На следующий день

Эпилог

      В море медленно догорали последние яркие краски заката. Еще совсем недавно последние лучики света озаряли облака на горизонте, подсвечивая их своим мягким теплым светом, отражаясь в глади воды, но долгие закаты в этих широтах — роскошь. Всего мгновение — и вечерняя темнота начала постепенно наползать со всех сторон.       И все же на короткий миг в небесах была вся палитра цветов: от приглушенных оттенков желтого и красного, теряющих яркость и цвет, до набирающих силу свинцово-пурпурных. Прекрасное зрелище.       Я сидел на песке, любуясь видом, перед очередной ночью. Сумерки между тем все отчетливее вступали в свои права. Слева и справа от меня один за другим включались лампочки в рыбацких домиках, что стояли прямо у воды. Там внутри люди садились ужинать, вели задушевные разговоры, спорили и любили, ругались и соглашались.       А я сидел и слушал в этот момент шум прибоя, скрип лодок, привязанных тут же около берега, и еле слышные гудки проходящих вдалеке больших кораблей. Это был один из тех кратких моментов, когда я мог побыть наедине с собой. Я делаю так уже давно — в конце каждой недели иду на пляж, слушаю звуки волн и только затем, набрав полную грудь соленого морского воздуха, я возвращаюсь домой.       Четыре года минуло с того памятного дня, как нас отпустили. Из того ада я смог забрать еще двоих: Майю и Аску. Странно, я был уверен, что они не выполнят свое обещание, но оказался неправ.       Той же ночью мы оказались на пароме, что шел в Сингапур, оттуда — в Малайзию, потом был Вьетнам. Мы осели в небольшом городке Монгкай на самой границе с Китаем. Эти люди и правда сделали все, что обещали — по приезде Майю и Аску определили в местную клинику.       Пока о них заботились, я начал работать, мне было непонятно, как долго нам будут оплачивать клинику и прочие услуги, так что я старался научиться хоть чему-то полезному. Поначалу было нелегко, очень. Сейчас я вспоминаю это скорее со смехом.       Кем я только не успел поработать, пока не попал на какую-то стройку. Ей заведовал пожилой китаец, что-то вроде местного прораба, который сначала люто невзлюбил хлюпика вроде меня. Но потом, видимо, разглядев что-то, — возможно пыткий ум, уж не знаю, — стал меня понемногу учить своему ремеслу.       Вдруг выяснилось, что я вполне неплох в этом деле. Оказалось, что я могу не только ломать и разрушать, но и строить, например, дома для людей. Это придавало жизни какой-то более возвышенный смысл, что ли.       Спустя примерно полгода после нашего переезда, Майя наконец-то начала говорить, и процесс шел по нарастающей. Так к концу первого года нашей новой жизни она смогла покинуть клинику. Мы с ней никогда не говорили о том, что было, мы вообще редко говорили теперь и только о дне сегодняшнем.       Девушка словно отгородилась стеной от того, что было, и не хотела про это вспоминать. Приступы кататонии у нее все еще случались, но уже совсем непродолжительные, и врачи обещали полное выздоровление. Но Майя так и не стала прежней жизнерадостной девчонкой, и, видимо, уже не станет никогда.       Ровно в то же время я получил свою первую и последнюю весточку из прошлого. Мне пришло официальное письмо на бланке ООН. Внутри на гербовой бумаге было написано о том, что опекунство надо мной официально окончено в связи со смертью опекуна. Так я узнал о смерти Мисато Кацураги, но не узнал подробностей.       Возможно, майор не смогла выдержать жизни в заключении, может быть, известие о том, что случилось ее возлюбленным, ее сломало, и она решила не тянуть эту никчемную жизнь, и сама закончила свое существование. Я уже все равно не узнал бы причину.       То письмо я сжег, сам не знаю зачем. А затем напился впервые в своей жизни. Майе я не стал ничего говорить, она только-только начала отходить от кататонии, и это могло ввергнуть ее в еще более тяжелое состояние.       