Замерзающий

Кэйа совершенно не понимал, что ему делать с внезапным осознанием. «Лиза, чтоб её!» — мысленно выругался он, растерянно поглядывая ей в спину. Библиотекарь вместе с Джинн убежала на улицу, намереваясь полюбоваться салютом. Ему бы следовало пойти вместе со всей шумной толпой на широкие балконы, ловить взглядом разноцветные взрывы и веселиться; только рождественская радость уступила место подступающей панике. Захотелось тут же догнать Лизу и спросить, с чего ей вообще захотелось пошутить подобным образом. Она же шутила? — так быстро и весело сказала, словно просто подколола. А если не шутила? Вдруг и правда что-то заметила? Лиза читала людей, что свои книги. Хитро улыбаясь и прищуриваясь, она вытаскивала на свет самые сокровенные тайны. Шутила или нет — уже стало неважно, ведь попала она в точку. Неужели было так очевидно? А что, если кто-то ещё догадался? «Впрочем, пусть кто угодно, лишь бы не он», — подумал Кэйа. Но Дилюк тихо выскользнул на балкон со всеми, не показывая на лице ни единой эмоции. Догадался бы — и Кэйа уже лежал бы на полу с клеймором у шеи. Или окаменел бы прямо тут под полным презрения взглядом. — Уходишь? — удивилась Диона, поймав его на пути к выходу из штаба ордена. — Да, нужно немного побыть одному, — виновато улыбнулся Альберих. Конечно же, он хотел остаться подольше — но Лиза со своими предположениями заставила разнервничаться, и теперь хотелось уйти как можно дальше. — Ладно, — кивнула Диона, — спасибо, — а затем подошла ближе и крепко-крепко обняла. Кэйа тепло улыбнулся и потрепал её по волосам. Диона почти сразу отстранилась, промурлыкав себе под нос «ну ты и холодный», и убежала к балконам. Обернувшись на мгновение, чтобы сохранить в памяти разноцветные наряды, светящиеся украшения и вездесущие венки, Кэйа без сожалений вышел из штаба. Сегодня у него появился новый секрет, который он намерен был сохранить до конца своих дней. * Побродив по нарядному городу около часа, насмотревшись вдоволь на свободных и счастливых жителей, Кэйа и сам не понял, как оказался на колокольне. Это было единственное место, кроме его комнаты, где никто бы его не потревожил. Знала о нём только Диона, но она сейчас прекрасно проводила ночь в компании своего любимого. Любимого? Он вернулся к тому, с чего начал. Подули ветра, разнося по воздуху песни жителей и грохот салютов, а Кэйа продолжил сидеть в одиночестве. — Она пошутила, — снова попытался убедить себя он. Но даже если Лиза действительно случайно уронила подобную шутку, даже если она ничего не заметила, — он почему-то подумал об определённом человеке, и в ту же секунду слова Лизы стали его приговором. Мог ли он быть влюблён в Дилюка? Хорошо, может, он и был влюблён. Но не имел на это никакого права. Не мог в силу связывающих их «братских» уз, не мог, потому что и без этого слишком часто врал, потому что только-только между ними появился крепкий, не шатающийся от лёгкого порыва ветра, мост. Имел ли он право разрушить всё своими неуместными чувствами? И что это за чувства были вообще? Кэйа достал из спрятанного на высоте сундука бутылку крепкого вина — хотелось напиться до беспамятства в надежде, что утром всё забудется. Только с каждым глотком мысли одолевали всё сильнее. Всё же стоило разобраться в себе, решить, как жить дальше. Одна мысль была очевидной — нужно было убираться из Мондштадта как можно скорее. Причин тому — множество: бесконтрольные выбросы крио, раненые солдаты, неуместные чувства. Но что важнее — на Шипе его ждало спасение от вечного холода. Он решил отправиться туда прямо утром — один, с запасом зелий морозостойкости, с картой источающих тепло диковинок под рукой. Звать с собой кого-нибудь с пиро-способностями Кэйа не собирался. Кли ещё ребёнок, Эмбер, пусть и взрослая, не готова к таким сложным испытаниям после расставания с подругой, а Дилюк просто не согласился бы. А даже если бы и случилось чудо, Кэйа бы сам от его компании отказался. Если Лиза всего за пару-тройку дней поняла, что он чувствует, стоило ли надеяться, что Дилюк не поймёт? Хорошо, возможно, Лиза всё же шутила. А если нет — то имела в виду кого угодно из присутствующих. Да ту же Эмбер! Свободная девушка, скаут, метившая тоже в капитаны — ну не логично ли? И всё же после её слов Кэйа подумал именно о Дилюке. Кэйа не любил никого в своей жизни. Встречался с разными девушками, заигрывал со многими, флиртовал со всеми, но никогда не был по-настоящему влюблён. Он думал — любовь, чувственная, горячая, безудержная, — придёт к нему внезапно рядом с красивой девушкой. И будет это волшебно. Её обязательно длинные волосы будут гореть на фоне заката, её тёплые руки будут сжаты его, прохладными, а в её глазах он найдёт ответы на все свои философские вопросы. Что же! Он угадал — ярко-красные, рыжие волосы Дилюка горели. И руки у него были тёплые, и глаза его были полны ответов. И любовь пришла внезапно, да так, что выбивала землю из-под ног. Влюбиться в парня — ладно, это ещё было терпимо. Во всём Тейвате не осуждались подобные отношения. Сколько счастливых пар Кэйа повстречал на своём пути? Даже не удаляясь в другие страны, Джинн и Лиза всегда были рядом — и разве хоть одна живая душа осудила их? Эмбер всегда лишь умилялась проявлению чувств между ними и ни разу не сказала ничего обидного или осуждающего. Про Путешественника тоже ходили разные слухи. То ли связался с Адептом, то ли отдал своё тело на опыты алхимику — кто знал! Сам Кэйа видел лишь его дружбу с Паймон. Кэйа окинул взглядом Мондштадт. Всё ещё нарядный и шумный, город не видел его самокопаний. Хорошо, влюбиться в мужчину — не грех. В конце концов, в Дилюка и его образ очаровательно вежливого джентльмена влюблён был весь Мондштадт, в той или иной степени. Но Кэйа, как ему казалось, был влюблён сильнее. — А ты и подумать о таком не можешь, — грустно выдохнул Альберих. * После первого торжественного салюта Дилюк вернулся в тепло зала. Лиза, Джинн и Барбара смеялись над историями Венти, Эмбер и Кли о чём-то горячо спорили, Альбедо и Сахароза вели светскую беседу с бокалами в руках. Счастливые парочки в лице Дионы и её спутника, Донны и Хоффмана уединились для бесед о личном возле колонн. Оглядев внимательно зал, Дилюк наконец заметил: Кэйи не было. Диона будто бы уловила его замешательство. Она что-то шепнула своему молодому человеку и подошла к Рагнвиндру. — Он ушёл ещё до салюта, — сказала она и посмотрела почти виновато, — сказал, что хочет немного побыть в одиночестве. Хотя я думаю, что от компании бутылки вина он не откажется. — Это точно, — ответил Дилюк и вздохнул, — мне кажется, он и так выпил достаточно. Ушки Дионы поднялись. — Разве? Мне показалось, что он совершенно трезв. — Он сказал, что я красивый, — без улыбки усмехнулся Дилюк. — О, — только и смогла ответить девушка. Поначалу она хотела сказать, что к комплиментам от Кэйи серьёзно относятся только наивные, в силу возраста, юные дамы. Или пошутить, что рыцарь вполне мог после выпитого перепутать Дилюка с одной из этих самых дам. Но что-то не давало ей покоя — как будто она упустила какую-то важную деталь, и теперь пыталась найти её в памяти. Экспертом в социальном взаимодействии людей Диона себя не считала, но даже ей со стороны было видно, как изменилось поведение капитана кавалерии за последний месяц. Ей даже стало обидно, что она не помнила их разговора на колокольне — вдруг потерянная деталь крылась там? Диона нахмурилась, вспоминая, что сама поняла за прошедшее время. Она точно знала, что Кэйа скрывает ото всех вокруг что-то важное, что причиняет ему боль. Она видела, как он пытается снова сблизиться с Дилюком, как старается всё исправить. А теперь от самого Рагнвиндра она узнала ещё немного ценной информации. Что получалось? — капитан вертелся вокруг Дилюка, делал ему комплименты, и что-то причиняло ему душевные страдания. От внезапной догадки Диона приоткрыла рот, и так и замерла. — Тебя это как-то сильно взволновало, — вернул её в реальность Рагнвиндр. «Да он же в тебя влюбился!» — захотела закричать Диона, но вовремя прикусила язык. «Да ты слепой что ли?» — захотела закричать она, но снова промолчала. В конце концов, это не её дело. Она могла и ошибиться, а если бы оказалась права — не ей говорить о чувствах Кэйи. — Просто подумала, что он вполне мог быть искренним. Праздничная атмосфера и игристое вино кружат голову, Джинн настроила всех на тёплые слова. Мало ли, что ему в голову взбрело, — отмахнулась она и отправилась обратно в зал. Дилюк остался стоять в одиночестве. Он видел, как у его подруги дрожали ушки, как нервно дёргался из стороны в сторону пятнистый хвост, и потому знал — она в чём-то соврала. От этого кольнуло в душе: пережить потерю ещё одного друга из-за недосказанной правды Дилюк бы не смог. И тут же одёрнул себя — Диона всегда была с ним честна, а если и недоговаривала что-то, то всегда имела на это причины. Обычно она молчала, если считала, что её слова ранят или обидят; или если ещё не время для правды. От размышлений его оторвал подошедший мужчина лет сорока в сером парадном костюме. — Чудесный вечер, не правда ли? — Поздоровался