Форма власти

«Ты — мужчина. И потому ты — единственная на Гансмоуке форма власти.» Элендира не помнит, говорили ли это вслух подле нее, или эти слова витали раскаленным воздухом, вздымая землю, как наваждение бури, стирающей любые материальные границы, раздирающей острыми песчинками кожу. Благо, «Ковчег», управляемый Элендирой, куда выше любых земных бурь. Элендира без малого уничтожила собственную жизнь, чтобы установить новую форму власти, пусть даже и в ущерб самой себе. Теперь важнее всего был господин Найвз — существо высшее, эфемерное, над обоими полами. И как бы Элендира не пыталась занять почетное место у царских ног (конечно же, вскоре под покровом темнейшей из ночей отрубив их с страстью короля, подрастающего на руинах чужого, утопического королевства, дабы не позволить сильному божественному телу творить смуту) — пропасть будет глубже любой возможной преисподней. За титановым сплавом дверей доносится воинственный, сорванный женский крик. Вэш Ураган… С тех пор, как единственную сестру господина, подобную человеку по образу своему (как ненавидит же Найвз убогость и незаменимость этой правдивой библейской метафоры), он приказал Элендире не отворять эти двери, даже если сам Найвз никогда более не попросит их открыть. Еще живой и способный говорить. — А, впрочем, разве что-то грозит господину, когда наши адские врата охраняет такой цепной пес? — Элендира не знает как сделать еще больнее Легато Блусаммерс, стоящую на коленях, упирающуюся лбом в беспощадный лед дверной стали. Господин Найвз сейчас слишком отвлечен, чтобы осознать, что деморализованный Цербер — еще хуже, чем его наличие перед своим божьим престолом, в согбеннейшей из поз. Легато - как нестираемый из памяти плохой сон, что повторяется, будто какой-то из демонов платит за то, чтобы это случалось как можно чаще. Элендира помнит изящное, неуместно красивое тело шлюхи, которое растворялось в облаке неонового света туманом от взорванного пороха, уже будто в прошлой, давно забытой, невозможной жизни, когда ее (тогда еще Его) отец, один из богатейших мерзавцев прошлой, несуществующей ныне эпохи, повел своего единственного сына, белокурого и многообещающего наследника монополии Криммсоннейл, в бордель соседнего города-крепости (зачем плодить слухи вредя безупречной репутации семьи, верно?)… Самое красивое, лучшее всегда ускользает перед самым носом Элендиры, бойко перепрыгивает с одних обнаженных мужских коленей на другие и, возможно, именно поэтому остается таким удушающе прекрасным и отвратительным одновременно. Как тошнотворно-навязчивый трупный запах их надвигающейся коллективной смерти. — Господин Найвз пытается зачать потомство, — Легато стремится оправдать то ли собственные слезы, текущие истеричными импульсами, мимо воли, от распахнутых желтых глаз и до земли, то ли громкое, безумными воплями рассекающее пространство «Ковчега» отчаяние Вэш, отбивающую ненавистные ласки проклятого брата что есть силы… Именно так и никак иначе звучит торжество абсолютной ненависти. Именно то откровение, что Элендире так не хватало услышать во благословение себе. — Это не так, — Легато перехватывает непослушную мысль Элендиры, будто руку, потянувшуюся с коду блокировке двери. — Я держу ее. Я скорее оторву ей руки, чем отпущу. Даже вопреки приказу господина. Легато в упор не замечает, что Элендира уже больше года ходит в образе, приближающему ее к мужчине, в этой ужасной отталкивающей одежде тех, кому по законам грешных, обреченных на смерть людей, была положена вся земная власть. Элендира не надеется на память Легато, лишь на условные рефлексы. Удивительным было открытие, что Блусаммерс не нужны даже женщины в известном смысле. Была б Элендира великим инквизитором, закрепила бы этот обет безбрачия Легато кипящей смолой, глубоко и внутрь до истерзанной матки. Легато было правильней не существовать вовсе: во блуде или в чистоте. От этой мысли у Элендиры темнеет в глазах, будто их застилает дым от горящего, но преклоненного в коленях безвольно-верного человеческого тела. Легато судорожно вздыхает, когда чувствует как холодно внезапно становится собственным оголенным бедрам, как шелестит вблизи шелк чужого белья, едва коснувшегося ее собственной кожи (Легато по старой привычке считает роскошь недопустимым, невозможным, никогда не заинтересуется шелком самолично как пламенеющим знаменем старого режима, который совсем скоро, вот-вот падет ко всем чертям в пекло, вместе с нею самой.) — Не отвлекайся. Слушай господина Найвза, как ты умеешь, внимательно слушай, — губы Элендиры нетерпеливо впиваются в дрожащий загривок Легато. — Ослабишь нити хоть на долю секунды и он — труп. Потенциал госпожи Вэш воистину безграничен, открою тебе тайну. Вэш сильнее, лучше чем Найвз... Легато пытается вглядеться сквозь крошечную расщелину в двери — будто единый источник ясного света в проклятом царстве господина Найвза, возведенном из обреченного, неживого, а внутри — сотворение мира. И продлится оно семь дней