Радуга над Мюнхеном

Матс Хуммельс с трудом разлепил глаза, проснувшись от сильного удара по лицу, и несмотря на то, что бегающий по сторонам сонный взгляд был мутным и нефокусирующимся, а предметы вокруг уродливо плыли, словно после весомой дозы транквилизаторов, в голове, раскалывающейся, будто бы вследствие похмелья, было всë очень ясно, и что-то внутри отдавало себе отчëт в том, что разбудить парня в такое время мог лишь убийца, из-за чего по телу пробежал ледяной душ мурашек, а панический страх тревожно захватил все внутренности. Однако когда картинка перед глазами наконец прекратила свой лихорадочный танец и, начав сохранять равновесие, твëрдо встала на свои условные воображаемые ноги, Матс увидел лишь очень злого и явно невыспавшегося Роберта, что заставило его с облегчением вздохнуть. – Ты с ума сошëл, Левандовски? – с нажимом, почти что прокричал Хуммельс, но вовремя понизил голос практически до шëпота: за окном плыл серый туман раннего зимнего утра, и отель сладко дремал. Хотя, возможно, вскоре, в этой модернизированной игре в мафию проснутся далеко не все. Если, конечно же, методы следователя внезапно не окажутся эффективными, во что отчаянно хотелось верить, как и в светлое будущее впереди. Но здесь как нигде действует закон Мëрфи: если что-то может пойти не так, то оно обязательно, непременно полетит по наклонной. Но в этом, на самом деле, нет ничего трагичного: только мрачная специфика реальности. Ничего более, к счастью или сожалению. – Заткнись. Я с тобой не нежничать пришëл. – угрожающе заявил Роберт, решив обойтись без долгих вступлений, так как кого-кого, а Хуммельса он искренне и самозабвенно ненавидел. Возможно, беспричинно, может быть, в какой-то степени даже заслуженно, если ненависть, как и смерть, вообще можно заслужить, но это, в принципе, было неважно: церемониться с Матсом Левандовски однозначно не собирался. – Ты бы хотя бы извинился для приличия. – огорчëнно заметил Хуммельс, также не питавший к своему собеседнику никаких симпатий и ложных иллюзий по поводу их отношений, и не испытывающий должного комфорта: сам он, полностью дезориентированный, хотел лишь спать, особенно после напряжëнной ночи, проведëнной возле гостиничного номера, где Матс следил за тем, чтобы никто не выходил и, тем более, желательно не появлялся, в то время как Марко, вместе с Клоппом, как остальные старосты и преподаватели, патрулировали третий этаж, а Антуан, находясь за стойкой регистрации, наблюдал за всеми входами и выходами. И если учесть, что за всю ночь в опустевших коридорах не появилось ни души, всë это было довольно успешно. – Как скажешь. Раз хочешь услышать это, то я приношу свои «пламенные» извинения. – интонационно выделив кавычки, съязвил Роберт, тревожно оглянувшись по сторонам, словно ожидая чего-то и точно зная, что это произойдет с минуты на минуту. Но что именно? Что опять задумал Левандовски? Для Матса это было полной неизвестностью, впрочем, как и всегда. Умом понять Роберта было невозможно, да и чувствами тоже. Одним словом, проще говоря, лучше было вообще не соприкасаться с личностью этого человека, во избежание лишних проблем. Но разве можно было избегать его, если он приходил сам? – Хотя, Хуммельс, я бил тебя с удовольствием, признаю. А теперь к делу. Где вчера вечером был Марко? – Ты о Ройсе? – удивлëнно переспросил Матс, который, несмотря на то, что последнее время, после ссоры со своим уже бывшим соседом по комнате, постоянно мысленно возвращался к этой фамилии, бесплодно терзавшись совестью и осознанием, что просто не может без него, отказывался признать вслух всë вышеизложенное даже перед пустотой, а тем более перед Левандовским, который только и ждал того момента, чтобы высмеять его. Да и обида на Марко всë же сохранялась: тот пренебрëг даже не чувствами Хуммельса, что с трудом можно