он, поднимая бокал. Рагнвиндр был не настроен на разговоры с незнакомцами (а подошедший совершенно точно был ему незнаком), но вежливость и манеры заставили слегка улыбнуться и, качнув бокал, сделать глоток. — Согласен, — кивнул он в ответ. Мужчина зажмурился после глотка, смакуя напиток, а затем продолжил: — Полагаю, вы мастер Рагнвиндр? Вас-то я и искал. «Торговец», — решил Дилюк. «Возможно, винодел», — добавил про себя, наблюдая, как аккуратно держит бокал собеседник и как рассматривает жидкость на свету. — Верно, это я. А Вы?.. — Ох, прошу прощения. Меня зовут Юн Линь, я, можно сказать, занимаюсь виноделием. Не в таком масштабе, как вы, конечно, — Юн Линь усмехнулся. Разговор о работе совсем не входил в планы Дилюка, но отказывать в беседе не было ни единой причины. — Рад знакомству, — почти не соврал он. Торговец явно был из Ли Юэ — об этом буквально кричали узоры на его камзоле, а связи в торговле зачастую играли решающую роль. — И чем же я обязан вашему визиту? Юн Линь улыбнулся довольно и с радостью начал свой рассказ. — Дело в том, что я был в командировке за Пиком Буревестника последние недели. Так уж вышло, что люди, на которых я работаю, ищут сейчас «новые вкусы». Пришлось изрядно помотаться по миру в этих поисках, но, думаю, результат того стоил. Правда я задержался и не успел к Рождеству домой, но магистр вашего ордена любезно приняла меня в гости. — Мужчина снова улыбнулся. Дилюк честно старался уловить смысл в его словах. Пока выходило, что мистер Линь рассказывал лишь истории из своей жизни; к работе это не имело никакого отношения. — Рад, что вы нашли то, что искали. Всё же я не понимаю, зачем вы искали меня? — О, да-да, сейчас расскажу! Дело в том, что моё, так сказать, начальство заинтересовано в реализации нашего нового напитка в Мондштадте. Так как напиток спиртной, мы не можем пустить его в продажу в обычных продуктовых лавках — слишком много бумаг придётся заполнить и провести множество тестов, прежде чем гильдия торговцев согласится на открытую продажу. Дилюк нахмурился. — Уж не предлагаете ли вы продавать ваш напиток в моей таверне? Юн Линь активно замахал свободной рукой. — Архонты упаси, мы бы не опустились до подобного! Он воровато огляделся по сторонам, а затем подошёл на полшага ближе и продолжил: — Дело в том, что по всем законам продавать наше творение можно либо в тавернах, либо в лавках торговцев. Второй вариант, как я уже оговорил, слишком сложен — пройдёт немало недель, прежде чем мы соберём все нужные документы. Но вот таверна — вопрос другой. Так нам потребуется лишь разрешение владельца и заключение опытного дегустатора. Рагнвиндр понял, к чему клонил мужчина. — Допустим, я обдумаю такое предложение и соглашусь. Но какого дегустатора вы хотите привлечь? Я достаточно неплохо разбираюсь во вкусах вин, и мало чьё мнение сможет меня удовлетворить. Юн Линь заулыбался ещё сильнее. — Мы надеялись, что сможем рассчитывать на вас, мастер. Дилюк тяжело вздохнул, пряча разочарование за бокалом. Втайне он надеялся, что один из уважаемых им дегустаторов оценит, или, ещё лучше, уже оценил напиток нового знакомого. Теперь же выходило, что Юн Линь не имел никаких рекомендаций. Таких неизвестных виноделов Дилюк не раз встречал в процессе работы — и чаще всего их «новые вкусы» были похожи на концентрированный сок закатников, смешанный с настойкой из травы-светяшки и трижды прокисший. От воспоминаний о подобных ароматах и вкусах Дилюк едва ли не дёрнулся. — Я отошёл от дел в качестве дегустатора, мистер Линь. — Но ваше мнение всё ещё очень высоко ценится, — с азартом возразил мужчина, — наша организация посчитала, что вы будете лучшим кандидатом на эту роль. Похвала Дилюка нисколько не тронула. Торговец вызывал в нём лишь недоумение и лёгкое раздражение: мало того, что пришёл говорить о работе в рождественский вечер, так ещё и был слишком упрям и неоправданно самонадеян. На секунду Рагнвиндр задумался: а вдруг их напиток и впрямь достоин появления в его таверне? Слишком уж горели глаза Юн Линя, слишком уж он был уверен в успехе переговоров, судя по его постоянной улыбке и горделивой позе. Пробовать чужое вино, и уж тем более крепкие напитки, Дилюк не хотел. Он и так не любил вкус алкоголя, хоть и пропитал им свою жизнь; но больше не любил вкус плохого алкоголя. Мистер Линь, при всей его добродушности и улыбчивости, пока что доверия не внушал. — Я бы предпочёл остаться в нашей возможной сделке лишь продавцом. — Я понимаю ваши сомнения, мастер Рагнвиндр, и всё же посмею заверить: такой вкус придётся вам по душе. Состав этого напитка буквально объединяет в себе культуры Мондштадта и Ли Юэ. Бесконечная жажда свободы вашего народа переплетается с неуклонным следованием традициям моего народа. — Мы тоже чтим традиции, — внезапно для самого себя поспорил Дилюк. — Ох, знаю-знаю! — Торговец снова замахал рукой: похоже, он всегда так делал, когда старался оспорить предыдущие слова. — Именно поэтому мы не меняли технологию производства: всё, как учили предки. Мы лишь добавляем вкусы, смешиваем несочетаемые ингредиенты в попытке найти совершенство! Гармонию между свежестью и терпкостью, между сладостью и горечью! Дилюк чуть заметно прикрыл глаза. Юн Линь ушёл в описания невероятных вкусовых качеств своего напитка, и остановить того казалось невозможным. В какой-то момент Дилюк даже решил согласиться — так вдохновлённо говорил торговец. Но он мысленно шикнул на самого себя — такие красочные описания говорили лишь о красноречии торговца, но никак не о его товаре. — Я понимаю вашу радость от создания нового вкуса, — мягко улыбнулся Дилюк, пока торговец остановился перевести дыхание, — я и сам нахожусь сейчас в поисках новых сочетаний и могу понять, что за восторг вами движет. И даже так я вынужден отказать… Юн Линь его бесцеремонно перебил: — Так вы понимаете! Вы знаете, что за чувства я испытываю! Тогда вы тем более наш лучший кандидат! Дилюк стойко проигнорировал слишком громкие восклицания. — Прошу меня простить, я не думаю, что смогу вам в этом помочь. Юн Линь поморгал, будто не ожидал отказа, а затем снова заговорил без остановки, но уже тише: — Представьте, что вы идёте по заснеженной тропе. Вокруг всё замело, издалека слышны завывания хиличурлов и смешки магов Бездны, у вас почти нет сил идти вперёд. И тут вы достаёте этот чудный напиток, делаете глоток — и вот тепло разливается внутри, прибавляются силы, мысли проясняются. С каждым новым глотком вы делаете новый шаг — и вот уже впереди видны ворота Мондштадта, вас встречают верные рыцари, вам готовят горячую ванну и тёплую постель, а в душе остаётся приятное воспоминание — как вы преодолели бурю, как согрелись изнутри живительным теплом! Дилюк не мог сказать, что проникся историей, но явно чувствовал чуть больше расположения к Юн Линю. Очевидно было, что рассказывал он о своём прибытии в город, но пусть так — эта история была искренней, в неё он вложил свои настоящие чувства, а не простое желание заработать; и Рагнвиндр это понимал. Его самого последнее время волновали вина — хотелось создать что-то неповторимое, вложить душу в свой напиток; может быть, сказалось общение с Дионой… Он знал, каково это — испытывать восторг от найденного удачного сочетания, желать поделиться им с миром. Его идеальный рецепт ещё не был готов, и Рагнвиндр не знал, почувствует ли в итоге такую гордость за своё творение. Но искреннее счастье Юн Линя не могло не поражать — и Дилюк решил согласиться. В конце концов, сегодня Рождество. — Хорошо, я попробую ваш напиток. Вы можете найти меня в таверне… — Ох, боюсь, всё несколько сложнее! — Снова перебил его Юн Линь. — Дело в том, что наша организация очень переживает за сохранность рецепта. Мы не отправляем напиток на повозках, ведь так даже одна похищенная бутылка может выдать наш рецепт. Отправить груз с искателями приключений мы так же не можем — они обычно передвигаются без лошадей, а лишняя тряска способна изменить консистенцию напитка. А мой последний экземпляр, увы, был выпит мною же в дороге сюда. Попробовать наше творение сейчас возможно только в особняках нашей организации, в Ли Юэ. — И вы предлагаете мне отправиться в Ли Юэ ради дегустации неизвестно чего? — опешил Дилюк. Внешне своего непонимания он никак не выразил. — Это будет лучшая дегустация в вашей жизни, — растеряв всю улыбчивость, предельно серьёзно, глядя в глаза, ответил Юн Линь. Причин соглашаться у Дилюка не было. Даже следуя этикету, он имел полное право отказать тут же, не объясняясь. Отправляться в Ли Юэ перед праздниками не было смысла, тратить драгоценное время на дорогу ради призрачного вкуса — тем более было глупо. И всё же что-то во взгляде и голосе Юн Линя заставляло верить в его слова. — Я подумаю над вашим предложением, — поклонился Дилюк и, не слушая ответа, отправился вновь на балкон. Хотелось вдохнуть морозного воздуха и сбросить с себя эфемерную тяжесть разговора. Он не видел, как довольно улыбался вслед ему Юн Линь. Он был прирождённым торгашом, и уже знал — мастер согласится. — Похоже, вы и на праздничном вечере смогли заключить выгодный