Вода и камень.

Маленькая Рапунцель никогда не была болезным ребёнком. Но мать девочки, изменяющая себя под веянием моды, считала, что дети - это цветы жизни, а её милая белокурая доченька должна стать в этом саду самой прекрасной розой. Маленькую розу держали под стеклянным колпаком, оберегая таким образом её от сорняков, снегов, солнца, ветров, способных истрепать нежные лепестки. Розу холили и лелеяли, держа отдельно от всех цветов. Роза выросла дикой. За пять лет, проведённых в четырёх стенах, где не было ничего, кроме восковых карандашей ("Моя дорогая, у тебя может быть аллергия на краску! А от карандашей можешь ещё и заноз нахватать. К тому же, их точить надо, поранишься ещё, чего доброго!"), мольберта, кровати да шкафа с одеждой и книгами, девочка ощерилась на весь мир. Глупые люди придумали технику, портящую зрение и ум, сигареты, являющиеся медленной смертью, атомные бомбы, оружие и кучу других вещей, отравляющих радостное существование индивидуумов в этом мире. Но злость на мир так и осталась навсегда заперта в глубинах девичьей души, как и индивидуальность. Рапунцель с детства приучили к тому, что она - тень. Тень собственной мамы. Веяния моды доходили до абсурда. Когда модно стало быть одинокой и гордой женщиной, матушка Готель развелась с отцом Рапунцель. Через пару месяцев поняв, что осколки гордости втоптаны в землю и смешаны с грязью, матушка пустилась во все тяжкие, пытаясь заглушить боль. В ход шло всё, что только было - раковые палочки, алкогольные коктейли, совершенно случайные мужчины. Женщина слепо веровала в то, что один из них сможет стать прекрасным отцом для её дочери. Рапунцель не отвечала, запираясь в своей комнате и зажимая уши руками, чтобы не слышать откровенных стонов матери и её любовника. В пятнадцать лет девочка впервые пошла в школу, сразу в девятый класс. Вне своего маленького и уютного мирка, находившегося внутри квартиры, девочке пришлось сменить привычное имя на совершенно обычное - Вика. Из-за скрытного, тихого характера девушка часто становилась объектом жестоких шуток и насмешек одноклассников. Проглатывая обиды, Вика вымученно улыбалась в ответ на колкие фразочки. Маменькина дочка. Бесхребетная губка. Ненормальная. Бешенная. Вся злость вымещалась на холст. Мрачные картины серых узких улиц, городов, людей без лица, пустынных и давно заброшенных мест, находящихся вдали от цивилизации. Когда матушка увидела однажды, что стопка листов, которые дочь пустила на рисунки, преисполнена серыми и чёрными цветами и мотивами суицида и одиночества, то тут же отправила дочь к школьному психологу. - Нарисуй, пожалуйста, то, что, как тебе кажется, ты из себя представляешь, - психолог, молодая женщина, улыбчивая, с открытым взглядом и отчего-то сонной улыбкой, поправила прядь белокурых волос, не сводя взгляда с рисующей Рапунцель. Перед ней был альбомный белоснежный лист, простой карандаш, точилка, ластик и стакан, в котором стояли цветные карандаши. Ими можно было нарисовать все оттенки заката, радугу, море и пляж, да если угодно - хоть космос. Но девочка использовала лишь простой карандаш и чёрный. - Флюгер? - удивлённо спросила Аврора - так звали эту девушку, - разглядывая рисунок девочки, в ответ на что та лишь кивнула и угрюмо поинтересовалась, может ли она уйти. Получив разрешение, златовласка закинула за плечи рюкзак и вышла из кабинета, не попрощавшись. Тогда, нарочито медленно спускаясь по лестнице с явным нежеланием возвращаться домой, она и встретила эту странную девушку. Когда перед глазами мелькнула лишь копна ярко-рыжих кудряшек, Рапунцель сначала даже не поняла, что случилось. - Прости, виновата, - протараторил кто-то, нависавший над ней, и протянул сидящей на полу девушке руку. Та крепко ухватилась за крепкую ладонь и поднялась, опустив взгляд и собравшись было извиниться за то, что она не смотрела вперёд, как вдруг её перебили. - Тебя как зовут? - из-под кудряшек показалось лицо. Кругловатое, усыпанное веснушками, как ночное небо - звёздами, оно было бледным, и лишь на щеках горел румянец, да и тот, судя по частому дыханию девушки и капелькам пота на лбу, от бега. - Рапунцель. Почему она тогда назвала своё настоящее имя, было неясно. Ей вдруг захотелось вцепиться в эти крепкие ладони и никогда-никогда не отпускать эту странную девушку. Впрочем, та пока и не собиралась уходить. - Классное имя. А я - Мерида, - хрупкую ладонь Вики вновь сжали. От этого прикосновения почему-то скрутило живот и стало одновременно горячо и холодно, а по спине прошлись мурашки. Так началась их история - совершенно банально и не сказочно, с простого столкновения на школьной лестнице. Как узнала Рапунцель, Мерида перевелась в эту школу лишь в начале года. Она любила Шотландию, Средние века, медведей и свободу. - Свобода? - удивлённо переспросила девушка, и это слово, как льдинка, растаяло на языке, оставив приятное послевкусие какого-то странного безумства. Вика вдруг поняла, что эти оковы материнской заботы - кандалы, это - её крест, который ей придётся волочить до конца жизни. Мерида предложила совершенно безумный план - сбежать вместе куда-то. Куда - она и не думала даже. Рассказывала, как будет классно в будущем, когда она, конечно же, вместе с Рапунцель, будет жить