или семь лет Найвзу неважно, ведь вместе с собранном на «Ковчеге» безграничной коллективной мощью своих сестер он может растянуть процесс настолько, насколько ему заблагорассудится. Где-то там, внутри слепящего света, Вэш борется за все, что у нее осталось. "Борьба за жизнь обесценивает саму жизнь, не так ли, Вэш Ураган? Неужели ты наконец-то понял..." И это разрывает смехом, глубоко внутри, не достигая сжимающейся в спазмах глотки. Элендира права. Господин знает что Вэш сильнее его в разы, в противном случае Найвз бы не позволил себе начать единение с единственной из возможных для себя, божественных женщин, с абсолютного уничтожения ее воли к жизни. Выбор остается лишь один, это и есть тот самый девственно белый билет. Легато даже подается бедрами назад, в тихой надежде, что это закончится быстрее. Все из того, о чем ей доводится думать. Но Элендира лишь скользит приоткрытыми горячими губами по открывшемуся полотну белой, покрывшейся ледяной испаренной, спине, до самого основания. — Черт подери, совершенно сухая… Во рту также пересохло, будто пустыня на этой планете владеет бесконечностью ипостасей. Легато понимает, что на капитанский мостик имеет допуск кто-угодно из Ган-хо-Ганс. Разумеется, ведь абсолютная осведомленность коллектива положительно влияет на всеобщую продуктивность их предприятия. Нет времени раздавать чины, но Эленидира всегда хотела иерархии. И Легато было ничуть не легче, когда этот высокий, беловолосый мужчина, похожий на самых высокомерных, изощренных ее клиентов, облачался в элегантные женские одежды, а губы Элендиры окрашивались алой помадой. Настоящее имя Криммсоннейл - Илай, и это настоящая ирония, когда таких функционеров называют именем библейского пророка. Пока другие шлюхи, те несчастные, которым не довелось быть спасёнными подобно Легато из города-западни, крали у своих клиентов двойные доллары, драгоценные часы и обручальные кольца, даже не подозревая, насколько это не пригодится им, Легато однажды вытянула из потертой сумки одного из тех сукиных сынов божьих, что порой без зазрения какого-либо святого чувства захаживали к ней, Библию с хрупкими жёлтыми листами и уверовала, что возможно все. Так и произошло, и по вере воздастся ей. — Никто сюда не зайдет. Они знают, что здесь творится, и вежливо поумерят свой пыл, — Элендира механически толкается внутри Легато, которая что есть силы пытается представить себе в деталях, как нити ее распяли совершенное, белое тело Вэш то ли на ложе, то ли на операционном столе. Господин Найвз в абсолюте своего столетнего голода допустит оба варианта. — Все как ты хотела, дорогая. Каждый выживший из Ган-хо-Ганс, наверное, бы с удовольствием бы присоединились к процессу, если бы и правда верили, что жизни осталось совсем мало. Но, к счастью, быть злом не исключает наличие здравого смысла, как, благо, их вовремя научила Блусаммерс. Слезы, кажется, имеют свойство заканчиваться как и все настоящее, живое на этой иссушенной планете, не предназначенной для какой-либо формы жизни. Внутри так заполнено. Элендира знает свое дело, и Легато вовсе не удивляет, что даже в самом из женских обликов Элендира останется одним из самых ненавистных мужчин. Самая великолепная наружность прячет самые гнилые внутренности, сосредоточие страшных, грязных амбиций, которым телесного воплощения не находится… Потом и неупокоен поиск Элендиры и не будет дням ее поиска счета. — Ты сам обрекаешь себя на вечное страдание, то что ты больше всего боишься... Оно пребудет вечно с тобой. Вот только Вэш никак не умолкнет, уже умоляя, пытаясь достучаться хоть в одну из дверей сознания брата, и это доставляет господину Найвзу все больше проблем, Легато решает перейти на новый уровень слияния, проникая в глубину нейронных сетей непокорной богини, чувствую всю волну ее отвращения изнутри, поднимающуюся с той же силой, что и оргазм. Господин Найвз не заслуживает этой боли, которую Вэш способна доставить ему одним лишь взглядом, полным ненависти (последний островок свободы воли, который даже Легато не способна у нее забрать). Если бы господин Найвз вот так бы раз коснулся Легато, словно отпуская весь грех жизни на несколько жизней вперед, хватая за волосы, подчиняя силой абсолютной, нечеловеческой власти, Легато бы потеряла сознание от счастья, прямо у ног своего господина. Единственного мужчины, который имеет право на существование… Элендира кончает Легато на спину, вовремя покинув тело Блусаммерс, дабы убедить ее в своей безусловной элитарной порядочности уважающего себя несостоявшегося клиента из прошлого. Форс-мажора не будет, как и продолжения. — Какая послушная девочка. В следующий раз я отрежу тебе ноги, что скажешь? Сможешь сторожить, не отвлекаясь, не смыкая глаз? — Элендира, кажется, едва ли не с трудом отрывает ладони от голых плечей Легато. Блусаммерс не теряет концентрацию до последней секунды, пока господин Найвз не удовлетворит свое желание или конечную цель, насилуя Вэш. Это не имеет значение, ибо