контракт, не так ли? — спросила его магистр. — Дорогая Джинн, жители Ли Юэ не всегда думают о выгоде. Но ты права — похоже, мне сегодня очень повезло. Может, мне повезёт ещё раз, и ты станцуешь со мной? Джинн тепло улыбнулась. Юн Линь встретился ей у ворот, обессиленный и беспомощный, уставший от долгой дороги. Она предложила ему пищу и кров, позвала отмечать Рождество, понимая, что к своей семье в Ли Юэ тот никак не успеет. Он в ответ осыпал её множеством историй из своего странствия. Во что-то Джинн верила, над чем-то откровенно смеялась: Юн Линь выглядел как папаша, не умеющий рассказывать своим детям сказки. Магистр даже как-то позвала Лизу послушать эти невероятные байки. Лиза тоже смеялась, а потом говорила Джинн наедине, что их гость — самый простодушный человек в мире. Пусть и пытался продать ерунду по стоимости диковинки, Юн Линь был очень честным и простым. На танец Джинн согласилась. Юн Линь, похоже, вальсу никогда не обучался, но изо всех сил старался не отдавить партнёрше ноги в белых туфельках. Джинн за это благодарно ему улыбалась. В какой-то момент Юн Линь сжал её руку, дёрнул в сторону и сам отошёл — и вот Джинн оказалась в руках Лизы. — Кажется, она хотела этот танец сильнее меня, — шепнул мужчина ей, прежде чем отпустить и вторую руку и отправить магистра в полноценные объятия Лизы. — Ох, а я уже хотела превратить его в жабку, — пожаловалась Лиза. Джинн, вливаясь в танец, прошептала: — Ты слишком хороша для таких банальных заклинаний. Они обе знали, что никого Лиза бы не заколдовала — Юн Линь стал для них едва ли не настоящим отцом за то время, что гостил в Мондштадте. Он давно имел свою семью, он никогда не позволял себе грубых или двусмысленных действий, но зато принёс столько тепла, что оно буквально разливалось от него вокруг. Дилюк видел, как его «коллега» танцевал с Джинн, как, буквально благословляя, передал девушку в руки Лизы, и только после этого вышел на балкон. Остыть от жара, созданного танцующими, хотелось неимоверно, но стоило убедиться, что Юн Линь не был плохим человеком. Если с ним танцевала Джинн — значит, он умел притворяться хорошим. Если Лиза до сих пор не испепелила его — значит, он и правда был неплохим. Если эти двое считали его таковым, может, и его напитки были достойными? Но о работе более думать не хотелось — он пообещал решить позже, сегодня мог себе позволить отдохнуть. Дилюк вышел на балкон в одиночестве — Донна и Хоффман как раз возвращались через другие двери. Стало немного неприятно. Дилюк прекрасно понимал, что сегодняшним вечером был тут незваным гостем. Не стоило обещать Кэйе приходить. Не стоило вообще заводить с ним разговоров о Рождестве. Джинн была приветлива весь вечер, потанцевала с ним по старой дружбе, Лиза улыбалась краешком губ, Диона была и правда рада его присутствию. Эмбер и Кли постоянно носились вокруг, создавая лишний шум — не сказать, что неприятный, но всё же лишний. Это был вечер ордена — и Дилюк тут чувствовал себя чужим. Джинн, став магистром, многое поменяла. Её чувство справедливости изменило всю суть ордена, сделав его настоящими защитниками Мондштадта. Джинн не боялась ни осуждения, ни опасных битв, ни бессонных ночей — она просто делала Ордо Фавониус таким, каким хотел бы его знать сам Дилюк. Иногда он даже думал — не ради него ли она так старается? Но потом утешал себя — она не знала настоящих причин его ухода из ордена. После допроса Лизы, может, и знала — но библиотекарь сама выяснила правду лишь полтора-два месяца назад, а Джинн перестраивала орден с девичества. И сегодня он чувствовал себя чужим — даже рядом с Джинн или Дионой. Это торжество было для тех, кто сражался под знамёнами Ордо Фавониус. Кто защищал столицу с гербами на броне, а не в чёрном плаще и маске. Кэйа с его неуместным танцем вообще не вязался со всем происходящим. Казалось бы — торжество в ордене, бесконечный алкоголь и отлично приготовленная еда. Кучка новобранцев, которым можно рассказывать небылицы о пиратах. Десятки девушек, для которых заготовлены комплименты. Какой такой архонт сегодня явится, что вместо выпивки и флирта с девушками, Кэйа, ни с того, ни с сего позвал его на танец? Помнится, после пары стаканов такое уже было в таверне. Своё собственное согласие на танец Дилюк не принимал во внимание. И танец, и улыбки, и относительную трезвость капитана Дилюк мог бы объяснить. Из закромов памяти достал бы их подростковые совместные годы, но каждому действию нашёл бы причину. Чему объяснения не было даже на морозе — тому внезапному комплименту. На улице было прохладно, вдалеке сыпал снег, город мигал обилием гирлянд. Из зала сквозь тонкие стёкла окон и дверей доносилась музыка, различим был голос Венти. Похоже, все собрались послушать его песни, и только Дилюк почему-то хотел быть именно тут. Бокал в его руке ощущался тяжёлым грузом — вино, пусть и не крепкое, разливалось внутри нежеланным теплом. И в тот момент, как он сделал ещё один глоток, рядом с ним, метрах всего в десяти, взорвался фейерверк. Не такой, как раньше — этот был словно замедленный. Сначала в небе возник ромбовидный синий кристалл, затем он стал расширяться, и в итоге взорвался тысячей снежинок. Одна из них легла на протянутую над балконом ладонь в перчатке — и Дилюк безошибочно определил в ней крио-способность Кэйи. Дело было даже не в синем цвете, и уж точно не в форме; Рагнвиндр просто чувствовал созданное глазом Бога Альбериха волшебство. Дилюк оглянулся вокруг себя, но балкон был пуст. Он исподлобья посмотрел на город — и приметил тёмную фигуру на колокольне. Сомнений не осталось — внезапный снежный фейерверк был подарком Кэйи. — Что за игры, — недовольно сказал он в тишине, а потом, собрав пиро-энергию, отправил её в сторону колокольни, и та взорвалась возле неё огнём, а затем осыпалась искрами. Дилюк, не оглядываясь, вернулся в зал. На его перчатке всё ещё оставалась многогранная снежинка. Она не таяла от нагретого людьми воздуха в зале, и, лишь вновь собрав пиро-энергию в ладони, Дилюк смог превратить её в воду, а затем и в пар. Наблюдая, как она исчезает, оставляя после себя лишь влагу, Дилюк почему-то почувствовал себя вновь безмерно одиноким. * Кэйа видел, как Дилюк поймал одну из снежинок после фейерверка, и надеялся, что этого хватит для прощания. Альберих не сделал ничего, чтобы выразить свои настоящие чувства, но очень хотел верить, что этот синий всплеск из снежинок что-нибудь объяснит. Чего он точно не ожидал — что в паре метров от себя увидит огненные всполохи, разлетающиеся по округе яркими искрами. Это было так близко, что Кэйа снова почувствовал тепло. Почти бессознательно он потянулся за одной из падающих рядом искорок — те не гасли сразу, и Кэйа бережно сжал пойманную в руках. Огонёк беспокойно метался в его ладонях, не признавая хозяина, а затем замер. Пальцами Кэйа чувствовал жар, исходящий от крохотного огонька. Счастье не продлилось долго — спустя минуту огонёк погас, как и все вокруг, и колокольня снова погрузилась в темноту. Кэйа сжал пальцы в попытке сохранить чужое тепло, но тщетно: стоило огоньку погаснуть, как снова стало холодно. Бросив последний взгляд на балкон штаба, Альберих спланировал вниз к окну своей комнаты. Забравшись внутрь через открытые ставни, он завернулся в одеяло, и, засыпая, он старался воспроизвести в памяти тепло огня Дилюка. * Утро встретило его головной болью. Мешать вино, шампанское и рождественский пунш было плохой идеей. Но стойко игнорируя стук в висках, рыцарь быстро собрался и отправился в путь. Вчерашнее решение не было спонтанным: ему действительно нужно было уходить. Но перед этим стоило кое-куда заглянуть. Собор встретил его унылой тишиной и доносящимися издалека молитвами жриц. Кэйа приличия ради постоял пару минут возле скамеек, а потом свернул к лестницам: он хотел навестить своих товарищей. Спускаться было сложно — кажется, он не до конца протрезвел за пару часов беспокойного сна, и теперь в глазах всё немного плыло. Вполне возможно, дело было в волнении. Если магия Барбары не сработала, то его ждали серьёзные неприятности. Но рыцари встретили его шумно и радостно. — Капитан Кэйа! — завопил тот самый новенький с гео-способностями, который умолял Альбериха не подходить. — Уф, как же стыдно! — почесал голову рыцарь с анемо-способностями. Кэйа прикусил изнутри губу, чтобы не пасть перед ними на колени в извинениях. Они действительно ничего не помнили. — Капитан, мы сильно опозорились? Вообще ничего не помню, — снова подал голос один из раненых. Альберих осмотрел их — все с хорошим настроением, но перебинтованные едва ли не полностью. Из-под бинтов местами проглядывали бурые пятна крови, а резкие движения вроде простого поворота головы вызывали на лицах рыцарей гримасу боли. — Что вы, вовсе нет, — улыбнулся он, — мы подошли к руинам под скалами, а внутри засели маги Бездны. Они обрушили скалу, и, если честно, это вы меня спасли, — придумывал на ходу он. — Вы отвлекли магов, пока я обрушил башни хиличурлов, а потом вы просто замуровали их в скале. Часть камней упала на вас, но, вижу, вам уже лучше. Вы — герои. Рыцари смущенно