простить, а им самим, дав понять, что для него он – пустое место. И проблема была даже не в том, что это разрушило хрупкое эго. Просто это уничтожало все воздушные замки, все призрачные, но имеющие право на жизнь надежды, всë, что когда-то, да и сейчас, было и оставалось самым важным. И это не могло не причинять боль, если, конечно же, ты можешь похвастаться тем, что не родился психопатом. – Я уже сто лет не видел Марко. И столько бы ещë не видел. – соврал Матс, и Роберт без труда смог это понять. – Я разговариваю с тобой серьëзно, Хуммельс. Хватит выводить меня из себя своими детскими выходками. – предупредил Левандовски, раздражëнно закатив глаза. – Не неси чушь, если не хочешь, чтобы я пересчитал твои кости. – любезно попросил он и вкрадчивым шëпотом добавил, наклонившись к Матсу. – А ты знаешь, что я это могу, верно? Так что отвечай максимально чëтко и внятно: где вчера был Ройс, когда в ресторане проходил шахматный турнир? – Роберт расплылся в улыбке, которая пугала гораздо больше, чем все прозвучавшие угрозы вместе взятые. И в голову Матса пришла превосходная, по его мнению, идея. – Ну, предположим, в это время он был у меня. – издевательски улыбнувшись в ответ, сказал Хуммельс, решив, что это будет лучшим вариантом: Левандовски наконец услышит то, чего, в сущности ожидал, а Марко, о вчерашним местонахождении которого Матс действительно ничего не знал, получит по заслугам. И кости, судя по всему, будут пересчитывать у Ройса. Но в этом парень ошибся. – Догадайся, и чем же мы занимались? – Мудак! – уже не сдерживаясь, крикнул Роберт, не обращая внимания на то, услышит это кто-то или же нет, и мгновенно ударил Хуммельса по драгоценному лицу сильным и поставленным ударом, который чуть не выбил зубы, и в то время, как рот наполнялся медной по привкусу кровью, щека горела от отвратительного жжения. – Я тебя убью, Хуммельс. Клянусь, ты отправишься на тот свет, но не из-за этого долбанного охотника на грехи, а от моей руки, слышишь? Я познакомлю тебя с преисподней! – эмоциально продолжал Левандовски, словно потеряв контроль над собой, как это когда-то сделал тот, кто назывался его отцом. И Матс, которому Роберт планомерно наносил удар за ударом, не считал услышанные им слова шуткой. – Что за чертовщина здесь творится? – внезапно раздался усталый и тихий голос за спиной, заставивший Роба остановиться, напоследок ударив Хуммельса ногой в печень, и переключить своë внимание на кого-то другого. А именно, на болезненно бледного Марко, не спавшего всю ночь и теперь тупо, непонимающе вглядывающегося в испачканных в крови Роберта и Матса. – Что случилось, парни? – помогая Хуммельсу встать, и буравя Левандовского ледяным, строгим и, главное, разочарованным взглядом, поинтересовался Ройс, который, несмотря на всю свою измученность и внешнюю незначительность, несмотря на то, что был младше, был боязливее и слабее, обладал сейчас каким-то странным, внушительным колоритом и неуловимым авторитетом, которым было невозможно не восхищаться, и который заставил обоих остановиться, хотя счëты ещë не были сведены. – Лучше ты объясни мне, неблагодарная крыса, которой место на помойке. Каково это, а? Трахаться за моей спиной?! – закричал Роберт, разозлившись из-за невозмутимости и внешней невиновности Марко, из-за его лица, покрытого синяками и ссадинами, из-за того, что тот просто существовал, потому, что тот родился таким. Из-за того, что он пришёл тогда, когда был так нужен, в тот момент, когда в этом было стыдно признаться. И Левандовски понял, что искренне ненавидит Ройса. Но не может уйти: он психологически зависим от него. И войну за независимость, как это было ни странно, выиграл беспомощный и хрупкий Марко. – Успокойся, Левандовски. – всего лишь положив руку на плечо словно кипящего Роба, всë так же приглушëнно и сипло попросил