в Англии, готовить на завтрак тосты, поджаренные с одной стороны, а ровно в пять часов - срываться с работы, чтобы приехать домой и выпить с девушкой чай. Она рассказывала о том, как они будут ловить красные яблоки ртом в кадке с водой на Хэллоуин, как будут гулять по осенним паркам, когда туман становится настолько густым, что почти осязаем, как будут пить чёрный чай с вишнёвым джемом и есть по воскресеньям лаймовые пироги. Все эти фантазии объединились одним простым словом - "свобода" - и кружили голову девочке, воспитанной чуть ли не в тепличных условиях. Когда она собирала ночью рюкзак, стараясь не разбудить Готель и её очередного молодого любовника, который, конечно же, непременно "стал бы отличным отцом для девочки", голова вновь шла кругом, а живот снова сводило непонятно-приятным спазмом от ощущения того, что наконец-то что-то долгожданное будет рядом. Благодаря этим планам Мерида казалась Рапунцель настоящей каменной стеной, способной защитить от любого ненастия, способной укрыть, такой же крепкой и несгибаемой. - Ты - вода, - заявила рыжая, рисуя на альбомном листе всевозможную тару: бутылку, стакан, кувшин, чашку. - Ты принимаешь любую форму. Податливая. И не сопротивляешься ничему, - девушке пришлось согласиться, хоть сравнение с флюгером она считала более поэтичным. Когда Рапунцель, ориентируясь лишь на горящие неоновые вывески, бежала под дождём к автобусной остановке, не разбирая дорогу из-за ливня, шлёпая по лужам и мокрым листьям в сланцах и шортах, она чувствовала непонятный страх, который сковывал ноги, толкал в спину, заставляя падать на колени, пачкать их и разбивать, забирался под курточку и футболку холодными пальцами, сжимая, кажется, всё её тело в своей огромной ладони. - Жива? - через шум дождя до неё донёсся голос подруги, и тогда только девочка рискнула поднять голову, встретиться взглядом с зелёными глазами. Мерида крепко обняла её за плечи, похвалив за смелость. Когда они сели на первый ночной автобус, они тут же забились на последние сидения, сложив рюкзаки и сумки в одну кучу у ног. Когда Рапунцель пожаловалась на то, что ей холодно, Мерида выкинула и вовсе нечто из ряда вон - она прильнула к губам девушки жарким поцелуем. Рапунцель не слышала ворчания редких ночных пассажиров, сидевших рядом и плюющихся ядом в сторону девушек, не чувствовала, как заливается краской, как сама чересчур сильно сжимает волосы на затылке Мериды в руке. Отстранившись, Мерида довольно усмехнулась, спросив, стало ли ей теплее. Рапунцель лишь кивнула, склонив голову к плечу подруги. Мерида целовала её ещё один раз. Это произошло через несколько дней после побега из дома, под открытым небом на берегу какого-то озера. Они, сплетя пальцы, долго шептали друг другу самые-самые нежные глупости, признавались в любви взахлёб, так, будто любят в последний раз в своей жизни. - Пока слёзы не превратятся в звёздную россыпь на небе, - шептала рыжая, невесомым поцелуем касаясь лба девушки. На следующий день Мерида сделала вид, что ничего не было. Она, как ни в чём не бывало, собрала рюкзак, приготовила завтрак и, растолкав спящую подругу, бодрым голосом сообщила, что она нашла им временное жилище. Жилище представляло из себя дом на окраине ближайшей захудалой деревушки, где ошивались ещё какие-то подростки-неформалы. Сторонясь их, Рапунцель заняла самый дальний угол домика, расположив там все свои вещи. По вечерам она слушала сказки и сгорала от желания изменить отношения с Меридой на более доверительные и тёплые, днём - рисовала и помогала девушкам с домашними хлопотами, предаваясь мечтам о той идеальной жизни, которую расписывала ей Мерида. Впрочем, как оказалось, не ей одной. Вечером, разнося еду по комнатам, она услышала тихий шёпот из комнаты одной из самых тихих и незаметных девушек дома, Зои, делавшей большую часть работы по дому. - Сбежим, - уверенно заявила Мерида, и Рапунцель из-за дверного косяка увидела, как блеснули её изумрудные глаза. - Сбежим в Англию, в объятия нежных дождей и густого тумана, - уверяла она, целуя ладонь. Тогда Рапунцель показалось, что треснуло что-то в её душе, в голове, меж рёбер с левой стороны, отдаваясь пульсацией в затылке. Она бежала из домика, не разбирая дороги, часто подворачивая ноги на мшистых кочках и спотыкаясь о свалившиеся деревья. Так она добежала до обрыва. Она ни секунды не сомневалась - прыгнула с разбега, так, чтобы наверняка разбиться или, если уж не получилось бы, то умереть от боли, полученной в следствие множества переломов. Ей вдруг показалось, что её тело подхватил ветер и понёс вдаль. Ей почему-то казалось, что в Англию. Она не думала ни о том, что будет, ни о том, что было когда-то. Она не вспоминала ни один из куцых ярких моментов своей жизни, но она впервые почувствовала, что с её ног и рук сняли кандалы. Она почувствовала долгожданную свободу. Она поняла, что она не была водой, она была льдинкой, которая старается держаться рядом с большим камнем, но которая быстро тает, чтобы на её место пришли другие. Её оказалось так же легко сломать. - Звёзды красные, - задумчиво прошептала Мерида, поглаживая спину дремлющей под боком Зои. Впрочем, задумываться над этой аномалией она не стала. Камень не интересует судьба растаявших льдинок.