, словно подбирает ответ.       — Да ладно вам. Предполагаю, я тоже прослыла «законченной милитаристкой, ценящей холодный расчёт без лишних сантиментов». Разве нет? — тянет Шепард лениво, но Гаррусу определённо кажется, что за этим кроется нечто большее.       — Не знаю, Шепард. Я не имею привычки полагаться на сплетни. Настолько, что даже не слушаю.       Женщина смеётся – лёгкая вибрация этого звука отдаётся в грудной клетке Вакариана.       — Это хорошо, — замечает Шепард. — Не хотелось бы, чтобы вы верили тому, что обо мне рассказывают.       Вот оно как… Понимание, что она беспокоится о таких вещах, заставляет всколыхнуться в самой глубине чувство странного удовольствия.       — Я предпочитаю иметь собственное мнение. Есть те, кому проще слушать других. Стоит ли об этом переживать, судить, конечно, вам, а я бы не стал. Даже зная вас сравнительно недолго, мне понятно, что во всех этих разговорах за вашей спиной ни капли правды, — уверенно говорит Гаррус, надеясь, что убедительности в его голосе достаточно, ведь он на самом деле так думает.       — Быть может, всё же отчасти они правдивы. Хотя те, кто это говорит, не знают настоящей причины.       Шепард поднимает голову так, чтобы взглянуть на него, и Гаррус автоматически поворачивается, предоставляя ей такую возможность. Их лица оказываются как никогда близко друг к другу. Расстояние всё ещё не интимное, но не далеко от этого.       — Дело вовсе не в уставе. И не в преданности работе. Не только. Правда в том, что я боюсь сильной привязанности, Гаррус. Я не держусь на расстоянии от других только из-за этого, но сложно отрицать, что эта боязнь играет свою роль. Знаете… Моего отца нет уже девять лет, а у матери по сей день глаза на мокром месте после разговоров о нём. Терять своих бойцов, товарищей по оружию – это больно. Но родных и близких – невыносимо. — Переведя дыхание, она продолжает: — Конечно, как и любому живому существу, мне хочется, чтобы кто-то был рядом. В определённые моменты это желание перевешивает страх…       Красноватый полумрак делает глаза Шепард тёмными, ещё более глубокими, чем при ярком освещении. Турианец испытывает иррациональное чувство неспособности отвести взгляд. И соображать становится враз труднее.       — С определёнными людьми? — спрашивает Гаррус, хотя собирался промолчать, и субгармоники предают его глухим хрипом.       — Да. Верно, — едва слышно отвечает женщина. — Так что в ваших пафосных гимнах есть по крайней мере одна истина – счастье познать мир в разгар войны.       Шепард не отводит взгляд ещё несколько мгновений, за которые Гаррус успевает испытать самую настоящую мешанину из эмоций. Видят Духи, откровенные разговоры никогда не были его сильной стороной, но в данный момент он вообще словно теряет способность формулировать мысли в слова. Он смотрит на то, как тени отражаются в глазах женщины напротив, как они скользят по её белому лицу, играют с оттенком волос, и чувствует, что сердце начинает колотиться где-то в горле. Турианец понимает – сейчас он непременно скажет какую-нибудь дурость.       Когда на выдохе капитан прикрывает глаза, он не выдерживает.       — Вы заслуживаете этого счастья, Шепард. Верю, что однажды оно будет с вами.       Прозвучало это, по мнению Гарруса, из рук вон плохо, но она снова поднимает на него взгляд и улыбается так, как никогда до этого.       — А разве я сказала, что несчастлива? На этой войне мне выпало встретить такого друга, как вы, Гаррус. Для меня это немало.       