Сгоревшие сказки

Драко колотит холодом, будто под напряжением, его переполняет обида и едкий, противный, панический страх. Драко тошнит от страха. Всё его тело болит, всё его тело похоже на один огромный синяк, суставы и кости ноют, Драко не может толком пошевелиться. Ладонь Тэо опускается на затылок, вынуждая дернуться, и утыкает в шею, заставляя дышать успокаивающим запахом. Тэо был недоминантным альфой, его феромоны несли покой, нежели подавляли и доминировали, и Драко рвано дышит, его лёгкие полны запаха мокрой травы и виноградных лоз, от этого тоже тошно. Ему хочется обернуться, вскинуться со всем гневом и злостью, что в нём есть, оскалить клыки, снова привлечь внимание, чтобы хоть на мгновение почувствовать, как взвивается яростным боем в ответ медовая патока и северные грозы, но он не может, он чувствует себя бесконечно слабым и маленьким, и от невозможности иметь рядом того альфу, который нужен, только хуже. Крэбб и Гойл заслоняют его спинами, хорошие вассалы, пока Панси ругается с Моуди, Драко чувствует её давящий кардамон и ячмень, почти давится ими, зарываясь только сильнее в крепкую шею, будто это могло помочь. Его трясёт от всего и сразу, сердце заходится бешено где-то в горле, мешая дышать, и вместо слов получается только едва слышное поскуливание. Тэо отвечает глубоким, гортанным рокотом, это инстинкты, инстинкты требуют защитить находящуюся в стрессе омегу, и дальше Драко не помнит, весь маршрут до Общей комнаты не остаётся в памяти, он идёт, автоматически переставляя ноги, почти повиснув на Нотте, однако тот, кажется, не слишком возражает, по крайней мере, идёт молча. Крэбб (или Гойл, их голоса на удивление похожи, если не смотреть) предлагает понести его, на что Панси отвечает, что их феромоны слишком уж агрессивны и могут спровоцировать только ещё один приступ паники, и Драко честно благодарен ей за такую разумность, но ничего не говорит, он слишком устал, ему слишком плохо, чтобы говорить. Гостиная факультета в такое время почти пуста, все или на улице, ловя последние деньки тепла и солнца, или в библиотеке, расправляясь с домашними заданиями, из всех кресел и диванов занята только пара у камина, там сидит пара малышей, на которых никто не обращает внимания. Драко всё ещё мелко потряхивает, пусть и выглядит он уже не на грани обморока, и Дафна коротко вздыхает: – Ему бы свить гнездо, такое помогает при сильном стрессе... – Если бы я мог, – Драко пробирает истеричным смехом, он прячет лицо в дрожащих руках и шумно дышит до тех пор, пока Миллисент не оказывается рядом с чашкой крепкого чая, наверняка разбавленного Успокаивающим настоем, и облаком мягких, едва ощутимых феромонов, окутывающих, словно утренний туман. Если бы он мог... Он мог бы одолжить немного вещей у Нотта, Панси и Дафны, как альф, он мог бы действительно построить гнездо, чтобы организм попустило немного, он мог бы. Но не хотел. Единственный альфа, чьи вещи и чьё гнездо действительно могли бы принести покой в его душу, сейчас наверняка сидел со своими друзьями где-то высоко в башне Гриффиндора и злорадствовал. Драко пришлось встать и умыться, чтобы сдержать ещё один позыв тошноты. Он чувствовал себя маленьким, слабым и беспомощным почти впервые в жизни, ему хотелось плакать и, следуя инстинктам, просто свернуться в клубок, дожидаясь, пока придет его пара и успокоит. Он знал, что этого никогда не случится, и от этого было ещё хуже. Когда Гарри вдруг оказывается перед его кроватью, Драко уверен, что у него галлюцинации, потому что Поттер просто стоит молча, глядит сверху-вниз и его запах свежего ветра перед штормом забивается в ноздри, словно ядовитый туман, Драко с огромным трудом сдерживается, чтобы не уткнуться обратно в одолженный у Панси свитер, чтобы перебить чужие феромоны и запретить себе так откровенно плавиться и тянуться. Он чувствовал, как сильно организм сейчас нуждался в этом чертовом медовом аромате, так что неудивительно, что он приснил себе чёртового Поттера в собственной спальне.