Когда

После победы в младшей серии Шарль быстро обзавёлся друзьями в паддоке, благо, франкоговорящие всегда держатся вместе. Пьер и так был его другом с детства, а Эстебан поумерил пыл соперничества. А вот Роман... Он сразу проникся к Шарлю теплотой, это было видно, да и сам нисколько не скрывал. Всегда интересуется, как дела, всё ли в порядке, и всегда с такой солнечной улыбкой на лице, что Шарль искренне хочет ответить взаимностью, но каждый раз что-то его останавливает. То ли разница в возрасте даёт о себе знать, то ли этот почти отеческий тон в голосе отзывается слишком знакомыми нотками, то ли мешает неистовое желание влепить ему пару затрещин после каждого столкновения. — Идиот! — кричит Шарль прямо в лицо Роману, и это ещё самое мягкое, что вылетает из его уст после гонки в Остине. Одно касание, и надежды на достойный финиш — вдребезги, а Роман ещё спорит, как будто не виноват, и в глазах такое недоумение, что руки чешутся придушить на месте. «Прости, не сдержался», — пишет Шарль уже после гонки, вечером. «Ты серьёзно? Расслабься, я всё понимаю. Главное, что ты цел», — приходит сообщение от Романа. Тот отделался одним штрафным очком — ещё два, и ему придётся пропустить гонку. И чёрт его знает, что лучше. Роман действительно нисколько не обиделся. Всё так же мягко улыбается при встрече, спрашивает обо всём и называет своим другом, но только сейчас Шарль замечает, что его голос подрагивает, а глаза блестят далеко не так радостно. Да и на самом деле блестели уже давно, где-то после аварии на первом повороте в Спа. Тогда на Шарле не осталось ни царапинки: весь удар пришёлся на гало, почти целиком содрав с него краску. Осознание нагрянуло уже потом, когда после гонки Роман подошёл к нему и начал расспрашивать о самочувствии, и уже тогда в глазах стояла эта искра отчаяния. Только спустя пару месяцев после очередной трагедии до Шарля доходит, почему. «Давай поговорим. Наедине», — пишет он, и ответ приходит мгновенно: «Я как раз собирался предложить». Говорить тяжело, даже о самых светлых моментах. Особенно о самых светлых моментах — всё равно что раздирать зажившую рану. На глаза упорно накатывают слёзы, и только присутствие Романа и теплота его рук не даёт ему окончательно разреветься. Сам Роман улыбается, мягко, но тоже через силу, и внимательно слушает. — Если бы твои дети захотели стать гонщиками, что бы ты сделал? Поддержал бы их или уговорил бы бросить это дело? — спрашивает Шарль. — Второе, скорее всего. Когда ты сам идёшь на риск, это одно, а совсем другое — смотреть, как это делают близкие, будучи не в силах им помочь. Если бы я так стоял и смотрел, зная, что в любой момент эта гонка может стать их... — Роман резко замолкает, нахмурившись, и затем добавляет: — Я бы никогда себя не простил. — Даже если для них это дело всей жизни? — Даже если для них это дело всей жизни. Что угодно, только не Формула, — Роман смотрит прямо в глаза Шарлю и тихо продолжает: — Честно, до сих пор не могу понять, как твой отец сдержался и не запретил тебе участвовать после... ну, ты знаешь. — Слишком много было туда вложено. Да и потом, они оба хотели бы видеть меня на подиуме несмотря ни на что. Взять и уйти — значит сдаться, значит осквернить их память. Роман понимающе кивает: — Они бы гордились тобой, я уверен. И, честно, я безумно счастлив за тебя, за твой прогресс... — Но? Его голубые глаза пронизывают насквозь. — Ты идёшь по его стопам. Я не верю в злой рок, но не хочу снова потерять того, кто был ему дорог. — Роман, я... — Шарль издаёт смешок, как назло, в самый неподходящий момент. — Я ценю твою заботу, правда, но я прекрасно знаю, на что иду. Я бы лучше на твоём