Наступает очередь Вакариану прерывисто вдохнуть, теряясь в избытке чувств. Его капитан – по-настоящему удивительное существо. Человек, способный несколькими словами перевернуть его мир. Женщина, наделённая редкой силы духом. И провалиться ему, если он сейчас не понимает со всей ясностью, что произошло с Кайденом и Лиарой…       — Что ж, если мне удалось не только дать вам свою дружбу, но и заслужить вашу, — говорит он, с трудом совладав с языком, — мне посчастливилось вдвойне. И точно не о чем жалеть.       — Тогда не о чем и мне. — Она отстраняется от стены, и ему кажется, что Шепард собирается уйти, но вместо этого она продолжает: — И хотя я не люблю повторяться, Гаррус, но какого чёрта вы всё ещё меня не обнимаете?       Он смотрит ей прямо в глаза. Шепард улыбается, но это не похоже на шутку. Капитан словно замирает всем телом в ожидании его реакции. Нет, определённо не шутит…       Не выпуская из руки её ладонь, Гаррус осторожно притягивает женщину к себе. Она с готовностью подаётся к нему, и он обнимает её за плечи, привлекая ещё ближе. Уже знакомый приятный запах волос дразнит обоняние, заставляя непроизвольно вдохнуть глубже.       Шепард тёплая, несмотря на прохладу рук. Не имеющее естественной брони тело позволяет чувствовать близость совершенно иначе. Необъяснимо, невозможно приятное ощущение. Турианцу остаётся надеяться, что ей так же хорошо в его объятиях. Судя по тому, как она расслабляется под его руками, опуская голову на воротник – капитан испытывает нечто похожее.       Гаррус сжимает её руку в крепком сплетении пальцев и чувствует, как женщина накрывает его ладонь своей второй. Она скорее всего не знает – да и откуда бы человеку знать о таком, но этот жест у турианцев означает куда большую степень близости, чем дружба.       Он не имеет ни малейшего желания заниматься просвещением Шепард на эту тему. Главным образом потому, что через несколько часов этот их разговор может стать последним. Пусть лучше в нём всё останется как есть. Однако Гаррусу не избавиться от тихого назойливого шёпота внутреннего голоса совести, настаивающего, что ему это просто нравится. И он бы едва ли отказался от того, чтобы однажды это сплетение рук значило между ними то, что и должно…       — Мне это… Наверху, что ли, подремать?       Прокатившийся по всему ангару голос Рекса заставляет капитана и турианца синхронно вскинуть головы. Крогана им за МАКО не видно, но он, судя по всему, уже какое-то время назад вернулся сюда, в трюм, после зачистки камбуза, а они так увлеклись разговором, что и не заметили.       Шепард и Гаррус переглядываются, после чего оба безуспешно пытаются задушить смех. Капитан, утыкаясь носом в воротник турианца, а он – в её макушку.       — Нет, Рекс, присоединяйся! — бодро отзывается капитан, отсмеявшись и справившись с голосом.       — Дались мне ваши пыжачьи нежности. Будто что делать друг с дружкой не знаете. Скажу тем молодцам, которые в подсобку забурились и думают, что их не слышно, пусть поделятся опытом. А я, пожалуй, лучше передремлю часок-другой до высадки. Годы уже не те, просветительской работой заниматься.       Раздаётся скрип и скрежет ящиков, на которые взгромождает свою насытившуюся тушу Урднот. Гаррус с опаской косится на капитана, но она снова беззвучно смеётся, прикрывая ладонью покрасневшее лицо.       — Жалость какая, — негромко шипит Вакариан, — я бы послушал.       Он получает дружеский тычок под рёбра от не прекращающей смеяться женщины. Отчасти Гаррус благодарен Рексу за избавление от необходимости самому разрядить атмосферу. И всё же ему досадно, что пришлось выпустить Шепард из своих объятий.       Спустя несколько часов, когда Вакариан с заходящимся сердцем смотрит, как Шепард взбегает на груду обломков башни Цитадели, ему на минуту думается, что всё же об одной вещи ему сожалеть бы сегодня пришлось, не достань его капитану везения. Но к счастью для них обоих, удача оказывается на стороне этой удивительной женщины…