Путь до весны

С самого утра в Айсбурге было неспокойно и весьма шумно. Обстановка в главном замке Бьёльна была под стать погоде за окном: шёл последний месяц зимы, васарис, и он принёс с собой снега и ветра, мороз и ненастье. Но если зима билась и рыдала из-за того, что ей скоро предстояло покинуть этот мир и уступить место весне, то в Айсбурге беспокоились по иной, более приземлённой причине. Не так давно до замка дошли слухи о возможном мятеже на западе, в доме графов Хенвальдов, и сейчас леди Кристина и лорд Генрих ждали вестей от разведки, которую тайно послали во владения недовольных вассалов. Кристина прекрасно понимала, чем именно они были недовольны, да и свою прямую причастность к этому осознавала вполне ясно. Поэтому ей было особенно тревожно, даже, пожалуй, страшно: если мятеж и вправду начался, то виной всему — она и её, казалось бы, благая задумка. Гонца они принимали в главном зале Айсбурга, собрав здесь также всех, кто мог бы стать достойным советником в сложившейся ситуации. В зале было довольно холодно, пронзительный свет зимнего солнца проникал сквозь достаточно узкие окна под потолком и кое-как разрезал вечернюю темноту — не успело пробить пять пополудни, как уже начало темнеть. Кристина ёрзала на своём деревянном кресле, стоящем возле трона мужа, — то ли от холода, то ли от волнения, то ли от того, каким это кресло было неудобным. Трон, впрочем, тоже мягкостью не отличался: подобно её собственному, что находился дома, в Эори, он был каменным, почти без узоров (если они и были вырезаны когда-то, то давно уже стёрлись от времени) — и всё равно поражал своим величием. — Милорд, миледи… — начал гонец, поклонившись, и протянул небольшой пергамент, присланный разведчиками. — Боюсь, слухи о мятеже подтвердились. Генрих принял свиток, развернул, быстро прочитал. Кристина тоже взглянула — она сидела близко и смогла разобрать довольно крупные буквы, похожие на книжный полуустав. Те, кто письма не видел, зашептались, по залу пробежал общий раздосадованный вздох. — Неужели всё дело в налогах? — подала голос баронесса София Штольц, нервно сцепив пальцы в замок. Её большие зелёные глаза, обрамлённые длинными тёмно-рыжими ресницами, наполнились звенящей тревогой. — Полагаю, да, — вздохнула Кристина. Именно ход с налогами и был её изначально благим, пусть и тяжёлым решением. Началось всё ещё в прошлом году — неудачном, неурожайном, завершившимся жутко холодной зимой. Из-за страшных морозов на растопку было вырублено гораздо больше леса, чем планировалось, быстро иссякали и без того скудные запасы продовольствия. Боялись, что засеянная осенью озимая пшеница погибла и не взойдёт по весне. Всё это грозило привести к настоящему голоду, а ещё к тому, что доходы с торговли с другими королевствами будут попросту мизерные — что продавать-то, если самим едва хватает? Всё это время Кристина часто слышала жалобы, ругань, возмущения и даже проклятия, причём ото всех, начиная своими и мужниными вассалами и заканчивая юродивыми нищими на рынках. Кто-то даже заявлял о грядущем конце света, но таких проповедников жёстко осуждали священники, убеждая в паству в храмах, что подобное испытание — далеко не самое страшное, что может послать Господь. Вот уж от кого Кристина не ожидала поддержки, так это от церкви, но приходы исправно платили свои налоги и пресекали всякие еретические и изменнические речи, призывая к смирению. Зато понимала она, что со светской властью, в отличие от церковной, всё будет не так просто. Особенно от неурожая и зимы пострадали земли её родины — Нолда, недавно объединённого с Бьёльном посредством брачного союза леди Коллинз и лорда Штейнберга. Долго думая, споря, рассуждая и даже ссорясь, они оба пришли к выводу, что налоги, собираемые с Нолда, в этом году придётся сократить. Северные и центральные части Бьёльна тоже пострадали, и их участь также было решено облегчить. Не затронуло бедствие лишь бьёльнские земли на западе — именно там и проживали мятежные Хенвальды, а ещё дом графов Варденов, всегда неизменно богатый и благополучный. Кристина, впрочем, не питала напрасных надежд касаемо вассалов своего мужа: вряд ли они снова захотят помочь северным соседям-нолдийцам. И так уже достаточно помогли — на той войне, что разразилась почти два года назад в результате захвата Нолда шингстенцами. А теперь леди Коллинз-Штейнберг сама не хотела их ни о чём просить и ни к чему обязывать, но понимала, что придётся. Поэтому налог в западных землях она не уменьшила. Это и вызвало возмущение Хенвальдов, но странно, что только их. Или нет? — Нет, дело не в налогах, — подал голос Генрих, оторвавшись от чтения письма. Он кивнул гонцу, и тот, поклонившись, удалился из зала. Когда за ним закрылась дверь и повисла тишина, лорд Штейнберг продолжил: — Дело в вас, ваша милость. Не сразу поняв, что речь о ней, Кристина вздрогнула. Она без малого полтора года была леди Бьёльна, но далеко не все бьёльнцы приняли как её саму, так и закономерное объединение с Нолдом. И от этого становилось как-то больно. Будто всё, что она делала, было зря и не имело никакого смысла. Будто её гибель на войне принесла бы гораздо больше пользы. — А миледи-то здесь причём? — подал голос барон Хельмут Штольц, сидевший на длинной скамье рядом с женой, ближе всех к помосту с троном. Кристине захотелось даже благодарно ему улыбнуться, потому что она до сих пор не смела ожидать какой-либо поддержки и защиты от своего старого «заклятого» друга… Но она сдержалась. Всё-таки обсуждались серьёзные вещи, да и на душе было настолько мерзко, что нормальной улыбки бы точно не получилось. — Не все ваши добрые соседи довольны моим появлением в ваших краях, барон, — хмыкнула Кристина с горечью, сжимая подлокотники своего кресла; драгоценные камни на её кольцах тускло блеснули. Она быстро всё поняла, в глубине души изначально догадываясь, в чём же всё-таки причина. — Кому-то не нравится в целом идея с объединением Нолда и Бьёльна, кому-то то, что, несмотря на наш с милордом договор и королевский указ, я сохранила полную власть в Нолде, а не отдала её своему мужу, согласно традиции. Я думаю, налоги — просто повод, которого они так долго ждали. А причина во мне. Говоря это, она наклонила голову, словно ей было невероятно интересно изучать носки чёрных кожаных туфель, выглядывающие из-под подола серого шерстяного платья. Из несложной причёски выбилась тонкая каштановая прядь, и Кристина резко заправила её за ухо. Она ощущала на себе сочувствующий взгляд Генриха и знала, что он при этом был очень рассержен — он, как и любой другой разумный мужчина, готов был глотки рвать за честь своей жены. — Интересно, почему восстали лишь Хенвальды, — задумался барон Хельмут. — На западе, точнее, в тех его местах, что не пострадали от неурожая и морозов, есть ещё дом Варденов… — Вардены вам не враги, ваша милость, — наклонила голову леди Луиза, тихо сидевшая на самом дальнем конце скамьи. — Мой отец всегда был на вашей стороне, вы знаете это. Пожалуй, она говорила правду. Луиза была женой одного из младших братьев Генриха, Вольфганга Штейнберга, до недавних пор — прямого наследника Бьёльна. С появлением Кристины её жизнь изменилась: она потеряла право называться первой дамой аллода, лишилась своей главной привилегии, поэтому и на новую леди всегда смотрела с пренебрежением, даже, пожалуй, с ненавистью. Правда, открыто она никогда не проявляла свою злобу, но в речах её, обращённых к Кристине, всегда слышался яд. Даже сейчас, говоря о своём отце, графе Роберте, и его извечной верности дому Штейнбергов, Луиза не удержалась и бросила на леди Коллинз-Штейнберг короткий взгляд — такой, что Кристина поморщилась. Но отец её действительно был верным вассалом. Два года назад, когда война только-только началась, он принимал непосредственное участие в составлении плана освободительного похода, да и отряд тоже предоставил достаточно большой и боеспособный. Однако