переглянулись, заметно расслабились и спокойно улеглись на свои койки. Кэйа сжал зубы до боли. Врать в лицо своим товарищам, которых он же собственноручно ранил — что могло быть хуже? Убеждать их, что они спасли своего капитана, что он ими гордится, хотя всё, чего он хотел — исчезнуть из их жизни и никогда в ней не появляться; — такова цена его свободы? — Фантазии тебе не занимать, — шепнула на ухо Кэйе Джинн, когда тот поднимался по винтовой лестнице к тайной комнатке Барбары. — Ты сама говорила, что им нужна правда, в которую они смогут поверить, — хмуро заметил Кэйа. Он хотел зайти в штаб и оставить там некоторые документы; столкнуться же с Джинн в соборе утром после шумного Рождества в его планы не входило. Магистр проследовала за ним до самой комнаты. — Я надеялась, что успею сказать им пару ободряющих слов раньше тебя. Теперь придётся объяснять, откуда в мирных окрестностях столицы появились такие монстры. Кэйа достал из шкафчика Барбары заварочный чайник и поставил его на огонь, сам при этом сделал большой глоток из бутылки с чем-то крепким. — Десять утра! — возмутилась Джинн. Альберих в ответ лишь безразлично посмотрел на часы. — Я хочу взять отпуск, — сказал он, — даже заявление написал. Кажется, в этом году я работал слишком много. Гуннхильдр смерила его ещё более подозрительным взглядом. — Ничего не понимаю. То ты хватаешься за каждое поручение, то вдруг сообщаешь о своём проклятии, теперь собираешься взять отпуск. Впереди Новый год! Всего пять дней осталось! Кэйа понимал, насколько странным со стороны выглядело его поведение. Магистру не объяснить, что на Новый год он вполне мог бы заморозить навечно весь Мондштадт. Но если уж теперь он отправлялся за спасением, может, стоило ей сказать? Кроме Венти о сути его проклятия никто не знал. Пусть уж узнает Джинн — всё равно Лиза догадается очень скоро. — Джинн, я должен тебе кое-что сказать. Ты, наверное, присядь, — придвинул он к ней кресло. — Вот моё заявление на отпуск. Кэйа протянул ей листок, полный ровных каллиграфических символов. Магистр читала его несколько минут, прежде чем позволила себе сжать бумагу в пальцах и спросить шокированно: — Что значит «отпуск на неопределённый срок»? Джинн ещё раз мельком пробежалась взглядом по документу. Обычное формальное письмо об отпуске, таких она видела сотни, но строчка «неопределённый срок» заставила её заволноваться. — Я собираюсь отправиться на Драконий хребет, — честно сказал Кэйа. — Я уже говорил Лизе, что Венти найдёт способ спасти меня. Путь не самый близкий, но если так я смогу спасти себя и всех вокруг, то оно того стоит. Джинн помолчала. Она вспомнила всё, о чём думала сама, о чём говорила со своей девушкой, вспомнила и свои тревожные мысли. Почему-то самым значимым воспоминанием оказался тот диалог в этой самой комнате. Тогда она с Лизой ушла, но они обе почувствовали себя обманутыми. Что тогда говорил Кэйа? — Ты ведь соврал нам, — не предположила, а поставила перед фактом магистр. Джинн вдруг прозрела — её лучший рыцарь последние недели хватался за все поручения, словно старался занять себя чем угодно; и лишь на последней миссии дал слабину. Джинн никогда бы не догадалась, но сейчас, встретив Альбериха в соборе, будто прощающегося со своими товарищами, будто уходящего надолго, поняла — он не хотел уходить, он хотел обезопасить людей вокруг себя. — Ага, — легко согласился Кэйа. Джинн поймала его не в самом лучшем месте. Встретились бы они в ордене или на площади, Альберих смог бы придумать оправдание. Но сейчас — просто не хотел. То ли сказался выпитый с вечера алкоголь, то ли резкие движения Джинн нервировали (обычно она была плавной как её анемо-стихия), то ли просто не было сил на новую ложь. Да и чего таить — это Джинн, она «своя», она не проболтается, а Лиза и без подтверждений всё поймёт. — Ты сказал, что потеряешь глаз Бога, — начала осторожно Джинн, — но это не совсем правда, верно? Будь дело лишь в глазе Бога, ты бы не рвался на Драконий Хребет. Необоснованно опасное путешествие. Потерять глаз — всё равно, что лишиться части себя; но даже это не стоит обречённого на смерть пути. Ты сильный воин, но без пиро-способностей не поднимешься и на пятую часть горы. Я уж молчу про ветра, что гуляют на вершине. Так что же за причина тобой движет? Кэйа, не смущаясь, сделал ещё один большой глоток из бутылки. Затем ещё и ещё, и когда Джинн готова была заговорить, резко выпалил: — Я замёрзну насмерть. Гуннхильдр замерла, дрожали только её руки, готовые то ли налить горячий чай, то ли достать из запечатанных ею же сундуков спиртное. Выбор она сделала в пользу чая. — Подожди… Это как? — Джинн. Это то, что было предначертано мне судьбой. Не ищи способа меня спасти — я перерыл всю библиотеку Лизы. Не пытайся меня спасти — ни одна стихия меня не согревает. Не принимай это на свой счёт — моё проклятие никогда не станет проблемой ордена. Именно поэтому я прошу у тебя отпуск — Венти нашёл мудреца, что живёт с этим проклятием не один год. Живёт на Шипе Небесной Стужи, но я туда доберусь. Что мне холод Хребта, если я и так вечно мёрзну? Джинн всё ещё нервно сжимала в руках кружку с чаем. — Драконий Хребет — не то место, куда стоит идти без пиро-способностей. Я могу отправить с тобой Эмбер. Кэйа вздохнул. Эмбер и её точные выстрелы, всегда поражающие цель, были бы очень кстати. Она была полна энергии и нестандартных идей, она готова была броситься в бой ради своей справедливости, и этим была прекрасна. Сколько ей было? — семнадцать? Двадцать? — Эмбер выглядела на вечные пятнадцать. — Ни за что, — сказал Кэйа. — Эмбер слишком юная. Она ещё верит в справедливость и честность этого мира. Ты знаешь, как она привязалась к Коллеи, своей подруге. Не дай архонт, посчитает меня своим другом — и всё, разочаруется в мире окончательно. Кли ещё ребёнок, её в спутники даже не предлагай. Джинн задумалась, подперев рукой подбородок, а потом с самым честным удовольствием на лице спросила: — А что же мастер Дилюк? — Даже не начинай. Я ни за что не попрошу его отправиться со мной. — Ты ведь понимаешь, я надеюсь, что иначе я тебя не отпущу? Идти туда одному! Придумал тоже, — Джинн ради успокоения сделала большой глоток из кружки и немного поморщилась от кипятка, — поумерь свою гордость и попроси его о помощи, коль уж Эмбер и Кли тебе не угодили. Он не откажет. Кэйа грустно посмотрел на подругу, надеясь, что взгляда хватит и не придётся объясняться словами. Но магистр продолжала смотреть на него, ожидая ответа. Что он мог ей сказать? Какие на самом деле у него были причины? — Кэйа, почему ты так упрямо отказываешься от его помощи? Мне казалось, вы снова стали ближе. Почему же теперь, когда он едва ли не единственный, кто может тебе помочь, ты так настойчиво избегаешь его? Голос Джинн звучал тихо и мелодично, успокаивал и давал ощущение безопасности. Ей хотелось довериться, и Кэйа рискнул. Лиза всё равно поделится своими домыслами с девушкой рано или поздно. — Если мы пойдём вместе, я лишусь того подобия дружеских отношений, что есть сейчас. — Почему? — Потому что, — Альберих для пущей уверенности сделал ещё глоток, — потому что я влюблён в него. Гуннхильдр слегка покраснела, будто бы Кэйа ей в любви признался, а затем положила руку на стол вверх ладонью. Альберих её жест понял правильно и положил свою руку поверх. Тепла Джинн не ощущалось в пальцах, но было очень тепло в душе. — И почему же ты думаешь, что всё испортишь? — Потому что Лиза уже обо всём догадалась, — пожал плечами капитан. — Дилюк весьма наблюдателен, и не успеем мы покинуть Мондштадт, как он обо всём узнает. — Ты прекрасно знаешь, что Лиза человеческие чувства видит лучше всех в Тейвате. Мастер, возможно, замечает многое вокруг, но вряд ли он догадается о твоей любви. А если и так — думаешь, он сразу возненавидит тебя? Если верить Лизе, а я склонна ей верить, то ему далеко не плевать на тебя. Взять хотя бы ваш танец — стал бы он соглашаться, будь ему всё равно? — Я понятия не имею, почему он согласился. Наверное, вино в голову ударило, — снова грустно вздохнул Кэйа. — Джинн, просто забудь об этом. Я не позову его с собой, и уж точно никогда не расскажу о том, что чувствую. Магистр замолчала, уловив в голосе Альбериха знакомые ей с давних пор нотки уверенности в своей правоте. Она не смогла бы его переубедить. Удержать силой тоже не смогла бы. Ей оставалось только отпустить его и оберегать чужую тайну. — Если ты действительно в этом уверен, отправляйся. Но пообещай хоть как-нибудь сообщать о себе. И, пожалуйста, возвращайся скорее. — Она дождалась молчаливого кивка, и только после этого убрала руку. Кэйа покинул комнату, оставив её с гнетущим ощущением холода в ладони. Но беспокоилась Джинн не об онемевшей руке. Куда больше её тревожили слова Альбериха — слишком сильно они были похожи на прощание. * Кэйа ушёл из города утром, пока большая часть любопытных патрульных не успела проснуться и прийти в себя. О его проклятии знал лишь Венти, теперь знала Джинн (а там и Лиза), всегда рядом вертелись Путешественник и Паймон. Более никому говорить он не собирался, надеясь успеть к мудрецу