Ныне — теперь — Если ты мне дверь, Я тебе стану ключом.
Он называет их имена. Называет так часто, что границы между ними могут размыться, а значения исчезнуть, вот только не размываются и не исчезают, такие же четкие, как когда он впервые их услышал. Иногда, во времена редкого забвения, он вспоминает даже их лица. Мортэ, Дак’кон, Анна, Грейс — как мантра. Игнус — чуть реже, лишь когда на душе разгорается старое пепелище и шрамы ноют под кожей, шрамы не от клинков и не от заклинаний. Он называет их имена, вспоминает их лица и никогда даже в мыслях не жалеет о том, почему оказался здесь. Это был его собственный выбор, и он последует ему до конца, без страха, горя и сожалений, даже если конец не наступит никогда. Битва не прекращается ни на секунду. Она тянется так долго, что, наверное, не осталось ни единого свидетеля ее начала, и будет тянуться до скончания времен. Повсюду клубится густой жаркий воздух, черные скалы и камни поднимаются, куда только хватает глаз, лава бурлит и трепещет, а раскаленный, пахнущий серой пар вырывается из багровых трещин. Игнусу бы здесь понравилось. Здесь много огня — огня вокруг и огня в сердцах. Он надеется, что Игнус сейчас все же в месте поприятнее. Может, на плане Огня. Там бы он больше никогда не познал боли и страданий… Он вспоминает обугленное, потекшее, окруженное пламенем лицо Игнуса — то, каким оно было, когда они странствовали. Никогда оно не встает перед глазами испуганным лицом юноши, чью руку через миг рванут прямиком в разожженный камин… Он сам рванет его руку в одной из почти невспомнившихся жизней. …Иначе сожалений станет слишком много, чтобы и дальше переносить их спокойно и непоколебимо. Они с Игнусом и без того хорошенько воздали друг другу страданий. Булава всегда покоится рядом с левой рукой, чтобы в любой момент взвиться в воздух и обрушиться на баатезу или танар'ри — неважно, кто подойдет слишком близко, они все пытались убить его так же, как пытались убить друг друга. Когда же позволяет расстояние, он предпочитает Искусство. Он изучал его после последнего пробуждения в Мортуарии, а теперь во многих вернувшихся воспоминаниях были сильные заклинания, которые получилось восстановить. Мортэ. Дак'кон. Анна. Грейс. Что они делают сейчас? Нашли ли они то, что искали, избавились ли от страданий? Вернулся ли Дак'кон к своему народу, освободившись от оков чужой воли и… …Неразорванного круга Зертимона, сотканного из лжи, чтобы сломать его и направить по пути, который был нужен не ему… …и ложного учения? Заняла ли Анна место Фарода, своего приемного отца, в Похороненной деревне или отправилась искать свой путь? Скрылся ли Мортэ от зова Колонны Черепов? А Грейс... Порой во сны врываются видения. Двукрылая тень прочерчивает землю рядом, а из клубов темного тумана выступает изящный силуэт. От легких шагов чуть подрагивает воздух, а он все так же лежит на земле, словно окаменев, пока из серости над ним не проступает ее лицо. Черты и жесты пронзают сознание образами, будто он слишком долго смотрел на солнце в безоблачный летний день. Ее белая кожа и собранные в хвост светлые волосы, мягкая улыбка на губах, голубые глаза, сверкающие, как драгоценные камни на свету, ее тонкие пальцы, изящные движения, сине-красное платье… Радость, облегчение, покой расслабляют его мышцы, вырываются усталым вздохом из груди. Они оба знали, что так однажды все и случится. Знали. Они не говорят ни слова, ведь слова здесь не нужны. Не имеет значения, что вокруг Баатор — адский план тает, оплывает воском, потому что раны в его душе вдруг перестают кровоточить… Ее руки касаются его лица, он снова видит ее улыбку, полную облегчения, радости и мудрости, так близко… И сон прекращается. Он сражается и сражается, бесчисленные баатезу и танар’ри падают от его булавы и заклинаний, а время течет и течет, но что такое время для того, кто больше тысячи лет был бессмертным, но в конце концов снова стал цельным?***