это не заставило Кристину загореться доверием и симпатией к леди Луизе. — И ваш отец, миледи, будет готов заплатить столько, сколько от него потребуется, пусть даже больше, чем все остальные вассалы его милости? — поинтересовался барон Хельмут как бы невзначай, голубые глаза его так и светились насмешкой, а губы растянулись в лукавой улыбке. — Уверена, что да, — чуть растерялась Луиза, голос её прозвучал глухо и сдавленно. Она будто нарочно выбрала место подальше от помоста, в мрачном углу, и делала вид, что ей, в общем-то, совершенно плевать на происходящее и никакого влияния на все решения она оказать не может. Её серое с тёмно-зелёной отделкой платье почти полностью сливалось с окутавшими её тенями, светлые волосы тоже не особо выделялись в темноте. — Восстание, господа, мы говорили о восстании, — напомнила Кристина, оторвавшись от внимательного изучения своей дальней родственницы. — Мы же не можем позволить Хенвальдам собрать войско… — Войско у них уже есть, — напомнил Генрих, приподняв в руке свёрнутый пергамент, в котором как раз было написано о том, что граф Ульрих Хенвальд действительно собрал войско из своих вассалов-рыцарей и ополченцев и готов идти на войну. — Теперь, видимо, пойдут на Айсбург… К сожалению, разведка пока не в курсе точных планов мятежников, но что им ещё делать, в конце концов? — Надо подавить мятеж на корню, и как можно быстрее, — пожал плечами барон Штольц и будто бы невольно сжал пальцы Софии в своей ладони. — Какую армию собрали Хенвальды? Думаю, милорд, ваших с миледи гарнизонов, а также моих людей должно хватить, чтобы достойно принять бой. Это было правдой: в Айсбурге находилась весьма большая гвардия, Кристина из Эори всегда брала с собой не менее ста человек, столько же привёл барон Хельмут из Штольца — с ним были и его собственные люди, и люди Софии. К тому же не помешало бы набрать небольшое ополчение из окрестностей… если на это останется время, конечно. — Разведка докладывает, что у графа Ульриха Хенвальда пока около тысячи с лишним человек, но он может собрать в два раза больше, насколько мне известно, — ответил Генрих, его зелёные глаза раздражённо блеснули. — К тому же он вряд ли потеряет надежду переманить на свою сторону кого-то ещё, помимо Варденов, подбить на бунт другие дома, чтобы ослабить нас. Этого нельзя допустить, господа, поэтому нам следует начинать готовиться к войне как можно быстрее. Лорд Вольфганг, велите собирать ополчение. Сейчас, во время официального совета, приходилось называть на «вы» не то что жену — даже родного брата. Вольфганг с готовностью кивнул, поднимаясь со скамьи, протянул руку супруге — и леди Луиза весьма грациозно наконец вышла из густой темноты, чтобы прошествовать с мужем к выходу. — Барон Хельмут, подготовьте ваших людей, — продолжил Генрих. — Если им вдруг не хватит оружия, доспехов или ещё чего-то — сообщите, я распоряжусь обеспечить. Миледи, — он повернулся к Кристине, — ваши люди наготове? — Мои гвардейцы всегда готовы защищать мою честь и честь всего Нолда, — гордо вскинула голову она. — И… милорд… раз уж зашла речь о моих людях… — Тут же Кристина чуть склонилась, чувствуя, что к щекам прилила кровь, а голос начал чуть дрожать от волнения. — Вы окажете большую честь, если доверите управление и командование войском именно мне. В зале воцарилась кромешная тишина, волосок упадёт — и то слышно будет. Генрих взглянул на жену с плохо скрываемым недоумением, а она посмела в ответ бросить вопросительный взгляд — что, мол, такого я сказала? Потом увидела, что Хельмут усмехнулся, будто вспомнил что-то очень забавное, и не сдержала усмешки сама. — Миледи, я беспокоюсь за ваше здоровье, — протянул Генрих после долгой паузы, не сводя с Кристины этого своего взгляда, — в том числе и душевное. Вы прекрасно помните, как отразилась на вас прошедшая война. — Не стоит беспокоиться, я уже давно оправилась после родов, а уж после войны — тем более, — парировала