Дневник Большого Медведя

Вернувшись с осмотра северного леса, не найдя там ничего, кроме толстых деревьев, забытых душ и чистого родника, мы словно попали в рой диких пчёл. Утром возмущения, пробуждённые грязной водой, не только не стихли, но и стали настойчивее. Семейные жужжали над ухом у Матроса, он слабо отмахивался от них, говоря, что бойцы ушли на разведку. Ничего нельзя было поделать с уставшими людьми, находящимися взаперти. Конечно, уже к ночи Матрос снарядил ещё пару отрядов, солдатики набрали воды из родника, но даже это не успокоило население. - Верните нас домой! – кричали одни. - Что вообще происходит? – допытывались другие. - Мне плевать, что там. Я уйду – надоело сидеть здесь! – вскидывали руки третьи. И все были правы: Матрос, желающий лучшего, но натворивший большие дела, люди, по горло сытые «завтраками», неопределённостью и неправдой, солдатики, беспрекословно выполняющие приказы старшего, и даже я, глупый, молчаливый, слабый. Ребята, уехавшие на юг, всю ночь не выходили на связь, и я то и дело что сталкивался с беспокойным взглядом Матроса. Мы делили одну комнату, но находились будто в разных местах. Утащив несколько книг из моей маленькой библиотеки, я лежал на кровати и читал, а он всё мерил крохотную коробку шагами, часто стоял у двери, прикладывая пальцы к подбородку. Глаза на мгновение замирали, грудь высоко поднималась и дрожа опускалась, губы приоткрывались, зубы тут же хватали их. Когда свет в комнатах погас, Матрос снова попытался связаться с солдатиками, но на том конце слышались треск и шуршание. Усевшись на кровать и обхватив голову, он прошептал: - За что..? - Если утром не свяжутся, поехали сами, – предложил я, отрываясь от книги. - Ты совсем не понимаешь, что происходит, да, Медведь? – зашипел он. - Что происходит? - Вот именно! Не будет никакого «завтра». Они пырнут меня ночью, – Матрос указал на дверь, – выйдут из бункера, а медведь их загрызёт. Ты провалишь отсюда, будто это вовсе тебя не касается. Что с моими? Куда им пойти? - Никуда я проваливать не собираюсь. - Заткнись! Тебе нет никакого дела до всех нас: легко рассуждать, когда находишься в стороне. Седые мокрые волосы взъерошились, рот застыл в бессильном оскале. Садясь, я смотрел на Матроса, на его красные глаза, глубокие чёрные тени под ними, на не такой ухоженный, как раньше, подбородок, бледные щёки. Он отвернулся и упёрся лбом в дверь. - Когда ты наконец поймёшь, что я тебе не враг? - Когда тебе наконец станет не насрать на нас? – огрызнулся Матрос. - Я дал тебе жилеты? Дал. Я пошёл с тобой? Пошёл. Я дал тебе чистой воды? Дал. Чего ты ещё хочешь от меня? – раздражаясь, сипел я. Он глубоко дышал, продолжая упираться в дверь. Мне хотелось поддержать его, но слабое сочувствие ломалось о стену его истерии. Наверное, он видел что-то, чего я продолжал не замечать. Что-то такое, что бы обязательно помогло нам всем. Что бы подняло Веру на ноги, что бы уничтожило медведя, убивающего всё движущееся, что бы воскресило погибших солдатиков и людей, ушедших не по собственной воле. Но я не Бог, я не Дьявол, я – человек, слабый, ничтожный, бессильный. Матрос сел на пол, повернувшись спиной к выходу. По морщинистому лицу текли слёзы. Трясущаяся рука протянулась, и он полушёпотом сказал: - Возьми… Забери у меня власть… я больше не могу… Я не сразу понял, о чём он просит, и, чтобы привести Матроса в чувство, похлопал по щекам. Он отмахнулся от меня и, вцепившись в предплечья, проговорил: - Я обосрался, понимаешь? Но закопать это дерьмо у меня нет сил. Нет! Я не могу смотреть в глаза солдатам, говорить, что всё хорошо, когда знаю, чёрт возьми, что там ходит эта тварь. Тварь, которую я выпустил! – он с трудом сглотнул. – Возьми их в свои руки… - Ты не можешь, а я должен подчищать за тобой? Обосрался он… А я? Я не обосрался? Меня сейчас бы здесь вообще не было бы, если бы ты не спас. - Это другое. Если бы я не дал команду, ничего бы не случилось. И я… И я, и ребята знают, что я во всём виноват. Но глотают-то все, чёрт подери! - Матрос! – тряхнул я его. – Не бывает войны без поражений. Не бывает жизни без ошибок. Маленький, измождённый, отчаявшийся, он поднял на меня глаза. Страх и мольба о помощи дребезжали в них. Он облизнул губы и хрипло сказал: - После всего, что пережито там, кажется, что хватит с тебя войны. Хватит войны, хватит смертей, хватит ошибок. Когда возвращаешься с Афгана, всё, чего хочется, – спокойствия, правды и справедливости. А тебя, как собаку, хватают за шкуру и сажают на цепь охранять… непонятно что. - Очередное дерьмо, – вздохнул я. - Ну что за круговорот дерьма в природе, – фыркнул Матрос. Я помог ему подняться, усадил на кровать и накинул на плечи тёмно-синее покрывало. Слабыми пальцами он обхватил грубую ткань и едва заметно кивнул. Из-за двери доносились шаркающие шаги караульных и чей-то громкий храп. Каждый распоряжается своей минутой сам. - Запомни: никогда больше не предлагай такое – я ни за что не буду командовать людьми и отправлять их на смерть; лучше сам умру. Считай, что ты ничего не говорил. Он крякнул, то ли соглашаясь, то ли считая меня дураком. - А утром, если парни не свяжутся с нами, берём Олега и мчим на юг сами. Матрос послушно кивнул и открыл было рот, но я прервал его: - Разговорчики отставить. Ложись. Я покараулю, чтобы никто не зашёл. С благодарностью в глазах он протянул ладонь. Крепко пожав её, я вышел в коридор. Свет в комнатах не горел, голоса не перешёптывались – люди, пусть и обозлённые, но всё же уставшие, спали. Караульные, стоявшие у входов, тихо хихикали, рассказывая какие-то глупые истории. Свежий ночной воздух захватил меня в свои объятия. Тёмные, высокие, разлапистые фигуры шуршали, устремляясь в небо. Серо-фиолетовые облака медленно плыли по блестящему полотну, сливаясь друг с другом и разваливаясь на причудливые фигуры. Тонкий, словно серебряная серёжка, месяц выглядывал из-за облаков, и мягкий свет ложился на будку, где спали люди, на лес, где наверняка бродят животные, на меня.