На третью годовщину нашей ссылки Аска неожиданно для меня пришла в себя. И это стало для нас с Майей невероятным подарком небес. К сожалению, кома, и то, что было перед ней, не прошли бесследно: Сорью утратила большую часть своей памяти. Фактически, она оказалась на уровне развития двухлетнего ребенка, едва научившегося говорить. Врачи говорили, что это поправимо, что со временем память может и восстановиться, но я им не особо верил. Так что я пошел и купил азбуку и самоучитель немецкого.       Спустя еще пару месяцев, как только Аска достаточно окрепла и ей больше не требовался постоянный присмотр врачей, мы снялись с места и покинули Монгкай. Мне давно претила мысль, что мы все еще под колпаком у SEELE. И хотя они явно дали понять, что больше не видят во мне угрозу, я чувствовал себя неспокойно.       Спустя пару недель путешествия мы оказались в Тайланде, где забились в самый дальний угол юго-восточной Азии, туда, где никто не будет искать — в рыбацкую деревушку в дельте реки Трат.       Место оказалось тихое и спокойное. Довольно быстро я нашел работу в городе выше по течению. Правительство начало строить мост и несколько многоэтажек вдоль течения реки, а людей с опытом не хватало. Меня почти сразу взяли и платили весьма неплохо.       Так что несколько дней к ряду я пропадал на стройке, а остальное время посвящал Аске, занимаясь с ней по мере своих сил и возможностей. К счастью, Майя чувствовала себя настолько хорошо, что в моей помощи больше не нуждалась. Она даже устроилась в небольшой магазинчик здесь же, в деревне. Тихая и неприметная на работе, она оставалась такой же и дома, лишь иногда вступая в беседы со мной.       Однако Аска полюбила ее всей душой. Думаю, тут будет уместно сказать — снова. И, кажется, воспринимала ее как старшую сестру, которая, может, и не столь разговорчивая, как братец Синдзи, но зато всегда заплетет косички или приготовит сладкий батат на ужин.       Чуть выше, у дороги, ведущей в город, становилось все громче. Пора было идти, тем более, что ночь вступала в свои законные права. Я поднялся с быстро холодеющего песка и направился на звуки музыки и галдежа.       Там все было как обычно: молодые рыбаки пропускали по кружке пива, сидя на замызганных и скрипучих барных стульях в небольшом баре на повороте; семья средних лет, переехавшая в городок совсем недавно, степенно ужинала в ресторане тут рядом. Жена опасливо косилась на молодых повес у дороги, они то и дело включали громко музыку из кассетника на сидении байка и отвязно матерились.       Словом, никому не было дело до меня, и я тенью проскочил мимо всех этих людей в одинокий проулок, который скоро лишился признаков цивилизации, превратившись просто в тропинку в зарослях.       Дом, который мы выкупили, был в не самом лучшем состоянии, но стоял особняком от остальных с видом на единственную дорогу к деревне, и мне это очень нравилось.       Как и все дома тут, этот стоял на сваях и изначально был продуваем всеми ветрами насквозь. Но пара месяцев работы, немного новых умений — и жить в нем стало вполне комфортно. Не Япония, конечно, и, уж тем более, не квартира в Токио-3, но мне нравился этот покой и отсутствие людей вокруг.       В доме на втором, жилом этаже горел свет, но ярко-жёлтого мопеда рядом с домом я не заметил, видимо, Майя отлучилась в город за продуктами — сегодня была как раз ее очередь.       Я наскоро умылся и, присмотревшись к своему отражению в зеркале, натянуто улыбнулся.       Из зеркала смотрело мое лицо, повзрослевшее, медленно теряющее юношескую мягкость черт. Почему-то мне вспоминалась фраза Кацураги, брошенная уже после того, как мы вышли из зала суда.       «Ты получил свой второй шанс— потрать его на них. Ты должен, ты сильно должен».       Она говорила что-то еще, но я не запомнил. Те воспоминания за четыре года изрядно поблекли, а может, я и сам этого хотел. Но главное я запомнил — я и правда сильно задолжал Аске и Майе.       В комнате на втором этаже у окна горел свет лампы. Аска прилежно делала задание, которое я оставил ей утром. Сосредоточенно сведя брови домиком, она старательно выписывала иероглифы на листке бумаги. Я тихонько встал в дверях, не решившись ее тревожить, и просто смотрел.       