Кристина. — Но, господа, — она повернулась к залу, ко всем присутствующим, ловя их взгляды, полные, в основном, такого же недоумения, — раз уж я стала причиной этой розни, то я хочу собственноручно положить ей конец. Может, нам даже не придётся воевать с Хенвальдами, я просто поговорю с графом Ульрихом… Он узнает меня получше и поймёт, что все его возмущения из-за меня были напрасны. — Я не был бы столь уверен в миролюбии графа Ульриха, — вдруг подал голос Рихард Штейнберг, самый младший брат Генриха, что до этого сидел тихо и безмолвно и не принимал участия в разговоре — ему ещё не исполнилось восемнадцати и мало кто хотел к нему прислушиваться. Но он всё же решил высказаться, не выдержал… Кристина ободряюще улыбнулась ему — она понимала его как никто другой. Помнится, на военных советах, что проходили до и во время минувшей войны, её тоже никто не хотел слушать, но не из-за возраста, а из-за пола. Однако прошло два года, и по примеру Кристины сейчас на совете присутствовали и леди Луиза, и баронесса София, и другим женщинам, окажись они здесь, тоже бы дали право голоса. — Я тоже не уверена, — вздохнула Кристина, — но всё же я хочу исправить это досадное недоразумение. Оно может привести к кровопролитию, гибели людей и очередной войне, которая снова порвёт на части наше королевство. — Наоборот, не возмутит ли графа Ульриха то, именно вы поведёте войско, призванное подавить его мятеж? — тихо спросила София встревоженным голосом, сжав пальцами ткань своего лилового платья. — Я хочу дать ему понять, что я иду не воевать, а мирно поговорить, — отозвалась Кристина. На самом деле странное, доселе незнакомое чувство вдруг закралось в её душу, и она поняла, что имя ему — тщеславие. Она очень хотела проявить себя, показать, чего стоит. Во время прошлой войны ничего подобного не наблюдалось, даже напротив — Кристина то и дело ощущала приступы беспомощности и самоненависти, чувство вины грызло её душу, а самооценка упала куда-то на морское дно. Желания как-то проявить себя тогда тоже не было, Кристина хотела лишь отвоевать свою землю и вернуть ей свободу. А тут… да как смеют эти Хенвальды пренебрежительно к ней относиться? Теперь она — их законная правительница наравне с Генрихом, они не могут не признавать её! Она не какая-то там чужеземка, она — такая же драффарийка, как и они, она не захватывала силой их землю, а получила власть над ней в результате мирного союза. Подобные мысли, возмущение и неприязнь и вызвали в ней это столь странное чувство гордыни. Кристина напряглась, стиснула подлокотники кресла, заскрежетала зубами, чтобы сдержать столь неуместные сейчас эмоции. Но, кажется, в зале никто и не заметил этого внезапного возмущения, на мгновение вспыхнувшего в её серо-голубых глазах. Генрих размышлял молча, не глядя ни на кого, — казалось, что противоположная стена зала его интересовала сильнее, чем все присутствующие здесь. Но Кристина понимала, что он смотрел вовсе не на стену, а куда-то в пустоту, в неизвестность, взвешивая все «за» и «против». Она понимала его сомнения и беспокойства, понимала, что он уже много раз пожалел о том, что когда-то позволил ей отправиться с ним на прошлую войну… Но понимала она и то, что муж не сомневался в ней как в воительнице. Он знал, что ей можно доверить оружие и войско, поэтому не мог сейчас сразу принять решение. — Ну хорошо, миледи, — вдруг заговорил Генрих — он повернулся к ней лицом, чуть приподнявшись на троне и улыбнувшись. В зале зашевелились: Рихард покачал головой, Хельмут закатил глаза, а София отчего-то улыбнулась. — Возьмите войско и остановите мятеж Хенвальдов. Но всё же я думаю, что командовать армией, пусть и небольшой, в одиночестве вам будет несколько трудно. — Почувствовав крошечный укол обиды, Кристина, тем не менее, признавала его правоту. — С вами поедет капитан Герхард Больдт, вы сами знаете, какой это опытный и отважный человек, ему можно доверять, и он всегда даёт хорошие