до Нового года. Покидая Мондштадт, Кэйа грустно улыбался. Он не был до конца уверен в успехе своего путешествия. Венти сказал, что есть некий мудрец, чьё проклятие проявилось десятилетия назад. Но значило ли это, что он жив до сих пор, что сохранил ясность ума? Какой ценой он всё ещё жив? Но и остаться в городе Альберих больше не мог себе позволить. Кроме риска ранить ещё больше людей, кроме преследующих полных жалости взглядов Венти и Джинн, он боялся оказаться рядом с Дилюком. Боялся, что своими чувствами, которые просто не сможет удержать, разрушит между ними всё, с такими усилиями построенное. План в его голове выглядел идеально: добраться до цели, спасти себя от вечного холода, вернуться к Новому году в Мондштадт и до конца жизни впиваться ногтями в ладонь от желания прикоснуться к Дилюку. «Отлично!» — подумал он, присаживаясь отдохнуть недалеко от деревни. К середине дня он добрался до Долины ветров и теперь размышлял о дальнейшем маршруте. Логичнее всего было бы двигаться на юг и через разрушенный мост перебраться на Драконий хребет. Заодно в лагере у подножия можно было бы закупиться согревающими зельями. Там же стоило озаботиться поисками сопровождающего с пиро-элементом или попросить зачарованные артефакты. В их существовании Кэйа не был уверен. Хоть он и убеждал Джинн в своей способности добраться до Шипа в одиночестве, теперь ему и самому стало тревожно. Лютый мороз мог доставить ему много хлопот. Сам холод, как и пронизывающие насквозь ветра, Альбериха не беспокоили. За два месяца он настолько привык к этому ощущению, что несколько часов карабканья по заснеженным склонам как-нибудь переживёт. Что действительно представляло собой угрозу — слабость и усталость, которые непременно настигнут его без живительного тепла. Даже без спутника с пиро-способностью Кэйа надеялся добраться до вершины перебежками от одних каменных механизмов к другим. Для их активации не требовались пиро-способности, достаточно было просто подойти. Можно было попытать удачу и поискать тёплых фей. Оставался только один важный вопрос — а сможет ли сам Кэйа почувствовать тепло? Даже если не сможет, помогут ли источающие тепло механизмы и крохотные феи понизить уровень лютого мороза? Проверить можно было лишь одним способом — на месте. Стало немного смешно — на вершине таилась его последняя надежда выжить, но с таким подходом он рисковал не добраться. Ночь застала его на подходе к Спрингвейлу, и Кэйа решил переночевать в небольшом гостевом домике на окраине. — Комнату на одного и бутылку вина, пожалуйста, — улыбнулся он стоящей за стойкой девушке. Комната оказалась крохотной, но была заботливо украшена к праздникам. Оставив в ней свои вещи (которых, впрочем, было совсем немного), Альберих спустился вниз к ровным рядам столов и лавочек. Местное вино по вкусу было далеко от совершенства, и всё же за неимением выбора Кэйа упрямо пил бокал за бокалом. Немногочисленные посетители не обращали на него никакого внимания, только официантка поинтересовалась, не нужна ли закуска. Рыцарь думал о дальнейшей дороге. Из-за снега многие тропы замело, и ему пришлось постепенно сворачивать на запад. От Спрингвейла до Хребта было близко, день пути, но он осложнялся высокими скалами. Забираться по ним, рискуя соскользнуть с ледяной поверхности, или попробовать пробиться через сугробы, достающие едва ли не до пояса? С очередным глотком в голову пришла идея обойти Хребет и зайти на него через Ли Юэ. Но Кэйа лишь помотал головой — чтобы попасть в Ли Юэ, требовалось пройти через винокурню или её окрестности. Для Кэйи это наверняка означало думать о Дилюке больше обычного, в худшем случае ещё и столкнуться с ним возле виноградников. Когда вина осталось на половину бокала, Альберих снова ощутил болезненное покалывание в глазу. Боль была резкой, накатывала волнами, и пришлось с силой прижать пальцы к виску. Последние глотки он сделал больше по привычке, не желая оставлять недопитую бутылку на столе, а затем шатающейся походкой направился в комнату. С громким хлопком закрыв дверь, Кэйа упал прямо возле неё, облокотился спиной на деревянную поверхность и тихонько заскулил. Боль была невыносимой, разливалась по телу, заставляя дрожать и нервно дёргать руками в попытках за что-нибудь ухватиться. Вокруг пальцев замелькали голубые искры, и Кэйа в панике осмотрелся вокруг. Сквозь пульсирующую боль в глазу он успел подумать, что заморозить комнату не так страшно — выплатит потом компенсацию, объяснит лишним выпитым. Но если он в прошлые разы с лёгкостью замораживал огромные по площади лагеря хиличурлов — стоило ли надеяться, что всё обойдётся комнатой? Боль стала ещё сильнее, если так можно было её описать — перед глазами у рыцаря давно всё плыло, помещение тонуло в чёрно-красных дымках. — Пожалуйста, не сейчас, — сквозь зубы прошептал он, будто проклятие его могло услышать. Хотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом, заботливо обнял и пообещал, что всё будет хорошо, и позволил провалиться в спасительный сон. Но вокруг было пусто, и Кэйа, остро чувствуя себя одиноким, признал: никто ему не поможет. Собрав последние силы, он подумал о Мондштадте, о Джинн, которой он обещал вернуться, о Венти, который ждал его возвращения, и, наконец, о Дилюке. Один раз ведь уже сработало? Кэйа старался сфокусироваться на образе Рагнвиндра, пытался найти самое приятное воспоминание о нём — и им неизменно оказывался рождественский вечер и их танец. Ледяные искры рассеялись, оставив на память о себе лишь горстку снега на полу, боль плавно стала утихать, но Альберих упрямо продолжал прокручивать в голове тот вечер. Вспоминал растрёпанные волосы, тихий голос, яркие родные глаза; вспоминал — и безумно хотел вернуться назад, увидеть ещё раз, прикоснуться и никогда не уходить больше. Он был безнадёжно влюблён. * Ночь пролетела незаметно, и уходил из гостевого домика Кэйа уставшим сильнее, чем накануне. Всю ночь он проворочался на кровати, прислушиваясь к своим способностям, и на рассвете точно решил следующий ночлег устроить вдалеке от людей. Глаз продолжал болеть, но сегодня боль была терпимой. От Спрингвейла Кэйа старался идти на юг, обходя небольшие поселения и стараясь держаться подальше от вражеских лагерей. Дороги всё ещё были не расчищены, и к середине второго дня пути Альберих понял: единственный путь лежал через виноградники. Когда стемнело, он оказался возле небольшого озерца где-то на нагорье Ревущих ветров. До «Рассвета» оставалось всего пару часов пути, но сил на дорогу не осталось: глаз опять напоминал о себе колющей болью. Кэйа нашёл сухое местечко под скалой, разжёг костёр, который не согревал совершенно, но годился для отпугивания хищных зверей. Затем он сверился с картой: завтра нужно было обойти скалу, стараясь не приближаться слишком близко к винокурне, а там — через узкий пролив в горах он бы сразу вышел к ущелью спящего дракона. Стало даже обидно от собственной глупости. Вместо двух дней плутания по нагорью он мог бы сразу добраться до винокурни, и это заняло бы не больше половины дня, учитывая метели и количество снега на тропах. Кэйа достал из рюкзака второпях уложенные шашлычки. Хотелось отвлечься от проклятого глаза хотя бы на вкус еды. На мгновение ему это удалось — трещали сухие палочки в огне, мясо наполняло рот специями и соком, снаружи его убежища красиво опускались на землю снежинки. Если забыть, с какой целью он путешествовал, можно было представить, что это обычный поход. Откуда-то донеслось шуршание, мелькнуло что-то ярко-рыжее в снегу, и прежде чем Кэйа успел бы достать меч, напротив него уселся незваный гость. — Ну, привет, — улыбнулся Альберих и опустил руку, так и не дотянувшись до оружия. Напротив него сидел лисёнок и принюхивался. Похоже, зверька привлёк мясной аромат — Кэйа предусмотрительно подогрел шашлычки над огнём. — Будешь? — спросил он, протягивая одну палочку перед собой. Лисёнок резко отодвинулся назад, но быстро осмелел и подскочил вперёд, хватая зубами угощение. С добычей он вернулся на своё место и принялся за еду. — И никакого «спасибо», — пробормотал Кэйа, доедая оставшийся кусок. Зверь продолжил шуметь в своём углу, пока Альберих грел над костром травяной чай. В Спрингвейле он заполнил им большую ёмкость, и сейчас был даже рад своему выбору — вместо привычного вина чай казался ему чем-то новым. — Всё, больше ничего нет, — улыбнулся он лисёнку, когда тот доел мясо и приблизился к Кэйе явно в поисках добавки. Рыцарь медленно потянулся вперёд, надеясь погладить зверька, но тут глаз буквально взорвался изнутри — подобные ощущения Кэйа мог объяснить только так. Он закричал, падая на колени; лис испуганно прыгнул в дальний угол, завернулся в хвост и теперь наблюдал, как Кэйа отчаянно пытался справиться с болью. Сейчас он даже подумать ни о чём не мог, казалось, что вот-вот он просто упадёт в обморок. Но этого не происходило: он никак не терял сознание, продолжал кричать, а правой рукой пытался дотянуться до повязки. Хотелось просто выцарапать проклятый глаз, но сил не хватало, и получалось только оставлять на лице кривые царапины. Когда