Ройс, выглядивший сейчас значительно сильнее всех остальных. – Хватит устраивать истерики, неужели тебе так принципиально вести себя, как ребëнок? Остановись и подумай логически, прояви наконец мужество, которого у тебя нет. Или это так сложно для тебя? Просто взять себя в руки? Не терять контроля над собой? – Роберт уже не мог сдерживать выбросы агрессии и, видя, что Марко не собирался идти на уступки, став равнодушным ко всему, с силой толкнул его, заставив как карточный домик свалиться на пол и удариться головой о стену. И из рассечëнного затылка, безвольно врезавшегося в кафель, начала сочиться алая кровь. – Прекрасно. – устало улыбнувшись и издав короткий невесëлый смешок, прокомментировал Марко, привычный к такому, как к воздуху, и пристально посмотрел на стоявших над ним Матса и Роберта, которых ненавидел и одновременно испытывал жалость, так же, как и они к нему. – А теперь можете подробно объяснить, что здесь произошло? Хотя, я уже сам всë понял. Да, Хуммельс? – обратился он к своему бывшему другу и снова подавил в себе смех, вызванный всем философским скепсисом этой ироничной ситуации. – Зачем ты соврал? – Он лгал? – опять толкнув Матса, заставив того обессиленно приземлиться около Марко, мнительно уточнил Роберт, сурово глядя на парней, как на самых настоящих отбросов. – Ройс, говори правду. Эта тварь врала? Отвечай! – Марко лениво кивнул, испытывающе посмотрев из-под ресниц на Левандовского сверху вниз, и тот истерично рассмеялся. – Так какого хрена ты молчишь и просто не можешь сказать, где был вчера? Что ты скрываешь от меня? Марко уже хотел что-то ответить, рассеянно обняв свои худые колени, но этому разговору так и не было суждено продолжиться: откуда-то раздался разрывающий барабанные перепонки крик, и все они втроëм нехотя пошли в сторону источника звука, который привёл их на первый этаж. И когда Матс в растерянности лихорадочно напрягал свой сонный мозг, пытаясь придумать, чем можно остановить кровь, Роберт наклонился к нему, сжав чувствительную зону чужой руки до такой степени, что после этого очевидно должны были остаться не самые приятные следы, а сейчас по всему телу разливалась боль. И он неслышно прошептал: «Я убью тебя», после чего беззаботно улыбнулся и равнодушно осмотрел коридор, в котором они оказались. Коридор, в котором дежурил следователь собственной персоной. И где теперь был найден очередной труп. – Ну, и кому же повезло на этот раз? – издевательски поинтересовался Роберт, разминувшись с Матсом и Марко и подойдя к пребывавшему в глубочайшем шоке следователю, который стеклянными глазами смотрел на мëртвого парня, как на подтверждение собственной беспомощности. – Я так понимаю, Джио Рейна, верно? – спросил он, словно задавая будничный вопрос, наподобие «Не подскажите ли, сколько сейчас времени?», и рассматривая труп, который, по сравнению с остальными, выглядел относительно достойно: он был практически не обезображен, в нëм легко, в отличие от прошлых, узнавался человек, да и из видимых повреждений была только загадочная цифра «5», вырезанная на шее. – Я не понимаю. Я ничего не понимаю! У меня был идеальный план! – закричал Антуан, от злости пнув бездыханное тело и заводя разговор с первым попавшимся ему под руку человеком, которым оказался Роберт. – И почему цифра «5», если это третья жертва? Да и как вообще можно убить человека, если за всю ночь никто не выходил и не входил ни в один номер, в которых находились все, кто сейчас живëт в отеле? Марко! – сердито крикнул он, и несчастный Ройс медленно подошëл к нему, затравленными глазами окинув Роберта цепким взглядом. – Ты пересчитывал всех, кто учился на гражданском? – Разумеется. Все были в сборе, и никто не выходил. – нахмурившись, ответил Ройс, который действительно говорил правду. Хотя, вернее будет выразиться, был убеждëн, что говорил