советы. — Кристина согласно кивнула, не сказав больше ни слова, и Генрих встал: — Спасибо, господа… и дамы, — добавил он, явно ещё не привыкший к тому, что на военных советах последнее время стало больше женщин. — На сегодня пока всё. У дверей Кристину внезапно остановил Рихард — из зала вышли почти все, кроме них двоих. Юноша выглядел взволнованным и даже несколько растерянным, будто то, что было сегодня сказано на совете, его напугало. — Миледи, я не стал просить разрешения у брата, потому что и так знаю, что он ответит… — начал Рихард, пряча глаза. — Но я спрошу у вас. — Он бросил взгляд на коридор, ведущий из зала, и, убедившись, что его уже никто не услышит, исправил: — У тебя. Могу ли я отправиться в поход с тобой? Кристина сама попросила его называть её на «ты» ещё до её свадьбы с Генрихом, хотя Рихард иногда забывал об этом. — Тебе же… — Уже вот-вот исполнится восемнадцать, — радостно прервал её он, улыбнувшись. Кристина оглядела его с ног до головы. Рихард, в отличие от Вольфганга, был очень похожим на своего старшего брата: такие же зелёные глаза и тёмно-русые волосы, выдающиеся скулы и высокий рост — в свои неполные восемнадцать юноша был выше Кристины почти на голову. Он был очень отважным и ответственным — Хельмут, у которого Рихард служил оруженосцем, не раз это подтверждал. — Я помню, что у тебя скоро именины, — улыбнулась она. — Вы с его светлостью и его супругой поэтому сюда и приехали, верно? — Ну да, это я его уговорил, — хмыкнул Рихард. Он завёл руки за спину и начал переминаться с ноги на ногу, будто не вёл непосредственный разговор с женой брата, а отвечал невыученный урок. — Мне хотелось встретить совершеннолетие дома, и было бы здорово, если бы и в рыцари меня посвятили здесь… Его светлость не возражал. «И слава Богу», — подумала Кристина: присутствие Хельмута в столь непростой ситуации было как нельзя кстати. Несмотря на свою заносчивость и высокомерие, барон Штольц был отличным воином и часто на военных советах подавал неплохие идеи. Да и после свадьбы с Софией, в девичестве баронессой Даррендорф, он спеси поубавил, стал меньше выделываться, прекратил отпускать язвительные подколы и неприличные шутки. — Но если ты отправишься со мной, то твоя мечта не сбудется, — заметила Кристина, положив руку Рихарду на плечо. На нём был серый камзол из мягкого бархата — ткань ощущалась невыразимо приятной, а богатая фиолетовая вышивка на воротнике не могла не радовать глаз. — Ты встретишь восемнадцатилетие в походе, в шатре или под открытым небом, и даже если барон Штольц тоже пойдёт в поход (в чём я, впрочем, сомневаюсь), то обряд посвящения будет не таким торжественным и роскошным, как ты заслуживаешь. Так что оставайся дома. — Ну тогда, может… — Рихард запнулся, а потом резко поднял на Кристину взгляд — в нём плескалась надежда и юношеский задор. — Могу я попросить тебя хотя бы попытаться вернуться к моим именинам? Буду очень рад тебя видеть, — добавил он. — Я постараюсь, — кивнула Кристина. И вздохнула украдкой. Несмотря на уверенность в победе, у неё всё же оставался шанс сложить голову на поле боя. *** К новому походу удалось подготовиться быстро — за четыре дня. В Айсбурге и без того было собрано множество боеспособных людей, гвардейцев и рыцарей; крестьяне из окрестных деревень, привыкшие мгновенно исполнять приказы своих хозяев, тоже особо не мешкали. Кристина, как и прочие воины, усердно готовилась к походу, порой пренебрегая сном и едой: собирала вещи, примеряла новые доспехи, стёганки, сапоги, выбирала боевых и походных коней… Также ей потребовалось новое оружие: личный меч Кристины, Праведный, находился на починке у кузнеца и пока ещё не был готов. Но самым главным, конечно, были тренировки. Из-за беременности и родов Кристина много седмиц не прикасалась к оружию, лишь спустя два месяца после рождения сына лекари позволили ей вернуться к упражнениям с мечом. Она хоть и не растеряла хватку, но всё же понимала, что явно