крик превратился в жалобный скулёж, а пальцы покрылись каплями крови, Кэйа без сил упал, больно ударившись головой о лёд — похоже, он снова неосознанно использовал свои способности. Боль от падения практически не ощущалась, только добавилось лёгкое головокружение. «Если сильно удариться головой, может быть, это закончится», — успел подумать он, прежде чем ощутил на щеке что-то мокрое. Сквозь шум в ушах доносилось тихое рычание, и Альберих всё же открыл глаз, чтобы убедиться — лисёнок сидел рядом и облизывал его лицо. — Да ты совсем бесстрашный, — прошептал Кэйа. Глаз успокоился, и теперь о произошедшем напоминала лишь корка льда на земле и багровые пятна на пальцах. Лисёнок продолжал вертеться где-то рядом, когда Кэйа провалился в беспокойный сон. * Утром он проснулся в хорошем настроении. Глаз почти не болел, с улицы веяло свежестью и главное — уже сегодня он должен будет добраться до Драконьего хребта. Потягиваясь и искренне улыбаясь, Кэйа не сразу заметил, что вокруг что-то изменилось. Он внимательно осмотрелся. И в следующий момент в ужасе закрыл рот руками, надеясь, что его не вывернет наизнанку. Костёр не горел — но не потому, что все ветки истлели за ночь. Он был превращён в небольшую ледяную глыбу. Вся пещера изнутри была покрыта толстым слоем льда. Но испугало Кэйю не это: в метре от него, блестящий в проникающих в пещеру лучах солнца, лежал полностью покрытый льдом лисёнок. — Нет, нет! Не может быть, — зашептал Альберих, подходя ближе и дотрагиваясь до скульптуры рукой. Зверёк свернулся калачиком, мордочку положил на пушистый хвост и спал. Видимо, смерть настигла его во сне — Кэйе хотелось верить, что это было быстро и безболезненно. Он ещё несколько раз погладил несчастное животное, прежде чем из левого глаза потекли слёзы, разбиваясь о лёд. Хорошее настроение исчезло, уступая место безудержной тоске. Одно дело — уничтожать монстров, и совсем другое — убить беззащитного лисёнка. Кэйа ненавидел себя всё сильнее с каждой минутой, и усилившаяся боль в глазу его даже обрадовала — заслужил. От пещеры он двинулся дальше, не разбирая дороги — крио-способности снова жили своей жизнью, и потому вокруг рыцаря разбушевалась метель. Один глаз не мог под повязкой видеть ничего в принципе, второй застилали слёзы, а в голове билась только одна мысль: «виноват». Снова не смог никого защитить, снова слишком в себя поверил, снова виноват перед кем-то невиновным. И он ещё думал вернуться в Мондштадт? С такими успехами ему стоило найти логово крио-магов Бездны и полезть в бой. Кэйа не видел, куда шёл, но не останавливался. Он ещё помнил, что должен идти — чтобы прекратить этот кошмар. Глаз, будто бы отзываясь на упаднические мысли, снова заколол, и если вчера Кэйа кричал от боли — сейчас он только тяжело дышал и хрипел. Больше не получалось отвлечься, больше не было мыслей и чувства вины — осталась только сплошная боль. Кэйа смог добраться до руин — повезло, что никого не встретил по пути. Было безумно холодно, лёд вновь окутал тело, в этот раз кроме половины лица и шеи покрывая руку целиком и пробираясь к груди. Когда в широком вырезе рубашки показался противный голубой свет, когда до сердца оставались считанные сантиметры, Кэйа перестал сопротивляться. Он слишком устал. Холод пронизывал насквозь, снежный вихрь вокруг наполнился уже знакомыми острыми осколками и иглами, и Кэйа хорошо знал, чем всё закончится. Когда созданная им же метель стала агрессивнее, и острые куски льда начали задевать тело, Кэйа даже не попытался защититься. * После Рождества Дилюк проснулся с крайне плохим предчувствием. Он пытался связать его с предстоящим путешествием в Ли Юэ, но не видел никакой связи — дальняя дорога не была для него чем-то волнительным. Скорый Новый год также не мог вызвать подобных эмоций: дела на винокурне шли своим чередом, напитки для праздника практически полностью были переправлены в город. Но что-то не давало покоя, и целый день Рагнвиндр провёл раздражённым сильнее, чем обычно. Ночью он просыпался несколько раз, и к рассвету решил отправиться к Джинн — почему-то казалось, что она может помочь. В любом случае перед возвращением на винокурню стоило с ней поговорить, убедиться, что от него более ничего не требуется, пусть он и так прекрасно знал, что всё готово в лучшем виде. — Милая, ты вовремя, — встретила его Джинн, не поднимая головы от бумаг. — Не думаю, — нарочито тихо сказал Дилюк. Гуннхильдр посмотрела на него испуганно, но почти сразу расслабилась и неловко засмеялась. — Ой, прости, — хихикнула она, — Лиза отправилась за свежей выпечкой, я ждала её. Рагнвиндр кивнул в ответ, не решаясь задать вопрос. Как это стоило спросить? «Не подскажешь, почему я не могу уснуть и переживаю по непонятным причинам»? Джинн, помня о вчерашнем разговоре с Кэйей, прикусила нервно губу. Ей так хотелось всё ему рассказать! Попросить отправиться вслед за рыцарем, умолять не отталкивать его, попытаться принять его чувства… Но она должна была молчать. Ей доверили большую тайну и магистр довольствовалась тем, что пересказала разговор Лизе. — Не думала же ты, что я не догадалась? — только и ответила Лиза, а затем обняла Джинн, прижимая её голову к своей груди. Это были самые печальные объятия в их жизни. — Тебя Венти искал, — удачно вспомнила Гуннхильдр, разбавляя тишину. — Сказал, что хочет о чём-то поговорить, но не смог тебя поймать после праздника. Я сказала ему, что ты собираешься вскоре вернуться на «Рассвет», и он обещал зайти туда завтра. — Я буду там завтра, — кивнул Дилюк, — я хотел проверить перед уходом, всё ли готово к Новому году. — Да, только вчера всё сверили, всё в полном порядке, — улыбнулась Джинн. Она посмотрела вновь на Рагнвиндра, и улыбка медленно погасла. Ей было больно за друга, хотелось сделать для него хоть что-нибудь, но она даже не знала, как начать разговор. Должна же была она сказать хотя бы о путешествии Альбериха. Спасла её Лиза, шурша пышной юбкой по коридору. — Такой большой выбор, никак не могла решить, что же взять, — посетовала она, заглядывая в кабинет. — Доброе утро, мастер, — добавила библиотекарь, заметив гостя. Дилюк кивнул ей, наблюдая за непривычным поведением девушек. Они как-то боязливо переглядывались между собой, Джинн кидала тревожные взгляды, а Лиза в ответ чуть заметно качала головой. Ему показалось, что он застал их в крайне неудачный момент — настолько лишним он себя почувствовал. — Раз всё в порядке, я отправляюсь домой, — решил попрощаться он. — Скажи ему! — вдруг громко сказала Лиза. Она, конечно, имела в виду только уход Кэйи, никак не его чувства, и Джинн это поняла. — Что-то важное? — поинтересовался Дилюк, немного напрягаясь. Лиза редко повышала голос, ещё реже говорила что-то с таким выражением лица — будто через мгновение из её тёмных глаз польются слёзы. Джинн, впрочем, выглядела не лучше — кусала губы, вертела в руках перо, с которого на бумагу уже пролилось несколько чернильных пятен. Они выглядели так, словно собирались сказать ему самую печальную новость из всех возможных. — Думаю, тебе стоит знать, — вздохнула магистр, — капитан Кэйа вчера оставил заявление об отпуске. Она снова замолчала, подбирая слова, а Дилюк мысленно выругался — стоило догадаться, что плохое предчувствие связано с вездесущим рыцарем. — И что в этом удивительного? За графиком Кэйи Дилюк не считал нужным следить, ограничиваясь лишь часами его службы, чтобы при случае иметь повод не наливать вина в таверне. — Понимаешь, он взял отпуск на неопределённый срок, — и прежде, чем Дилюк успел бы что-то добавить, выпалила: — он отправился на Драконий хребет. — Да, он говорил, что собирается в путешествие, — равнодушно ответил Рагнвиндр. — Если я правильно понял, наш беспокойный бард нашёл там спасение от его проклятия. — Так ты знаешь? — удивлённо воскликнула Джинн. Лиза рядом нахмурилась. Что-то не вязалось — Дилюк знал о проклятии и был так спокоен? — Да, узнал за день до Рождества. Но я всё ещё не понимаю, почему ты посчитала это таким важным. Я не собираюсь вмешиваться в дела, связанные с легендами его родины, и если он решил отправиться сейчас — это только его дело. — Да как ты можешь быть так спокоен? — Вскочила из-за стола Гуннхильдр. — Он отправился не в соседнюю Ли Юэ, а на Драконий хребет! Один, не обладая пиро-способностями! Он же может просто не добраться туда — раз проклятие день за днём уб… — Тише-тише! — прервала магистра Лиза, подкрадываясь к девушке сзади и мягко опуская руки ей на плечи. В последний момент она догадалась — Дилюк просто не знал, что Кэйа умирает. Скорее всего, ему рыцарь тоже наплёл про потерю глаза Бога. Она вздохнула — в этом был весь Альберих. — Джинн имеет в виду, что от постоянного холода Кэйа может не ощутить лютый мороз на хребте. Это может быть опасно, — она помассировала плечи Джинн, легонько надавила, опуская её обратно на стул, — раз уж по неизвестным причинам ты единственный, чьё тепло он чувствует, ты мог бы сопроводить его. Джинн изо всех сил постаралась скрыть удивление. Она, как всегда, обладала меньшей информацией, чем Лиза. Вот откуда библиотекарь знала про