месте позаботился о себе. — Для этого у меня есть психолог, а остальное зависит от самой машины. Не переживай. — Я тоже не хочу терять такого светлого и искреннего человека как ты, знаешь ли. Роман краснеет, а в его зрачках играют искры от лампы. Внутри Шарля что-то щёлкает, и он наконец-то понимает, почему не может сдружиться с ним. Каждый раз у него словно отнимали частичку души, каждый раз сердце болело так, что хотелось выть, каждый раз уходили невовремя. И каждый раз это были близкие люди, которые так же его поддерживали и переживали за него. Первый раз был случайностью, второй походил на закономерность, и теория вероятностей уже нашёптывала имя следующего. Потерять хорошего знакомого было бы невыносимо больно. Потерять хорошего друга было бы последней точкой. Может быть, если держаться в стороне, станет чуточку легче. Шарль проходит повороты машинально, пытаясь не смотреть на пламя, но оно уже отпечаталось на сетчатке. Гонка осталась где-то на подсознании. В голове ничего, кроме приглушённого нарастающей паникой шума двигателя. Он слышит какие-то слова по радио, а с губ срывается лишь одно: — Всё ещё никакой информации? — Всё ещё никакой информации, — звенит эхом в ушах. Он не помнит, как доехал до питлейна. Ноги несут его к боксам, пока его буквально не ловит посреди пути один из инженеров. — Что с Романом? — единственное, что Шарль может сказать. — Он в порядке, должны доставить в больницу. Выдох — и он возвращается из подсознания в Бахрейн, в бесконечную суету паддока. Среди всего мельтешения он находит местечко для того, чтобы просто сесть, и в этот момент все запертые прежде чувства начинают выходить слезами. Роман возвращается через несколько дней. Всё такой же весёлый, улыбчивый даже сквозь маску, как будто не его едва не зажарило в адском пламени. Всё, что осталось после того дня, как напоминание — бинты на руках, тех самых, которые он держал тогда. — Роман! — Шарль окликает его, и он тут же подходит к нему и останавливается в полутора метрах. — Шарль! Я так рад тебя видеть, расскажи, как всё прошло без меня? — Да, в принципе, нормально... — отвечает он, стараясь соблюдать дистанцию, но тут же плюёт на все приличия и бросается в объятия. Поначалу ошарашенный, Роман прижимает его к себе, через боль, губами касаясь его волос через ткань маски. — Я думал, ты погиб, — с трудом пытается произнести Шарль. — Я тоже, — отвечает Роман ничуть не изменившимся голосом. — Боялся, что больше не увижу вас всех, и сделал всё что мог. Шарль не хочет отпускать его из объятий. Слёзы текут по щекам и впитываются в маску, пока тёплое дыхание согревает кожу. Он закрывает глаза, осторожно расслабляет руки, а затем открывает. Роман всё на том же месте. — Прости, до сих пор не верится, — говорит Шарль, протирая глаза. — Ты был прав, — отвечает Роман. — Мне действительно нужно заняться собой. Наверстать все те дни, когда я был вдали от семьи. — Так ты уходишь из спорта насовсем? — Пока не знаю. — Будь я на твоём месте, я бы точно сделал перерыв, — Шарль только сейчас замечает, что всё это время улыбался. Подхватил от него словно заразу в противовес короне. — Как твои руки? — Прекрасно! Пальцами двигать всё ещё больновато, но это пройдёт, я даже не сомневаюсь, — Роман протягивает их Шарлю, и он осторожно касается бинтов. Проводит по ним пальцами, так, чтобы не сделать ему больно, на что он только ухмыляется, иногда прищуриваясь. — Жалко, что тебе придётся уходить на такой ноте, — говорит Шарль. — Ну, всегда есть Twitch, так что, может быть, увидимся там, — Роман подмигивает ему. — Спасибо тебе. Ты настоящий друг. Наконец-то Шарль может ответить с чистой совестью: — Ты тоже.