Рыжая девчонка к восемнадцати годам вымахала не меньше моего и превратилась в очень красивую юную девушку. Ей бы ходить по свиданиям да обниматься с мальчиками. Будь у нас нормальное детство, нормальная жизнь, все бы так и было. Как знать, может, этим мальчиком был бы я, но вышло как вышло.       Кома для рыжей не прошла бесследно. Сорью, которая раньше отличалась отличным здоровьем, теперь часто болела — сказывалось долгое время, проведенное в палате на аппаратах.       Даже спустя полтора года она все еще испытывала усталость от долгих прогулок и боялась оставаться надолго одна, но дело явно шло на лад. Главное было не опускать руки, и я не опускал.       Мы с Майей продолжали делать все, чтобы Аска как можно быстрее наверстала упущенное как физически, так и умственно. Это не всегда давалось легко, но мы старались сделать все, чтобы у девочки была нормальная жизнь.       Я же в тайне очень сильно скучал по взбалмошной рыжей стервозине и одно время все надеялся, что однажды какое-нибудь слово или строка текста, подобно чуду, вернет ту прежнюю Аску ко мне. Но время шло, а чуда так и не случалось, и я перестал надеяться и принял все как оно есть.       — Привет. Я дома, — обозначил я свое присутствие.       — Синдзи. — Девушка оторвалась от каллиграфии и, стремительно подлетев ко мне, крепко меня обняла.       — Как прошел твой день?       Девочка, раскрасневшись, тут же начала выкладывать все, что случилось с ней за день:       — Мы с Майей гуляли на берегу. Крабы вылезли на берег, я даже поймала одного, но он меня за руку укусил.       Рыжая протянула мне ладошку с пластырем на большом пальце. Я улыбнулся девушке и, задорно взлохматив рыжие волосы, указал на письменный стол:       — Как успехи? Лучше?       — Дурацкие иероглифы, — с капризными нотками заявила мне Сорью, — совсем не получается их правильно рисовать.       — Не без этого, но нужно учиться хорошо, Аска, — наставительно ответил я, чувствуя эти странные нотки, больше похожие на отцовские.       Она тряхнула головой в ответ.       — Я буду. А я еще начала читать новую книгу, — похвасталась девчонка.       — Какая ты молодец! Что за книга?       Она показала мне томик какого-то ранобэ, с парочкой в обнимку на обложке.       — Аска, ты снова заходила в комнату Майи без разрешения? — строго поинтересовался я.       —Нет, — хитро улыбаясь, ответила девушка. — Сестренка сама дала. Я уже во-о-о-т столько прочла.       Я улыбнулся ей в ответ. Было приятно видеть такой энтузиазм, что, впрочем, не отменяло того факта, что, как только Майя вернется, я собирался провести с ней разговор на тему того, какую именно литературу она дает читать Аске.       И тут она совершенно по-детски дернула меня за рука и спросила:       — Что это за слово?       Иероглиф был очень знаковый.       — Бака?       — Да.       — Это значит дурак. Ну, глупый человек, — пояснил я. — Обычно мы так называем тех, кто чего-то не понимает или просто чтобы немного позлить.       — Бака, бака, — повторила она несколько раз и затем на ее лице расцвела задорная улыбка. — Бака, Синдзи.       И она показал мне язык, а я замер не в силах ничего сказать. Этот голос, эти слова — они всколыхнули столько воспоминаний из прошлого, хороших и плохих, тех, что, я думал, я навсегда похоронил глубоко в сердце.       На глазах начали наворачиваться предательские слезы, давно ждавшие момента, чтобы хлынуть ручьем. Не в силах сдержаться, я закрыл лицо руками.       Аска посмотрела на меня с удивлением и, подойдя поближе и по-детски обняв меня руками, тихо проговорила:       — Синдзи, не плачь. Я что-то не так сказала? Это из-за книги? Я больше не буду ее читать. Только не плачь.       — Нет, нет, все хорошо, Аска, хорошо. — Я крепко обнял ее в ответ. — Синдзи и правда бака, такой бака.       Я снова всхлипнул. Из моих глаз все еще лились слезы, но впервые за долгое время они приносили не боль, но облегчение. Теперь я снова начал верить, что все будет хорошо. Со всеми нами.