тепло? Лиза, почувствовав замешательство девушки, быстрым движением указала ей на стоящую на столе фотографию самой Джинн в обнимку с Барбарой. «Ну конечно!» — вздохнула Гуннхильдр. Сестра помогла растопить лёд после инцидента с ранеными рыцарями, абсолютно логично, что Лиза уже всё выяснила. Дилюк в недоумении наблюдал за немым диалогом девушек, пытаясь понять, что же в итоге чувствует. Более всего ощущалась неизвестность: все вокруг словно бы что-то знали. Диона в рождественский вечер скрыла правду (а их разговор тогда, как ни странно, касался именно капитана), теперь Лиза не дала Джинн сказать что-то важное (опять же, связанное с Альберихом). Это начинало нервировать, и Дилюк с радостью бы забыл обо всех несостыковках, если бы не странное чувство в груди. Он не мог дать ему название, не мог бы описать словами. Это было похоже на беспокойство, на волнение, немного даже на страх. Так или иначе, это было связано с Кэйей, и от этого становилось только тяжелее. — Я не собираюсь становиться его персональным костром, — сказал он грубее, чем хотел бы. — Если это всё, я вернусь к своим прямым обязанностям. Ничего более не говоря, он покинул кабинет магистра. Он старался убедить себя, что ему абсолютно неважно, куда там отправился капитан, и на выходе из штаба ордена у него это почти получилось; пока он не вспомнил одиноко сидящего на колокольне Кэйю и его небольшой салют. Пока не вспомнил не тающую снежинку, которая буквально источала одиночество. Дилюк остановился недалеко от ордена: он наконец понял, что его так беспокоило. Поведение Кэйи на Рождество было ему совсем не свойственно. Это было похоже на прощание. — Понятия не имею, что Кэйа ему наговорил, но он совсем не представляет масштаба проблемы, — вздохнула Лиза, когда они с Джинн остались наедине. — Думаешь, он не знает, что капитан умирает? — А знал бы — думаешь, был бы так спокоен? Как бы мастер ни пытался убедить всех вокруг и себя в первую очередь в собственном равнодушии, ему не всё равно. Джинн опустила голову на сложенные на столе руки. — Может, стоило ему сказать? — Нет, милая, не стоило, — грустно улыбнулась Лиза и погладила девушку по спине. * Весь путь до винокурни Дилюк был сам не свой. Встречавшихся на пути слаймов он уничтожал с одного удара, грубо размахивая мечом и оставляя после себя лужи растаявшего снега. Всё вокруг казалось искусственным — начиная от яркого солнца и заканчивая собственным оружием, что лежало в руке как чужое. — Идиот! — громко сказал он в итоге, не понимая, кого имел в виду. Дилюк был зол. Даже уйдя неизвестно куда, Кэйа умудрялся доставлять ему кучу хлопот. Все мысли так или иначе вертелись вокруг капитана, и это было так непривычно, что Рагнвиндр с радостью перестал бы думать вообще. Но «не думать» — это прерогатива Кэйи, поэтому Дилюку пришлось мириться с постоянными размышлениями. В сотне метров от винокурни он наконец смирился: Кэйа прочно обосновался в его мыслях и уходить не собирался. В любом случае, Дилюк едва ли не кожей чувствовал, что его обманывают. Кэйа мог быть весьма убедителен при желании, но его детские привычки никуда не делись спустя столько лет. Еле заметно тянуться рукой к повязке на глазу, когда он пытался что-то скрыть, сжимать в руке монетку, когда он не хотел быть честным, щуриться во время улыбки, когда надеялся перевести тему — всё это Дилюк знал с незапамятных времён. Уже сидя в тёплой комнате и готовясь ко сну, Рагнвиндр наконец решил для себя всё узнать. Стоило дождаться возвращения капитана и прижать его к стенке (не в прямом смысле, конечно), и разобраться с его тайнами раз и навсегда. Но разбираться пришлось куда раньше, чем он ожидал. С первыми лучами солнца он вышел на балкон, стараясь вдохнуть побольше чистого воздуха и сохранить в памяти медленно текущее утро. Но не успел Дилюк вернуться в комнату, как на пороге без стука возникла Аделинда и без пожеланий «доброго утра» закричала: — Мастер Дилюк! Скорее, помогите, там!.. Что «там» — Рагнвиндр так и не узнал, поскольку обессилевшая женщина повалилась на пол прямо на пороге его комнаты. Дилюк накинул на себя плащ, благо всё остальное уже успел надеть до прихода горничной, и подошёл к лежащей неподвижно Аделинде. Она дышала, но дрожала будто бы от холода, несмотря на достаточный жар от камина на первом этаже. На шум прибежала Моко, и, поручив ей отнести Аделинду на кровать и позаботиться о ней, Дилюк уверенным шагом направился на улицу. Он припомнил: в столь ранние часы Аделинда обычно занималась цветами вокруг виноградников. Зимой большую часть цветов не было видно за снегом и не было нужды в уходе за ними; но на юго-восточной стороне рос особый сорт винограда. К каждому дереву рядом был подсажен розовый куст, и Аделинда не забывала проверять, хорошо ли укрыты розы, не унесла ли метель столь важную для сохранности цветов ткань. Дилюк ускорил шаг, и спустя десять минут был у самого последнего ряда виноградника, но никак не мог понять, что так напугало горничную. Он прислушался: откуда-то доносился шум ветра, какой-то грохот, но не было видно ничего подозрительного. Рагнвиндр ещё раз внимательно огляделся, и только теперь осознал — вокруг было безумно холодно. Не так, как обычно прохладно на морозе: гораздо холоднее. Видимо, глаз Бога согревал своего хозяина. Дилюк прошёл вперёд на несколько метров — туда, где заканчивались его владения и где внизу расположились руины давно заброшенного храма. Сверху было отлично их видно, и первым, что заметил Дилюк, был огромный снежный вихрь. «Маги Бездны? Так близко?» — подумал он первым делом, и, сжимая тяжёлый меч в руке, направился вниз. Он приземлился на одну из торчащих из земли колонн, присмотрелся, и тут же в немом удивлении распахнул широко глаза. В самом центре небольшого торнадо, опираясь ладонями на каменные плиты, сидел Кэйа. Дилюк хотел было позвать его, но метель усилилась, от рыцаря во все стороны начал расползаться лёд, и виноделу пришлось использовать пиро-щит, чтобы защититься. Чего он не ожидал точно — так это уничтоженного крио-элементом своего же барьера. Лёд покрыл всю колонну, дотянулся до ног Рагнвиндра, приморозив его к месту. — Что… — не успел он закончить мысль, как метель остановилась, обнажая вместо снежных перьев сотни тонких осколков. — Хватит, пожалуйста, — донесся до него голос Кэйи. Предчувствуя что-то непоправимое, Дилюк сконцентрировал едва ли не всю свою пиро-способность на лезвии клеймора, вонзил его возле ног, полностью растопив лёд, и одновременно с ледяными осколками рванул к Альбериху. Дилюк понимал, что не успеет. Голубые кристаллы льда были ему отвратительны — они совсем не были похожи на крио-способность капитана. Этот лёд, как бы абсурдно ни звучало, был холодным — от него ощущалось желание проморозить насквозь всё на своём пути. От этого льда исходила настоящая жажда смерти. Впервые Рагнвиндр против воли ощутил страх — таким темпом Альберих мог запросто одолеть его. Но он не собирался сражаться. Дилюк вновь сжал рукоять оружия, его глаз Бога засиял, и через мгновение вокруг появилось множество дрожащих огоньков. Когда Дилюк опустился на землю рядом с рыцарем, каждый ледяной осколок вонзился в «свой» огонёк, тая без следа. — Сэр Кэйа, — начал было Дилюк, но рыцарь поднял на него взгляд, и он потерял дар речи. Он впервые видел подобное — Кэйа левой рукой опирался на землю, а правая безжизненно висела вдоль тела, полностью покрытая льдом. Лёд был и на шее, на половине лица, выглядывал из-под одежды на груди, а от глаза под повязкой расползались, подобно венам, голубые тонкие нити. Хотелось спросить, что за чертовщину он видит перед собой, но Дилюк не способен был вымолвить и слова. Там, где не было брони изо льда, вся одежда была покрыта пятнами крови, из открытого глаза капали слёзы, замерзая почти сразу же, а сам Кэйа молчал. — Эй, — наконец позвал Рагнвиндр, не понимая, что ему делать. Он всё ещё помнил своё обещание не лезть в это. Но Альберих перед ним буквально — что? Умирал? Он и так был сильно ранен, и если бы Дилюк не успел, скорее всего, атаки собственных способностей рыцарь бы не пережил. Сам Кэйа не спешил что-либо объяснять. Дилюк подошёл на шаг ближе, прикрыл глаза, вспоминая всё, что знал об этом проклятии. Очень удачно всплыл в памяти разговор на площади, и Дилюк неуверенно протянул вперёд руку, создавая в ладони небольшой огненный шарик. Почувствовав вблизи живительное тепло, Кэйа словно бы пришёл в себя и потянулся к огню, почти утыкаясь в него лицом. — Ты чего творишь? — возмутился Дилюк, присаживаясь на одно колено и удерживая Кэйю за плечи. Рыцарь в ответ молча продолжил не моргая смотреть на огонь, неосознанно двигаясь всё ближе. — Прекрати! — снова попытался остановить его Рагнвиндр. Лёд на руке начал таять, постепенно пропал и с лица, и Кэйа наконец перестал тянуться к огню. — Тепло, — только и сказал он, улыбнувшись, прежде чем провалиться в сон. Дилюк остался сидеть на льду с бессознательным капитаном на руках в полной тишине. * На винокурню он вернулся спустя полчаса, успокоил Аделинду, которая едва не упала в обморок второй раз, увидев на