Падшая Грейс возвращается. Возвращается на Нижние Планы, где была орудием, товаром, рабом, пока не стала той, кто борется за свою свободу, той, кто сама распоряжается своей жизнью. Она сделала все, чтобы уйти в Сигил, чтобы жить так, как подсказывало сердце, а не ее природа и воля двух народов, ни один из которых никогда не был ей родным. Она разрубила связь с самой собой, но и с этим Грейс давно научилась мириться. Они с ним никогда не говорили о чувствах, нитями протянувшихся между ними. Они говорили о друзьях, разделявших с ним тяготы и радости пути. Говорили о его воспоминаниях и ее прошлом, о его страданиях и ее боли, но никогда — о чувствах, нитями протянувшихся между ними. Он был Чующим не по фракции, а по сердцу, вся его сущность рвалась к приключениям, к изучению планов, он жаждал познать как можно больше, как жаждущий человек желает испить из кувшина прохладной воды. Он бы остался с Чующими, если бы в глубине души не знал, что конец его пути никогда не случится в Сигиле, а значит, это уже не имеет большого значения. Грейс ловила тень несказанных слов на его губах, странную задумчивость в глубоких светло-серых глазах. Ее уста были сомкнуты, а любовь закрыта на замок, как и ее дневник. Его дневник был написан мертвым языком, недоступным никому, кроме него самого. Поцелуй Грейс нес смерть, а прикосновения причиняли боль. Это было той частью ее природы, от которой нельзя было отречься, которую нельзя было перекроить. Как бы она ни любила его, между ними навсегда останется лишь трепет слов. Ему не нужны были и слова. Что-то дрожало и клубилось в воздухе между ними, когда они просто шли рядом или говорили о чем-нибудь ином, что-то, что не нуждалось ни в прикосновениях, ни в словах. Невысказанная тишина хранила их чувства, и они оба знали об этом. Порой грудь Грейс пронзало ледяной иглой: что если ей просто казалось? Он был учтив и искренне добр ко всем своим друзьям, а боль, что его прошлые инкарнации причинили Дак'кону и Игнусу, жгла его каленым железом. Разговоры облегчали муки. После Баатора Грейс поняла, что чужие душевные раны можно исцелить лишь искренним разговором, а вместе с тем приглушить и собственные. Я обещаю найти тебя. Она сказала это, когда все кончилось, когда они окружили его, словно пытаясь закрыть от внешнего мира, они, погибшие, чтобы он смог достичь конца своего пути и наконец освободиться, — и возрожденные его магией. Сколько бы лет ни прошло, я тебя не оставлю. Грейс уходила из Нижних планов как изгнанница и беглянка — возвращалась по своей воле, чужая и для танар'ри, и для баатезу, вот только отныне это больше не имело значения. Чующий лучше всего переживет что-то на собственном опыте. Для Чующего нет страха и сомнения перед новой дорогой, даже если там его ждет лишь презрение, жестокость и долгие скитания. Воля Грейс однажды разбила оковы на ее руках и сделала ее домом место, где она была чужой. Его воля однажды отделила смертность от его физического тела, а затем через множество лет вернула назад. Воля способна низвергать и возносить богов. Двигать города в мироздании. Убивать и оживлять смертных. Его воля поведет его вперед, сквозь ужасающий морок бесконечной Войны Крови. Воля Грейс проведет ее через Девять Адов и всю Бездну прямиком к нему. Иногда, закрывая глаза, она видела этот миг в полусне. Он лежит на растрескавшейся, черной земле, так неподвижно и тихо, будто умер. Большая булава покоится у его левой руки, готовая обрушиться на любого, кто потревожит его покой, ведь вряд ли в таком месте кто-то станет ему союзником. Ее тень скользит по земле слева от него. Он открывает глаза, напрягается, но тут видит ее, и время застывает. Она наконец-то может разглядеть его лицо, шрамы на задубевшей коже, черные волосы и светлые серые глаза. Радость, облегчение, покой расслабляют мышцы, вырываются усталым вздохом из груди. Ее путь окончен. Она пообещала найти его — и нашла. Они оба знали, что так однажды все и случится. Знали. Они не говорят ни слова, ведь слова здесь не нужны. Не имеет значения, что вокруг Баатор — адский план тает, оплывает воском, потому что раны в ее душе вдруг перестают кровоточить… Его руки касаются ее лица, она снова видит его улыбку, полную облегчения, радости и мудрости, так близко… И сон прекращается. Грейс идет и идет, опасные тропы путаются под ногами, бесчисленное множество опасных троп, а время течет и течет, но что такое время для той, кто больше тысячи лет была рабом и в конце концов освободилась? Раз время отныне не имеет значения, однажды их сны воплотятся.