the first time, when I saw him...

      Перед отъездом из Аризоны я была с мамой в кинотеатре. Я не помню о чем был фильм, но помню начало, когда главная героиня, бездумно глядя в окно машины, закадровым голосом озвучила неплохую мысль: «переезд — это возможность начать все с чистого листа». И то было правдой. Жизнь в новом городе, в новом доме, с новыми соседями — это действительно ничто иное, как новая жизнь. Пожалуй, после скандального развода с моей матерью, для отца это было то, что доктор прописал, но не для меня. Увы, вся моя жизнь и была тем самым чистым листом, переезд ничего не отбирал у меня, и ничего не давал. Тогда я впервые задумалась о том, что было бы неплохо иметь тех, по кому бы я скучала после переезда. У меня не было ни друзей, ни отношений. Я никогда не была ни изгоем, ни частью компании, я просто где-то была. Только ярко-розовая ленточка в жестких и темных волосах отличала меня от других таких же школьниц. Я была бледнолицей, блеклой тенью самой себя. «Мэди, я буду скучать» — сказала моя мама, когда мы выходили из кино. Тогда мне меньше всего хотелось верить в ее слова, после всех лет ее безразличия ко мне. Отец выкупил в срочном порядке небольшой домик, вдалеке от центра скучного и миниатюрного города, прямо на обочине леса. Это единственное, на что хватало денег. После долгой дороги, приехав, я ожидала увидеть едва не разваливающийся сарай, но то оказался вполне опрятный, светлый домишко в два этажа. — Ну, как тебе? Отец бросил сумки на пол, оглядывая нижний этаж. Здесь даже мебель от старых хозяев осталась. — Пыльно. Я провела рукой по обивке старого кресла и продемонстрировала отцу комок пыли, собравшийся на пальцах. — Стюарт сказал, что этот дом долгое время никто не покупал из-за того, что он находится далековато от города. Похоже, даже риэлторы сюда не часто заглядывали. Это было похоже на правду. Помещение ничем не пахло, ни старостью, ни той самой пылью, лежащей плотным слоем на каждой для того доступной поверхности, ни плесенью, ни влагой. И само оно было совсем не обжитым. Ни следа от старых хозяев, лишь пустота, что в отражении светлых стен становилась холодом, и только большие, прямоугольные окна вдыхали жизнь в этот тоскующий по хозяевам дом. За тюлем-паутинкой было такое же пыльное стекло, а дальше — бесконечность. Бесконечность серо-древесного елового леса, над которым будто солнце было не властно. За началом линии роста даже в такой ясный день как сегодня почти ничего не было видно, кроме самих деревьев, что раза в три точно были выше нашего дома. Он оказался в кольце из елей с переменной густотой, отсюда минут тридцать пешком до центра, но его совсем не видно, только машинная тропь, так же загроможденная тенью. — Весь день уйдет на уборку, это точно. — Ничего страшного, мы справимся. — отец похлопал меня по плечу, будто бы приободряя. Но, пожалуй, единственный, кто сейчас нуждался в ободрении, это он сам. — Но для начала нужно перекусить. Изучим здешнюю доставку лапши? Каким бы жутким отец не был внешне, внутри он был мягким и чувствительным. Пускай он никогда не говорил мне об этом, но я знаю, что развод хорошенько помотал его. Дело близилось к вечеру, за окном уже сгущался и холодел осенний воздух, мы приближались к завершению уборки. Отец копошился на первом этаже, проверял кухонную сантехнику, а я занималась спасением книг от пыли в своей комнате. Эта спальня была достаточно просторной, но от чего-то она отличалась от остальных комнат. Возможно дело было в игре света — здесь не было люстр, только настенный, потускневший со временем светильник, от того тени падали так, что казались чьим-то силуэтом. Силуэт тянулся от скрипучего пола до потолка, по изгибам. В комнате был маленький комод, старый каркас от кровати, письменный стол, стоящий прямо под окном, и стеллаж с книгами. По моим додумкам, люди, жившие здесь до нас — были немцами. На эту мысль меня наталкивал тот самый стеллаж. Тут было немало толстых книг на немецком. Я протирала каждую из книг со всех сторон и складывала в отдельную стопочку на столе, я собиралась сбагрить их куда-нибудь при первой же возможности, для того, чтобы освободить место для моих книг, однако, среди множества обложек с нечитаемым для меня названием, я наткнулась на безымянную книжку со сморщенными внутри листами. Из интереса я раскрыла её, и обнаружила вместо печатных букв — прописные, написанные от руки чернилами строчки. Размашистые такие, но элегантные, на английском. На корочке внутри таким же изящным почерком было написано: «Tagebuch von Ersel Hoffmann». Исписан от корки до корки — я секундно пролистала все его содержимое, не стала вчитываться, и, с расчетом на то, чтобы ознакомиться с этой литературой чуть позже, сложила его в ящик стола.

***

На следующий день я уже отправилась в школу. Она была единственной на весь город, потому все контингенты старших классов без исключений были собраны именно тут. День прошел не совсем спокойно, но без происшествий. Здесь слишком много людей для того, чтобы чувствовать себя в безопасности, если ты сам не являешься частью этого хаотичного потока из бесцельно страдающих ерундой подростков. Дома было все так же пусто, отец был на работе, точно так же как и я, познавал что-то новое. Я помнила про блокнот в столе, но почему-то не решалась взять и прочесть его, мне казалось, что таким образом я нарушаю неприкосновенность Ерсель Гоффманн. Мне самой было бы очень неприятно, если бы кто-то так просто прошелся по моим записям. Ближе к вечеру я сдалась и открыла ящик, однако… от блокнота и след простыл. Тогда я прочесала еще раз все книги, сложенные все в ту же стопку, но его нигде не было. Ничего удивительного в этом для меня не было. Все иногда теряют то, что, казалось бы, должно лежать в конкретном месте, так что я быстро забыла об этом, до тех пор, пока не отправилась встречать отца с работы. Он говорил, что приедет в полвосьмого, так что я вышла ему навстречу, ожидая его оранжевый пикап у выезда с леса. И каково же было моё удивление, когда под ногами я обнаружила вырванный листок из того самого блокнота.