кое-что подзабыла за столь большой срок. Поэтому теперь изо всех сил старалась наверстать упущенное, целыми днями пропадая на тренировочном дворе, особенно сейчас, когда стало теплее. Из-за долгого перерыва мышцы жутко болели, Кристина быстро выматывалась, но всё же не позволяла себе расслабляться, каждый день увеличивая нагрузки и очень стараясь отточить свой навык владения мечом до идеала. Последний вечер перед походом выдался относительно спокойным — будто штиль перед страшным штормом. Кристина слышала, как солдаты в казармах весело шутили, подбадривали друг друга и даже пели песни, и это вселило в неё ещё больше уверенности в успехе грядущего дела. В конце концов, она взяла на себя огромную ответственность и теперь не имеет права подвести своего мужа и его… их землю. О том, что будет, если ей не удастся подавить мятеж, если она проиграет битву графу Хенвальду, Кристина старалась не думать. Генрих уговорил её хотя бы в эту ночь лечь спать пораньше, поэтому она прекратила тренировку ещё до заката, быстро поужинала, приняла ванну и перед сном отправилась в детскую навестить сына. Ему едва исполнилось четыре месяца, и он нуждался в постоянном внимании, любви, заботе и ласке, и женщина уделяла ему столько времени, сколько могла, жертвуя сном и забывая порой поесть. Лишь сейчас, перед походом, она реже заходила к нему, отчего постоянно переживала и чувствовала угрызения совести. Да, у маленького Джеймса, которого Кристина назвала в честь своего отца, были и няньки, и кормилица, но всё же ясно, что никто, кроме матери, не сможет подарить ему достаточно любви и нежности. Подходя к детской, Кристина вдруг увидела Софию и даже замерла от неожиданности. Она была рада, что в Айсбург, помимо Хельмута (его присутствие уже было большой удачей) приехала его жена. Кристина и София дружили много лет и были искренне рады видеть друг друга, даже сейчас, когда назревала очередная война, пусть и местных масштабов. Но на этот раз Кристина не ожидала увидеть её здесь. Она думала, что баронесса Штольц со своим благоверным давно уже спала — обычно после ужина их где-либо, кроме выделенных им покоев в гостевом крыле, застать было сложно. Здорово, что они проводили так много времени вместе, что их редко можно было встретить поодиночке, друг без друга. Для Кристины это было важно хотя бы потому, что она сама устроила их брак. Но если София хотела видеть её и поговорить наедине, то почему пришла именно сюда, а не в кабинет, например? Тем более в такой поздний час? Сейчас она выглядела так, будто ложиться ещё и не собиралась, а напротив, только недавно встала, оделась и причесалась: рыжие волосы заплетены в две косы у висков и уложены вокруг головы, шёлковое розовое платье-блио смотрелось как с иголочки, лишь взгляд у Софии был уставшим и тревожным. — Здравствуй, — улыбнулась подруге Кристина. Рыжеволосая баронесса вздрогнула, будто сильно испугалась её голоса, но тоже смогла выдавить из себя улыбку. Однако даже в полутьме коридора легко было заметить, что в глазах у Софии тлела странная печаль, вот-вот готовая вырваться из неё горькими слезами. — Всё в порядке? — тут же поинтересовалась Кристина с тревогой в голосе. — Д-да, просто… — София сглотнула. — Вы наверняка завтра уедете рано, и я хотела пожелать вам удачи сейчас. Несмотря на давнюю дружбу, у Кристины не вышло отучить девушку называть её, подругу и родственницу, на «вы». Наверное, сыграла роль разница в возрасте — Софии ещё не исполнилось девятнадцати, а Кристине было уже двадцать шесть, и она сама благодаря этой разнице всегда относилась к подруге покровительственно и участливо как единственная оставшаяся в живых старшая родственница. — Не беспокойся за меня. — Она приобняла Софию за плечи. — Этот поход не сравнится с той, предыдущей войной, поверь мне. Я уверена, что всё разрешится быстро и почти без потерь. — Сложно не беспокоиться, — вздохнула девушка. — Ну чего ты так расстроилась? Твой Хельмут со