Дикость

Очень давно — две прошлые жизни назад — Йохан слышал, что время — понятие, придуманное людьми для собственного удобства. Сначала он злился на курс астрономии для программистов-выпускников, но потом — заслушался. Возможно, попался хороший преподаватель, который не пытался вдолбить что-то про планеты и звёзды где-то там, в глубоком космосе, а делился криком души, очевидной философией. Теперь — взаперти, на дне океана — он понимал, что время — иллюзия, фикция. Царство вечной ночи глухо к чаяниям людей, как и космос, которым не вышло соблазниться. Нигде не было спасения. Даже «вечные» механические часы, которые Йохан упрямо подзаводил, намертво встали после удара роковой кометы: кто-то будто намеренно вычеркнул человечество вместе с его иллюзиями. Когда терять нечего, остаётся уповать на моральные принципы — последний плот в открытом океане. Йохан и после смерти был непреклонен: он сопротивлялся голосу WAU, заглушающему собственные мысли, подчинил себе структурный гель, струящийся вместо крови, хоть и не мог остановить мутации. Беспомощно наблюдая за преображением, Йохан лишь утверждался в мысли, что методы WAU — не выход, и он не заслуживал ничего, кроме смерти. Человечество наконец упокоится вместе с ним. Воля привела человечество на вершину Эвереста, позволила покинуть планету и нырнуть в Марианскую впадину, и Йохан, ведомый железными принципами старого мира, с боем добился цели. Разорванное зубами исполинского Левиафана тело регенерирует благодаря структурному гелю, который, казалось, теперь вырабатывался организмом самостоятельно, без подпитки. Йохан ждал, но смерть не приходила. Станция кишела мутантами, порождёнными WAU: без контроля, если таковой был, они истошно выли и слонялись по отсекам. Реанимированных, сохранивших разум, можно было пересчитать по пальцам одной руки — а у Йохана несколько отвалилось, только железные щупальца остались, — и Акерс, по иронии, стал одним из них. Хуже безумца мог быть лишь безумец, запершийся в радиорубке. — WAU знал секрет бессмертия, но не понимал человеческой природы. Скоро, скоро мы начнём путь заново — это будет прекрасно! Божественная искра вновь разожгла пламя! Акерс не затыкался, словно безумный проповедник, а Росс, не восприняв его всерьёз, закрылся в «Альфе», на самом дне, вместе с трупом WAU. Однако колоссальное давление и холод не вредили телу, да и рыбы-мутанты не особо им интересовались. Возможно, они уплыли выше, где великое пожарище, оставшееся после удара кометы, ещё могло их отогреть. Титановый скелет, выстроенный WAU точно в насмешку, грузом прибивал Йохана к дну, мешая всплыть. Как бы он ни старался, структурный гель возвращал его к жизни: после темноты он всегда видел всё ту же разрушенную станцию «Альфа» и разбитое сердце WAU. Не-жизнь превратилась в затяжной кошмар, и однажды Йохан поймал себя на мысли, что не вспомнил ни имён родителей, ни собственную фамилию. Работа — вся его жизнь — погрузилась в бездну мрака, откуда порой всплывали кверху брюхом ошмётки воспоминаний, и Йохан выхватывал их, точно глубоководный падальщик. Он давно отупел без вызова, но понял это далеко не сразу. Разве может больной деменцией понять, что он забыл близких? Йохан и так знал, что мозг словно червями подъело, а структурный гель нарастил что-то вроде клея для выживших нейронов — видел снимки Акерса. С трудом он вспомнил, как вызвать подъёмник, — лифт? платформу? как же эта штука называлась? — чтобы переместиться в «Тау». После целой вечности под водой пустые отсеки станции казались непривычно сухими, жаркими. Ноги едва держали перекосившееся в судороге тело, но, чтобы двигаться, Йохану они были ни к чему: ведомый