истину. – Клопп может подтвердить мои слова, да и вы сами, наверное, должны понять, что мне нет никакого резона врать. – «А у кого он есть, Марко? Кто мог солгать, если не ты?», – предательски пронеслось в голове, но перед тем, как Антуан успел что-то сказать, к нему подбежал запыхавшийся Мануэль с самым что ни на есть несчастным лицом. – Вы не видели Анджелину? – взволнованно спросил Нойер, практически крича и жалобно смотря на Роберта и Марко, словно те могли ему чем-то помочь. И на дне его потемневших глаз плескалась боль, в то время как Ройс вспоминал циничные слова девушки, называвшей его «скупым ублюдком», а в голове рождались неприятные воспоминания. – Еë нигде нет, и я не знаю, что делать. Это... Господи, Джио? – он впервые бросил взгляд на труп и побледнел, прижав ладонь ко рту. – В последний раз я видел еë на третьем этаже, в кабинете мистера Чеха. – коротко и сухо ответил Марко, понимая, что его сочувствие уже ничего не исправит, и устраивать цирк деланной скорби не имеет ни малейшего смысла, а Анджелина была слишком противна ему, чтобы организовывать в честь неë спектакль, даже ради такого славного парня, как Ману. – Мне нужен был громкоговоритель, поэтому она проводила меня, а потом мы разминулись. – чем дальше заходил разговор, тем больше Ройс хмурился, осознавая, что скорее всего девчонка была уже мертва, и в этом была и его вина. Ну, и какой же грех на этот раз? Ладно Джио – это очевидно. По извращëнной логике вполне можно приписать ему лень – лень основательно взяться за собственную жизнь и изменить еë к лучшему. Да и Рейна наверняка был бы рад смерти: ради чего ему жить, если теперь у него нет даже дозы, которая раньше составляла весь смысл бессмысленного существования? Но Анджелина? Ману больше не сказал ни слова: он думал о том же, о чëм и Марко, уже понимая, но отказываясь признавать то, что скорее всего его девушки уже не было в живых. Его губы дрогнули, и было заметно, что Нойер, всегда железный и непробиваемый для отрицательных эмоций, Нойер, всегда убеждëнный, что не стоит расстраиваться из-за пустяков, в число которых входит и смерть, (она же естественное продолжение жизни), Нойер, вечно, неизменно прагматичный и расчëтливый, был готов расплакаться. И он стремительно сорвался с места, побежав вверх по лестнице, которая, на самом деле, вела вниз, к закрытой двери опрятного и ювелирно убранного кабинета, которую стоило выбить, чтобы встретиться с обезображенным трупом, с порядковым номером «4». И уже не слушая рассуждения Роберта и Антуана, Марко бросился за Ману, понимая, что тот как никогда нуждался в поддержке и его просто-напросто нельзя было оставлять одного в такой момент. Однако Ройс совершенно невовремя столкнулся с непонятно откуда взявшимся Мейсоном, которого также что-то тревожило, и почему-то Марко казалось, что это было действительно важно. Иначе Маунт бы вряд ли стремился поговорить с ним. – Привет, Марко. Ты же вчера не считал всех самостоятельно, верно? – спросил он, и до того, как Ройс начал возражать, парень пояснил. – В том плане, что ты поручил это Роберту, я же прав? – Марко согласно кивнул, и он продолжил. – Я не хочу строить догадки и сомневаться в чëм-либо, особенно в словах Левандовского, (я знаю, что ты доверяешь ему, а я верю, что ты делаешь это небезосновательно). Однако я просто расскажу тебе то, что видел вчера, а выводы можешь сделать сам. Не хочу влезать в эту историю. – бросив тревожный взгляд в сторону трупа, сообщил Мейсон, и Марко с горькой иронией отметил, что сам был бы не против не иметь отношения ко всему происходящему. – Понимаешь, я не староста, но я всегда стараюсь по возможности помогать руководству нашего факультета, поэтому, когда мистер Лэмпард пересчитывал собравшихся, я проверял, есть ли кто-то из наших в коридоре, вернее, искал Кая с Тимо. И тогда я