мной не едет, останется здесь, с тобой. А обо мне не переживай. — А вдруг… вдруг ничего не получится? Ясное дело, что будет, если ничего не получится. Восстание разрастётся, словно лесной пожар, охватит весь Бьёльн, превратится в новую гражданскую войну… Придётся разрабатывать сложную стратегию, собирать войска в Нолде, чтобы подавить все очаги мятежа, взяв численным превосходством. А потом ещё несколько месяцев разбираться с последствиями, восстанавливая как разрушенные в ходе войны замки, города и деревни, так и собственную репутацию. Кристина незаметно вздохнула, подумав об этом, но голос её зазвучал звонко и уверенно: — Всё получится, главное, не падать духом. На нашей стороне правда и закон. — Она кивнула на дверь, ведущую в детскую. — Пойдём, поможешь мне Джеймса уложить. София вдруг округлила глаза, отпрянула, невольно сбрасывая ладонь Кристины с плеча, и едва не споткнулась, запутавшись в длинном подоле своего платья. Слава Богу, женщина вовремя успела ухватить её за предплечье и тем самым спасла от падения. — Нет, не стоит, я не… я не умею, у меня же своих нет! — залепетала София и с мольбой взглянула на Кристину. — Ничего, это неважно, пойдём, — усмехнулась та, открыла дверь и кое-как протолкнула туда подругу. Комнатка Джеймса (Кристина решила, что он должен жить отдельно от сына Вольфганга и Луизы, и распорядилась обустроить для него свою детскую) была небольшой, но очень уютной. Деревянная кроватка-качка стояла у окна, зашторенного светло-синими занавесками, весь пол был застелен большим мягким ковром заморского производства, возле двери стоял ящик с игрушками, а возле противоположной стены располагалась выкрашенная белой краской скамья — чтобы уставшей маме или няне можно было присесть, качая кроватку или играя с малышом. В детской сейчас находилась лишь кормилица Джеймса, тридцатилетняя Авелина. Она держала мальчика на руках, чуть покачивая его, а тот едва слышно плакал, явно готовясь зарыдать по-настоящему. — Не наелся? — встревожилась Кристина, подходя к Авелине. София же замерла в дверном проёме. — Вроде наелся, мледи, грудь больше не берёт, но чего-то хнычет… — пожала плечами кормилица. — Пелёнки я ему поменяла, осталось только уложить. Кристина приняла от неё на руки большой свёрток одеял и пелёнок, посреди которых виднелось залитое слезами личико Джеймса-младшего. Женщина тут же поцеловала его, прижала к себе, надеясь, что ощущение материнского присутствия, тепла и любви его успокоит. Молча кивнула Авелине, и та, сделав неумелый реверанс сначала самой Кристине, а потом освободившей проход Софии, быстро удалилась. — Ну что, маленький мой, будем ложиться? — Кристина чуть отстранила от себя младенца, отчего он заревел уже громче. — Зайчонок, надо спать, — улыбнулась она. Услышала сзади шаги — София несмело подошла к ней, приглядываясь, будто хотела рассмотреть в мальчике что-то необычное. Во взгляде её плескались тем временем совершенно разные эмоции — от умиления и явного интереса до глубокой, болезненной печали. — Какие глаза у него красивые, — заметила она вдруг. — Да, необычно получилось, — хмыкнула Кристина, будто они с Генрихом, вообще-то, изначально планировали сделать просто зеленоглазого ребёнка, в отца, но случайно что-то пошло не так, и один глаз внезапно приобрёл серый цвет. Впрочем, объяснение этому было: у матери Кристины, леди Лилиан, были серые глаза, и Джеймс мог унаследовать цвет именно от бабки. — Хочешь подержать? — предложила она, и София отпрянула. Однако тут же уверенно кивнула и протянула руки, осторожно принимая младенца. Впрочем, опыт обращения с детьми у неё явно имелся: у Софии был младший брат, Роэль, нынешний барон Даррендорф, а разница в возрасте у них была в целых тринадцать лет, так что девушке наверняка не раз доводилось качать его на руках, и она прекрасно знала, как правильно держать ребёнка. София улыбалась малышу и что-то нашёптывала, но Кристина видела, что в глазах её собирались