одной лишь мыслью, он прыгал на метры вперёд, не шевелясь; исчезал и появлялся в конце коридора. Вместо атрофировавшихся мышц структурный гель нарастил что-то другое, помог адаптироваться. Конечно, Йохан об этом всём уже не думал, а принимал как данность. Родная станция скрипела под тяжестью воды; переборки проржавели и поросли вязью чёрных наростов. Гель продолжал наращивать биомассу — благо рачков и мелкой фауны всегда хватало. Йохан обследовал каждую комнату, каждый угол, хотя и сам не понимал, что искал, пока не увидел мутанта, порождённого WAU — сгорбившись, на коленях, он пожирал структурный гель со стены, словно мох с дерева. Обернувшись на Йохана, он высунул длинный чёрный язык и рывком метнулся к нему. Тонкий, высушенный до костей кулак легко прошёл сквозь тело. Едва соображая, Йохан свободной рукой схватил мутанта за голову и впился в открывшееся горло, испещрённое проводами. Челюстные кости давно сгнили; из глотки теперь выходил пучок тонких щупалец. Какая-то морская гадина питалась так же, но память не подсказала даже её примерный внешний вид. Щупальца пробились внутрь и начали жадно перекачивать структурный гель в обезвоженное тело Йохана. Мутант ещё бился раненой рыбой в его хватке — тёплый, сочащийся биомассой, которой так не хватало. Структурный гель самой тьмой вырывался из сквозной раны, и Йохан, нагнувшись, проник внутрь щупальцами, разрывая края плоти, сросшейся с металлом. Жар наполнил трубки вен смыслом — нужно больше! Йохан повалил свою добычу на пол, соскрёб ошмётки человечности с каркаса и слизал щупальцами; потёрся об остывающее неподвижное тело, булькая излишками структурного геля. Ужас наступил чуть позже, когда Йохан очнулся над растерзанным трупом — ужас, но не раскаяние: людей на станции давно нет, и это не убийство. Для него — нечто похуже. Как доминирующий, мыслящий хищник, Йохан путешествовал по станции, устраняя мерзких тварей WAU и думая, что поступал верно. Они одичали, а не спятили: забыли, что были людьми, но потребности испытывали инстинктивные. Мутанты сражались, рвали друг друга на куски, а затем возвращались, зализав раны; некоторые сбились в группы, напоминавшие стаи. Лица коллег и друзей исказились, расплылись — словно мертвецы надели маски из их кожи. Для слепого Терри Акерс нашёл его подозрительно быстро — должно быть, структурный гель нарастил и ему что-то взамен, вроде эхолокации. Его громадная фигура занимала почти весь коридор, а значит, время он зря не терял. Йохан прыгал, пытаясь улизнуть, но цепкая рука всё-таки нашарила его и сдавила, словно тюбик зубной пасты. — Кто это у нас здесь? — Акерс пошарил свободной рукой, чуть не вырвав несколько щупалец из горла. — Росс… надо же, ты живучий. Мальчишка сказал, что тебя проглотила огромная рыбина. Воспоминания похоронили имя, однако Йохан знал, о ком он говорил — о госте из прошлого, убийце WAU… что-то ещё копошилось на границе озарения, но так и не обрело форму. Акерс придавил его к полу ладонью, показав, кто теперь главный, и смеялся, когда Йохан распарывал розоватую, словно детскую, рыхлую кожу облезлыми до металла пальцами. Третья рука, растущая из живота, колыхалась сверху, словно тоже хотела его ударить. Ярость и страх точно вскипятили структурный гель, вновь пробудив желание растерзать, сожрать — и Йохан не стал сопротивляться. Разница в размерах наконец сыграла ему на руку и позволила вырваться, однако вместо того, чтобы скрыться, он прыгнул на Акерса сверху, целясь в расщелину, делившую голову ровно надвое. Структурный гель брызнул из рваной раны. — Ну же, Росс — неужели ты не чувствуешь? — не унимался Акерс. — Настоящую свободу делать что пожелаешь; мир