совсем скоро, в долгожданный миг абсолютной чернеющей пустоты все потеряет свой смысл для Легато. *** — Ты свою работу знаешь, вот и продолжай столько, сколько позволю тебе я и то, что сильнее меня. Найвз обманет Легато чудовищно, как может только он, и Блусаммерс вновь умудрится оправдать господина, ведь любое из священных писаний обещает вечность, а не клянет ее. Когда у Вэш, отныне навечно закованной в путы их синтетических сестер, с человечно женским подобострастием разделивших волю своего единственного брата, рождается сын, Найвз задумывается о том, что человек, который служит, намного полезнее того, который просто умрет от его руки. Обещание не имеет место там, где царит выгода. Боги не хуже и не лучше людей, и, пожалуй, именно это убивает Легато, все же заставляя ее вновь и вновь набирать в легкие ненавистный, горячий воздух. Мир неожиданно обрастает цивилизацией и остервенелым потреблением дикого капитализма. И, кажется уже, что бог никогда не был Найвзом, а всегда жил в предметах материального. Толпа же всегда была и оставалась сосредоточием разинутых голодных ртов и пустых кошельков, с одиноко звенящей медной монетой внутри. Мир поменялся лишь тем, что возникла альтернатива в виде золота и серебра. — Возможно, только твой блюз и поможет переварить такое количество виски и не сойти с ума. Давай как обычно. Не останавливайся. Мидвалли, играющий на саксофоне в эту ночь, в бархатном мраке дорогого городского бара, будто в последний раз, словно и не знал и не видел как Легато стояла на коленях и локтях, разбитая, уничтоженная в паутине стальной темницы капитанского мостика ни единожды, и скованная господским приказом сильнее любых пут… Мужчины знают все об иерархии, и потому с Элендирой, в любой из ее наигранных социальных масок, никто не желает иметь дело, как с абсолютной первородной альфой по праву рождения. С Блусаммерс у всех свои счеты, и Легато принимает это с отвратительным христианским смирением, ей не свойственным, ведь отныне господин Найвз требует большего, не умереть для него, а жить, стариться, сходить с ума до невозможного для человека предела. Но только не для Легато, ведь женщина сможет все и стерпит, больше чем что-либо из мифического или живущего. — Моему сыну понадобится охрана, пока он подрастает. — Как прикажет мой господин. Пальцы скользят по ободку хрустального бокала вырисовывая жалкое подобие мелодии. Легато дождется, когда Мидвалли закончит играть, и они в полном девственном молчании выпьют и разойдутся, как делают это в каждую вторую пятницу месяца. Говорить им совершенно не о чем, зато всегда есть о чем крепко выпить. Легато кажется, что она уже разучилась не только касаться, но и говорить. Под пальцами редко бывает холодно или жарко: с тех пор как Гансмоук обрел цивилизацию, все осязаемое будто оптимизировалось к умеренной температуре посредственности. И только нити Легато по-прежнему чувствуют все. — Кажется, будто сотня лет прошла. Если бы мы были способны жить так долго... Блусаммерс отдернула плечо за секунду до того, как Элендира водрузила на него свою тяжёлую мужскую ладонь. Теперь, наверное, Криммсоннейл по-другому себя называет, под стать этому великолепному дорогому мужскому костюму, который выбирала с избалованной полу-мужской полу-женской тщательностью. В дивном новом мире Найвз поручил Элендире все, что требовало разума, и, как следствие, обмана, оставив для Блусаммерс, по привычке, самую грязную из работ. — Ты заходишь на чужую территорию, — сцепила зубы Легато, не глядя на нее. — Господин Найвз приказал тебе процветать в свое удовольствие где-нибудь в кресле управленца. "Жить, подери его дьявол. Просто жить." Однако это никогда не будет произнесено вслух. Во славу господина Найвза. Длинные пальцы Элендиры коснулись смуглой шеи Легато, нырнули под волосы. — Выходи за меня, — прозвучало просто и по-мужски резко вместо приветствия после пяти лет абсолютного молчания в новом мире. Трудно представить сколько раз Элендира проговаривала эти два простых слова внутри себя, сопровождая их тенью каждое свое движение, каждую мысль. — Я не стану просить большего. Ты можешь выстроить хоть бетонную стену сразу после, если пожелаешь. Но только потом. Легато повернулась к Элендире, впервые улыбнувшись, и даже немного оскалив белоснежные зубы, увидев перед собой мужчину, что желал быть похожим на господина Найвза больше чем он сам. Возможно, когда-нибудь Элендира, теперь уже снова Илай, блудный, лжепророческий сын проклятого всесильного гендера, взойдет на престол, дождавшись того, что Найвз и вовсе уверовав в собственное всесилие, повернется спиной к своему верному жрецу. Легато достает из кармана белого тренча помаду, которую никогда не стала бы использовать для себя самой, а после проводит две чувственные алые линии на губах Элендиры, отныне мужчины со всеми его объективными предикатами. — Тебе так идет, дорогая, — Легато шепчет едва слышно, знает, что это войдет в Элендиру глубже, чем любой из ножей.