слёзы, а губы дрожали — она готова была вот-вот заплакать на пару с младенцем. Женщина погладила её по спине в знак поддержки, понимая, что никакие её слова и жесты не смогут унять эту тоску бедной Софии. Та уложила ребёнка в кроватку — тот затих, перестал хныкать и закрыл глазки, погружаясь в свой тихий младенческий сон. — Как ты с ним хорошо поладила, — заметила Кристина. Она чуть подтолкнула качку и, чтобы лучше спалось, тихонько пропела: — Из кувшина через край Льётся в небо молоко… Спи, мой милый, засыпай, Завтра ехать далеко. — Да, вот только… — София решилась заговорить лишь спустя пару минут после того, как Кристина закончила петь колыбельную. Но отчего-то не договорила — тяжело вздохнула и быстро стёрла всё-таки пробежавшую по щеке одинокую слезинку. — Ну не плачь, не нужно… И у тебя обязательно будут дети. Вы же совсем недавно поженились… — Уже почти год, — возразила София. Обе они говорили тихо, приглушёнными голосами, чтобы не разбудить Джеймса, но сейчас она не выдержала и заговорила громче: — Мы поженились прошлой весной, и всё это время у меня ни разу не получилось. Есть ли смысл вообще надеяться, что получится в дальнейшем? Не зная, что ответить, Кристина лишь сжала её плечи, ловя потускневший взгляд. Она понимала, что утешения, убеждения в том, что всё ещё впереди и не стоит отчаиваться раньше времени, могли не только не подействовать, но и навредить, ввести Софию в ещё более глубокую тоску, из которой не найдётся выхода. И очень боялась, что случайно скажет что-то не то и тем самым обидит подругу. — Но вообще… — Кристина слабо улыбнулась. — Сама видишь, что растить детей не так просто, как может показаться. Джеймс, например, очень нервный, часто плачет и капризничает… — Да я на всё готова! — прервала её София, покачав головой. — Я знаю, что во время беременности может быть очень плохо, и тошнит, и устаёшь быстро… — И зубы страдают, — подтвердила Кристина, не убирая улыбки. — У меня один коренной шатается, другой почернел… А Авелину ты сама видела — у неё и передних нет. Она, конечно, и не надеялась как-то переубедить подругу этими рассказами о нелёгкой судьбе беременной женщины. Было видно, как сильно София хотела детей и как переживала из-за того, что не могла зачать. И если утешить её хоть и нелегко, но возможно, то отговорить… Да и зачем отговаривать, зачем призывать смириться, если им с Хельмутом наследник нужен так или иначе? — Я и роды видела, — продолжила София, — когда мама рожала Роэля. Видела, как это больно и… и грязно… И как мама при этом страдала. И я готова… — повторила девушка и опустила голову. — Я готова пережить всё это, или даже, наоборот, не пережить, лишь бы только у нас с Хельмутом был сын! — Неожиданно она улыбнулась: — Такой же белокурый и голубоглазый. Кристина не ответила, не зная, что сказать. Да, она сама буквально полгода назад думала так же и готова была многим пожертвовать, в том числе здоровьем и возможностью владеть мечом, лишь бы дать жизнь своему сыну… Слава Богу, что в итоге ничем жертвовать не пришлось, беременность и роды прошли вполне благополучно, Джеймс родился здоровым и крепким, а она быстро оправилась. Но слова Софии поразили её до самого сердца. Её жертвенность, упорство и это бесконечно сильное желание завести детей не могли не восхищать. — Пока меня не будет, — Кристина коснулась её влажной от слёз щеки пальцами, заставляя поднять голову, внимательно взглянула в глаза, — присмотри за Джеймсом, пожалуйста. Авелина, конечно, очень хорошая и исполнительная, но и она не всесильна и может устать. К тому же у неё своих детей — семеро по лавкам. София так и засветилась, уголки её губ поползли вверх, а в глазах вспыхнул поистине детский восторг. — Конечно, миледи, — закивала она. — Я вас не подведу, обещаю! Прижимая Софию к себе, Кристина услышала, как быстро и радостно бьётся её сердце в предчувствии долгих дней, полных одновременно и тревоги за подругу, и счастья общения с малышом.