без обязательств, без угрызений совести? Человечество мертво — есть только мы! Огромные полипы, язвы и наросшие колонии рачков испещряли исполинское тело, уходили глубоко в пустые глазницы и щель, разделившую туловище надвое; кроме лишней руки из паха торчала рудиментарная нога — короткая, без кости, словно набитый гноем чулок. Акерс не утратил речь, но это не делало его человеком. Их драка больше походила на возню, где морской угорь пытался присосаться к акуле — исход такой стычки был известен заранее. Акерс повалил Йохана на живот и навис сверху, провёл рукой между тощих ног, задев безжизненный иссохший пенис, и снова рассмеялся: «Никакого мяса на кости!» Следующий удар был куда ощутимей. Йохан взвыл, когда Акерс проник в него рукой, раздвигая сросшиеся стенки плоти. Металлические фрагменты тел, соприкасаясь, отрывались с кусочками потемневшего мяса, и вскоре структурный гель заструился на пол. Со смазкой и стремительной регенерацией боль поутихла; Йохан выгнулся, пытаясь вывернуться, но лишь сильнее насаживался под смех Акерса. Наигравшись, тот вытащил руку и облизал пальцы сохранившимся вполне человеческим языком, но вскоре сдавил узкие, почти отсутствующие бёдра и потёрся сзади. Мёртвая плоть не должна чувствовать, но Йохан ощутил настойчивое давление — и ребристое обрастание на члене Акерса, который свободно погрузился в структурный гель внутри. Его третья рука, царапая кожу поломанными ногтями, держала за горло. От одной мысли о том, что с ним делало это животное, пробила крупная дрожь; из горла, опутанного щупальцами, вырвался булькающий стон. Чёртова третья нога пружинила на спине с каждым толчком; хрипы и звериный рык эхом разносились по коридору. Йохан пробовал уползти, но Акерс сдавил намертво, до скрежета металла. Он смеялся, подвывал, ускоряясь, и ругался, когда натыкался плотью на металлические трубки внутри. Казалось, ссохшийся Йохан только из них и состоял. Столь тощее тело можно было пробить насквозь, чего он не на шутку испугался, когда Акерс насел всем своим нешуточным весом. Теперь Йохан чувствовал пустоту внутри себя — чудовищное наполнение металлом, который хотелось вырвать из себя голыми руками. То, что мозг учтиво скрывал, вылезло наружу уродливыми чёрными пятнами на тощих, неестественно вытянутых руках, словно у запущенного мертвеца, каким и был Йохан, по сути. Толстая трубка, как каркас, переходила из черепа в предплечье, вливая в мозг гель напрямую. Возможно, поэтому он так уникален. Об Акерсе Йохан словно забыл, пока его не швырнуло вперёд сильным толчком и не пригвоздило лицом — точнее, тем, что от него осталось — к проржавевшей стене. — Блядь, снова вхолостую. — Акерс звонко хлопнул Йохана по спине, испещрённой металлом, где даже структурный гель не смог нарастить достаточно биомассы. — Ну же, Росс, попробуй! Тут полно ещё тёплых уродов, да и те, подключённые, до сих пор дышат. Никто тебя не остановит… — Здесь ты не прав, — хрипло обронил Йохан и тут же, словно выпустив того же зверя, перекрутился до вывернутых суставов, вцепился Акерсу в лицо, пытаясь разорвать его пополам по шву. За годы свободы тот нарастил броню покрепче, а потому не особо реагировал на урон — да и глаз, которые можно выдавить, уже не было, однако Йохан, повинуясь какому-то тёмному порыву, мстительно воткнул в глазницу пальцы, пытаясь добраться до мозга. Выебать Акерса в ответ можно было и другим путём. Структурный гель с хлюпаньем выталкивался наружу, словно густые чёрные слёзы, и Йохан приник к ним в подобии поцелуя. Щупальца нырнули за пальцами, в голову, выкачивая живительную влагу толчками. Акерсу пришлось оторвать парочку щупалец, чтобы высвободиться и