Как скандалят итальянцы.

В доме итальянцев всё шло своим чередом, разве что ежевечерний и ставший обыденностью скандал был шумнее обычного. Скандалить Варгасы умели профессионально. Порой всё начиналось всего лишь из-за вскользь брошенного слова, а завершалось, когда кончались нервы, силы на то, чтобы кричать, и посуда, которую ещё можно разбить. И если спросить, из-за чего они затеяли бой посуды, братья пожимали плечами и внятного ответа дать не могли. Антонио и не вмешивался бы, не влети в его открытую дверь крышка от кастрюли, чуть не отхватившая испанцу нос. Каррьедо вздохнул и попытался вспомнить, что, чёрт подери, он здесь делает. Хотя ему и не верилось, но его министры, кроме демонстративного поедания огурцов перед народом, ещё занимались какими-то политическими делами. С каким-то делом Испания сюда и пришёл, но успел уже потерять надежду, что на него обратят внимание. На кухне Феличиано и Романо продолжали скандалить. Испанец поднял с пола крышку от кастрюли и решительно отправился заявить о себе. Но попытки были тщетны, и Каррьедо так и не смог перекричать братьев. Более того, Романо додумался бросить в Феличиано тапочкой. Тот, оскорбившись до глубины итальянской своей души, безжалостно отправил на тот свет ещё пару тарелок, использовав их в качестве восклицательных знаков для придания веса словам. Внимание Антонио привлекла оставшаяся на столе тарелка, манящая его своей неразбитостью. Она так и блестела на столе, раздражая испанца своей нахальной целостью. «Вот он, способ их утихомирить», - пронеслось у Каррьедо в голове. Как правило, Варгасы сразу затихали, как только в их ссору кто-нибудь влезал. Чаще всего это был Германия. Но не из-за стремления восстановить справедливость и защитить Феличиано от избиения тапочками, как можно подумать, а чисто из-за практических соображений – его тяжёлые ботинки Варгас-младший использовал в качестве грозного метательного оружия, повергая брата в малодушное бегство, которое Романо, однако, называл «стратегической передислокацией», мало понимая, что это значит и усвоив только общий смысл этого страшноватого словосочетания. Испания схватил тарелку и со всех сил бросил её об пол… и ни в чём не виноватый предмет посуды, вместо того, чтобы красиво разбиться на сотни маленьких осколков, ударился ребром об пол и весело укатился по пыльному паркету в коридор. «Итальянская семья – вся посуда пластиковая», - пронеслось в голове у Каррьедо, корившего себя за то, что он вообще хоть на миг поверил в обманчивую фарфоровость этой тарелки. Будь это так, среди Варгасов она не прожила бы и недели. Помнится, в порыве гнева Феличиано умудрился вдребезги разбить сковородку. Ссора, кстати, на этом затихла сама собой - братья затихли и уставились на осколки, поочерёдно моргая. Романо обладал поразительной способностью как и надрывать слух окружающим по пустякам, так и быстро замолкать, если ситуация требовала нести за свои вопли хоть маломальскую ответственность. Антонио зажмурился и моргнул несколько раз. Неужели он упомянул в одном предложении Романо и чувство ответственности? Наверное, сильно крышкой от кастрюли приложило. Антонио заметил банку с наполовину высыпавшимся содержимым. На запах это оказалась корица, и плевать на то, что лежала она в банке из-под кофе с надписью «перец». Среди многочисленных баночек и коробочек разбирался только сам Феличиано и никто другой. Как-то раз Германия из-за своей тяги к порядку рассортировал эти баночки, что стало причиной двухчасового скандала и супа с изюмом. На вкус же суп отдавал чем-то кофейным, но Северная Италия наотрез отказывался это признавать. Потребовалось две недели для того, чтобы из блюд потихоньку исчезли кофейные зёрна, изюм не к месту, и даже чайная заварка. Из раздумий и воспоминаний его невежливо вырвала отборная немецкая ругань. Похоже, крики итальянцев всё же вывели Германию из себя. Феличиано принялся жалобно хныкать, а Романо, уже сорвавший к этому времени голос, наконец, замолчал. Каррьедо благодарно посмотрел на немца и окинул скорбным взором последствия кухонной баталии. Вечер проходил относительно спокойно.