увидел, что Роберт разговаривал с Эрлингом. Я не особенно прислушивался, но они вели себя очень подозрительно. Словно пытались скрыть предмет своего разговора: когда я проходил мимо, они замолчали, а потом пожали руки, и Левандовски сказал: «Без проблем, не думаю, что это вызовет трудности. Тем более, мне кажется, это лучший выход из ситуации». – И что? – упорно уточнил Марко, не услышавший ничего необычного и решивший, что зря тратит собственное время. Однако внутри, всë же, нехотя зашевелились губительные шестерëнки сомнения: Ройс увидел появившегося в коридоре Эрлинга, который вëл себя действительно странно, словно притихнув. И вряд ли причиной такого поведения была скорбь: Холанд наоборт имел не самую лучшую привычку реагировать буквально на всë слишком остро и эмоционально. Но теперь он лишь тихо следил за разговором Левандовского и Гризманна, которые продолжали обсуждать произошедшее. – Ты просто не знаешь всех деталей, Марко, вот и всë! – горячо возразил Мейсон, которого всë происходящее вокруг явно не оставляло равнодушным, в отличие от Марко, который, однако, медленно начинал проникаться спецификой ситуации, чувствуя, что был непосредственным участником событий. А может, и виновником, если подозрения Маунта не были беспочвенными и были правдой. Но пока они смотрелись лишь как надуманный бред и совершенно тупой поворот сюжета, ни с чем несвязанный и взятый с потолка. Но что-то, однако, закономерно заставляло верить Мейсону. И этим чем-то явно был не здравый смысл. – Понимаешь, с вчерашнего дня Джио пребывал в состоянии абстиненции, проще говоря, ломки с постоянными нервными срывами, которые становились всë хуже и хуже. В итоге, Кай откопал в аптечке снотворное, и Рейна, конечно же, успокоился, но все мы понимали, что он уже не жилец. Да даже не потому, что у него было критическое состояние – люди и не из такого выбираются, Марко, поверь. Просто, ему уже не зачем было бороться. Ему не нужна была эта жизнь, и он за неë не цеплялся. А Эрлинг... – Мейсон покачал головой и вытер покрасневшие после бессонной ночи сухие глаза. – Он не верил в это, считал, что Джио выкарабкается, но одно знал совершенно точно: переносить его в другое место нельзя ни под каким предлогом. Так почему же Холанд не мог попросить Роберта оставить Рейну в другом номере? Да и если это не так, то ты видел вчера Джованни? А если верить отчëтам Левандовского, он должен был быть на месте, вместе со всеми, понимаешь? – Спасибо, Мейс. – лишь коротко поблагодарил Марко, чувствуя, что даже если его теория была надуманной, она всë объясняла, кроме одного. Зачем Роберту врать? Он же точно бы не поверил слезливой истории Эрлинга. Так почему Роб согласился? Чего тот пытался добиться? – Я не знаю, чему верить, я давно запутался. Но всë равно, могу только сказать «спасибо» за наблюдательность. Обещаю, я поговорю с Левандовским. Возможно, он ошибся и всë такое... Я обязательно выясню. Но знаешь, я хотел бы спросить у тебя совета... – начал Марко, но так и не успел договорить. – Ну, и чего это мы прохлаждаемся, господин Маунт? – раздалось из-за спины, и Мейсон, жутко покраснев, как пятиклассница, при этом испытывая всë тот же разъедающий внутренности стыд, посмотрел на подошедшего к парням Лэмпарда, уже окончательно протрезвевшего и из-за этого достаточно сердитого, чтобы отреагировать на два новых убийства как на очередной раздражающий фактор, призванный окончательно довести его. – Если ты от меня скрываешься, Мейс, это вовсе не значит, что я тебя не замечаю. И вообще, у тебя что-то случилось? Ты никогда раньше не отлынивал от работы. Или я чего-то не знаю? – Вам п-п-показалось, всë на самом деле нормально. Просто хочется спать и... – Мейсон, словно в поиске помощи, посмотрел на Марко, но тот не ответил, устало наблюдая разворачивавшуюся перед ним сцену и