откинуть Йохана, будто обнаглевшую пиявку. — Да, правильно! Чувствуешь жизнь, Росс? Он чувствовал — в разогнавшемся по трубкам вен структурном геле, в ожившей плоти, в колком инстинкте, призывающем сражаться. Мёртвое тело стремилось выжить, и низменными эмоциями это ощущалось куда острее, чем разумом. Акерс заметно сдал и сбежать от расплаты уже не мог. Структурный гель с любыми ранами вернёт его к жизни, но сейчас Йохан собирался отыграться — если бы не моральные принципы, сузившие его фантазию. Он до сих пор не понимал, как же сварливый Терри — единственный сотрудник на станции, которого ИИ не обыграл в шахматы — по собственной воле смог опуститься до уровня пещерного человека. Йохан, конечно, до сих пор считал себя разумным и рассудительным. Выламывать костно-железные пластины на торсе оказалось приятно — словно хрящи давишь. Наросты хрустели под пальцами, и мелкие паразиты в ужасе вылезали из нор, как черви из трупа. Только ублюдок был и жив, и смеялся. Внутри Акерс оказался таким же пустым, напичканным металлом, который Йохан и попытался выкорчевать, ловя слизь между пальцами. Жар ужаса и гнева заполонил голову чёрной пеленой геля, устремился вниз, реанимируя давно ссохшиеся мышцы в паху. Зуд оказался настолько нестерпимым, что пришлось помогать себе рукой в присутствии Акерса, чей разделённый напополам рот устрашающе искривился, когда не удалось сдержать усиливающиеся хлюпающие звуки. Член, больше напоминавший рудиментарный отросток, чуть приподнялся, налился. Сросшаяся у бёдер кожа мешала взять его в руку, поэтому Йохан усердно растирал пах ладонью, царапаясь стальными когтями. Потёкший структурный гель действительно оказался подходящей смазкой. За добавкой пальцы нырнули в отверстие, растянутое Акерсом, массировали, успокаивали — и распаляли всё больше. Выходило, что он мастурбировал собственной кровью. Тёмные прожилки трубок — чем не взбухшие вены? Как бы Йохан ни старался, излиться словно что-то мешало — чёрт бы побрал бесконтрольные мутации и сросшуюся кожу! Акерс точно знал, в чём проблема, и протянул руку помощи, от которой Йохан не смог отказаться: невесомо, даже почтительно, тот провёл по эрегированному пенису пальцем, слепо нашаривая нужное место. Порез на головке взорвал голову болью — и чем-то ещё, эйфорическим, давно знакомым. Согнувшись, Йохан кончил на руку Акерсу структурным гелем. После краткой передышки он снова смог свободно дышать и отбился от попыток продолжить уже вместе; отвёл взгляд, когда Акерс сжал в кулаке свой поросший ракушками член, которые явно ему не мешали — скорее, наоборот. Временное помешательство отпустило, уступив место старой ярости. Представив, что Акерс сделал с персоналом станции, когда лишь начинал мутировать, Йохан схватился за его рудиментарную ногу — мягкую, тёплую и маленькую, точно детскую — и рванул со всей силы. Хлынула розовая биомасса, перемешанная со структурным гелем. Держась за ступню, Йохан затолкал её в рот Акерсу и не ушёл, пока та не была съедена. Ублюдок смеялся, пережёвывая студенистую кожу. — Больше ты никому не причинишь вреда, понял? — прорычал Йохан, схватившись за обвисшую на дряблом животе третью руку, но Акерс и не думал бояться. Наверняка он сам с собой делал вещи и похуже, проверяя бессмертие на прочность. — Понял, с кем теперь нужно считаться, Росс. Поздравляю с перерождением. Роняя внутренности и шматки биомассы, Акерс уполз в свою нору, оставив Йохана в одиночестве — и раздрае. Больше он не мог смотреть на мутантов как на нелюдей, мертвецов, вынужденных жить в страданиях. Вот о чём говорил Акерс: сейчас они были первыми людьми своего вида, которым только предстояло взять в руки палку.