испытывая какое-то тупое, неуместное сожаление, связанное с осознанием, что всë это не имело ровным счëтом никакого смысла, однако представлялось жизненно важным. И пусть это не расстраивало, но внушало не самые приятные мысли о бренности любых начинаний и идей, которым всегда предназначено только одно, как и всем людям – смерть. Небытие. – Ладно, неважно. – подытожил в конце концов Маунт и грустно улыбнулся Ройсу, будто бы зная его мысли. – Пока, Марко! Подумай, пожалуйста, о том, что я тебе сказал. Да, это бред... – Но имеет право на жизнь. – Мейс кивнул, показав напоследок знак мира, и ушëл вслед за Фрэнком, пока Марко, не чувствуя ничего, кроме тупой ярости, которая сменила безразличие, с самым что ни на есть спокойным выражением лица подошëл к Роберту, невинно трепавшемуся со следователем, и попросил его отойти на пару секунд. – Ты мне ничего не хочешь рассказать, Левандовски? Зачем ты соврал мне насчëт того, что все были в сборе? – без длительных интерлюдей и увертюр, сразу же начал Ройс, отдав себе отчëт в том, что уже был в бешенстве. – Как ты мог вообще это допустить? Роберт! – Успокойся, Марко. Сам же говорил, не стоит терять контроль над собой. – хитро улыбнувшись, ответил парень, облокотившись на стену и рассматривая собственного собеседника с какой-то насмешкой. – Не переживай, а то уровень сахара в крови подскочет или артериальное давление, кто знает. А если серьëзно, вначале скажи, где ты был. До этого момента, пока я не услышу правду, считай, что можешь даже не пытаться разговаривать со мной. Да, придëтся ставить ультиматум, раз по-другому ты не в состоянии понять необходимость отвечать на мои вопросы честно и желательно сразу. – невозмутимо добавил Роберт, на лице которого не дрогнула ни одна черта. – Да мне плевать! Хочешь – слушай, и можешь даже поверить, если ты вдруг изволишь снизойти до этого. – сорвавшись на смех, крикнул Марко, пренебрегая последним правилом, которое каралось смертью: не рассказывать никому о случившемся. Но сейчас ему было безразлично, убьют его или нет: это было делом принципа. – Представляешь, когда я пошëл вымыть чашки, я столкнулся с маньяком, и мы с ним мило поболтали. – с горьким сарказмом сообщил он и порывистым движением, дрожащими пальцами задрал рукав свитера, разбинтовав предплечье и показав гноившийся и выглядивший поистине жутко порядковый номер «3», болевший до сих пор. – Или опять скажешь, что я и с ним трахался? Хотя да, тебя же больше устраивает версия, что я сплю с этим несчастным идиотом Хуммельсом! – Это невозможно. – с ужасом прошептал Роберт, прикоснувшись к полуокружностям порезов и отдëрнув руку, словно та дотронулась до раскалëнного железа. – Этого просто не могло быть! Он... Он не мог нарушить условия договора! – воскликнул Левандовски, окончательно сбив Марко с толку и одновременно с этим объяснив ему всë гораздо лучше, чем с помощью миллиона слов. – Он обещал не трогать тебя! – Кто он, Роберт? – испуганно переспросил Ройс, не веря собственной интуиции и догадкам, но парень лишь молчал, будто бы впав в ступор, и Марко ощутимо потряс его за плечи, повышая голос и чувствуя, как к глазам снова предательски подбирались бессмысленные слëзы. – Ты меня слышишь, Роберт? Какой ещë договор? О чëм ты вообще говоришь? – сбивчиво спрашивал он, перепрыгивая с вопроса на вопрос, в то время как внутри всë неотвратимо холодело. – Не волнуйся, Марко. – убирая от себя чужие руки и скользя взглядом мимо собственного собеседника, попросил Роберт, уголок губ которого насмешливо вытянулся вбок, изображая подобие улыбки. – Уже нет смысла держать это в тайне: да, я соврал тебе, когда сказал, что все были на месте. И можешь не задавать вопросов, почему я это сделал. – повисла пауза, и Левандовски тихим голосом сказал. – Дело в том, что я помогаю тому, кого ты называешь маньяком.