пороге господина с Кэйей на руках. Она кинулась за лекарствами, подготовила гостевую спальню, и под её вопросительным взглядом Дилюк уложил раненого рыцаря на кровать. — Что случилось? — спросила она, пока Дилюк внимательно осматривал раны. — Ничего серьёзного, — спокойно ответил он, — тяжёлая битва. Всё будет хорошо. Убеждал он скорее себя, чем горничную. — Приготовь на обед овощной суп и отдохни немного, — сказал он Аделинде, и, дождавшись её ухода из комнаты, присел на кровать. В своём путешествии после смерти отца Дилюк не раз сталкивался с опасными противниками и не всегда мог обойтись без ранений. Осмотреть раны, обработать, нанести лечебную мазь и перевязать бинтами было для него делом привычным. Но он и подумать не мог, что когда-нибудь придётся делать это для Кэйи. Сложнее всего было с проклятым глазом — вокруг повязки было множество царапин, и её пришлось аккуратно снять. Альберих при этом что-то промычал во сне, но так и не проснулся. Хотелось приподнять веко и посмотреть, что же столько лет скрывал рыцарь, но Дилюк быстро отказался от этой идеи. Любопытство было велико, но совесть не позволяла нарушить данное когда-то в детстве обещание не подсматривать. Дилюк не раз пытался выяснить, как выглядит правый глаз Кэйи, но тот наотрез отказывался его показывать. Однажды они крупно поссорились из-за этого, и с тех пор Дилюк пообещал не лезть. После событий утра хотелось послать обещание куда подальше. Закончив с перевязкой, Дилюк вышел в просторную гостиную и почти лоб в лоб столкнулся с Венти. — Стучать не учили? — недовольно спросил он. Архонт в ответ нагло уселся за широкий стол, приложился к бутылке вина и заговорил: — Да тут такие страсти, что как-то не до манер. Вижу, ситуация ухудшается слишком быстро. — Ты за этим меня искал? Дилюк устало сел на стул напротив, помотал головой на предложенное вино и помассировал виски. От усталости это не помогло. — Почти. Я узнал про того мудреца, к которому Кэйа направлялся, но и подумать не мог, что он отправится туда один. Хотя чего-то подобного от него стоило ожидать. — И ты тоже решил отправить меня с ним за компанию? Венти посмотрел как-то непривычно строго. — А тебе правда всё равно, что с ним случится? — Что случится? Дилюк снова ощутил тревогу — как и во время разговора с Джинн и Лизой, ему показалось, что Венти что-то скрывал. Бард в свою очередь лишь тяжело вздохнул. Знал ведь, что рыцарь не скажет всей правды. — Об этом тебе лучше бы поговорить непосредственно с ним. Я здесь только для того, чтобы прояснить: по неизвестным причинам ты — единственный, кто может ему хоть как-то помочь. От проклятия ты его не спасёшь, но можешь дать ему время. — Время для чего? Что это вообще за проклятие такое? Когда я его нашёл, он едва не убил себя! — Я видел, — тихо сказал Венти. — Видел? И ничего не сделал? — Дилюк готов был закричать от ярости. Он там изо всех сил пытался не дать Альбериху покалечить себя, а беспечный бард всё видел? — Я бы ничего не смог сделать. — Ты архонт! Венти грустно улыбнулся, выпил ещё вина и тихо продолжил: — Ты ведь и сам почувствовал, что тот лёд был не похож на обычную крио-способность? С этим Дилюк не мог не согласиться. — Допустим. Такое ощущение, что тот лёд создан для того, чтобы причинять боль. Мы сражались только один раз, — Рагнвиндр сжал правую руку в кулак, стараясь не вспоминать лишний раз обстоятельства той битвы, — и я бы описал его крио как нечто воинственное, но не такое агрессивное. Его обычные способности скорее через каждую атаку пытаются защитить его. А этот сегодняшний холод будто пытается убить всё живое вокруг. — Про это я и говорю. Лёд, который он использует в сражениях, и тот, что ты видел сегодня, имеют разную природу. Это всё равно что сравнить глаз Бога и глаз порчи. Дилюк поморщился от воспоминаний. — Я всё ещё не понимаю, при чём тут я. — Я тоже, — весело ответил Венти, — почему-то твой пиро может растопить этот проклятый лёд. Именно поэтому тебе стоит отправиться с ним. Решив, что разговор окончен, архонт поднялся со своего места и, напевая себе под нос, отправился к выходу. — И ради этого ты сюда притащился? Ничего нового я не услышал, — попытался остановить его Дилюк. — Тогда поговори с Кэйей, — не оборачиваясь, ответил бард и исчез за дверью. * Поговорить и правда стоило — слишком много вопросов накопилось у винодела. Но Кэйа проспал до самого вечера, и Дилюк, не решаясь его будить, отправился в свою спальню. Сон опять не шёл, уснул Рагнвиндр лишь под утро, и проснулся только в обед следующего дня. Аделинда пригласила его на завтрак, но первым делом Дилюк отправился к Кэйе. Хотелось убедиться, что рыцарь жив. Альберих по-прежнему спал, тяжело дыша. Некоторые бинты потемнели от крови, и Дилюк принялся аккуратно их менять. Аделинда заглянула в комнату, собрала старые бинты и вышла, не сказав ни слова. Она прекрасно чувствовала настроение мастера и знала, когда слова излишни. Кэйа шумно вдохнул, закашлялся и открыл глаз. Он несколько секунд привыкал к свету, поморгал, а затем более осознанно посмотрел на Рагнвиндра и улыбнулся. — Привет, — прошептал он и снова зашёлся в кашле. Дилюк протянул ему стакан с тёплой водой, помог подняться и подложил под спину несколько подушек, чтобы рыцарь мог сидеть, облокотившись на них. — Ты едва не погиб, и всё, что можешь сказать, это «привет»? — Спасибо, наверное? — снова шепотом спросил Кэйа и тяжело вздохнул. По ощущениям ему нехило досталось — болело всё, да и множество бинтов на теле лишь подтверждало его догадку. Кожа возле глаза неприятно ныла, и Кэйа потянулся к повязке, пальцами чувствуя скользкую лечебную мазь. — Ты видел? — спросил он испуганно. — Глаз? Не видел, — честно ответил Дилюк. — Там и без глаза было на что посмотреть. Кэйа хотел бы пошутить, на что именно мог посмотреть Дилюк, но сил на это не было. А им наверняка придётся пережить не самый простой разговор. — Тебе стоит объясниться, не думаешь? Рагнвиндр хмурился, но сам то и дело подмечал малейшие изменения в состоянии капитана. Выглядел он совершенно разбитым, кожа на месте вчерашнего льда всё ещё имела бледноватый вид, и единственное желание, которое возникало у Дилюка — согреть его. Он ещё раз внимательно посмотрел на Кэйю, как тот пытался выровнять дыхание, и не удержался. Всё же они не были чужими, да и Дилюк обещал себе заботиться о жителях Мондштадта — даже о рыцарях. Даже таким способом. Рагнвиндр под непонимающим взглядом Альбериха снял с левой руки перчатку, ещё секунду поколебался, а затем сжал в ней пальцы капитана. — Я что, настолько плачевно выгляжу? — с кривой ухмылкой поинтересовался он, но руку слегка подвинул навстречу. — Мягко сказано, — всё ещё хмурясь, ответил Дилюк, — с чего начнёшь? С того, что сам себя покалечил? Или с твоего проклятого льда? Или, может быть, расскажешь подробнее о своём отпуске? Кэйа прикрыл глаз, вслушиваясь в тихий голос, и старался насладиться каждой секундой. Казалось бы, стоило беспокоиться о поиске нужных слов, но он мог лишь счастливо улыбаться — так было тепло и хорошо. — Почему левая? — спросил он вдруг. — Что? — Рука. Тогда на площади, сейчас — ты снимаешь перчатку только с неё. Дилюк нахмурился сильнее. Кэйа так сильно приложился головой, что не слышал его вопросов? — Я левша, если ты не забыл, — сказал он всё же в ответ. — Не забыл, — кивнул Альберих, — но мечом ты машешь одинаково двумя руками. И если подумать, после твоего возвращения я твою правую руку без перчатки не видел. Что-то скрываешь? «Похоже, всё хуже, чем я думал», — решил Дилюк. — Во-первых, не отходи от темы. Я всё ещё хочу получить ответы на свои вопросы. А во-вторых, мои руки тебя волновать не должны. «О, поверь, твои руки — меньшее из того, что меня волнует», — подумал Кэйа, но промолчал. — Как скажешь, — ответил он и снова улыбнулся, — что мне тебе сказать, мастер Дилюк? Что я действительно не могу контролировать свои способности? Что проклятье доставляет больше неудобств, чем я ожидал? Или что отпуск я взял, чтобы как раз от него избавиться? — Просто перестань мне врать, — еле слышно сказал Рагнвиндр, — ты думаешь, я совсем ничего не замечаю? Что ты мне сказал, сэр Кэйа? «Лишусь глаза Бога»! И ради этого ты в полном одиночестве отправился туда, откуда многие и в группах не возвращаются? Ради какой-то стекляшки отправился перед праздником в дорогу, зная, что не можешь контролировать этот грёбаный лёд? Будь это правдой, почему ты буквально попрощался со всеми? Альберих опустил взгляд, признавая поражение, но говорить не спешил. Что он мог сказать? «Дилюк, я умираю, кстати, что на обед?». — Так и будешь молчать, — разочарованно выдохнул Дилюк. Он почувствовал, как задрожали пальцы рыцаря в его ладони, и не смог не попытаться ещё раз: — ты говорил, что хочешь всё исправить. Я согласился попробовать, пусть это безумно тяжело. Так почему сейчас ты своей ложью рушишь всё, что сам построил? Что ты так стараешься скрыть, Кэйа? Капитан поднял голову, посмотрел с самой счастливой улыбкой на свете: — Ты назвал меня по имени. Без этого дурацкого «сэр», — рассмеялся он, а затем, уже без тени радости на лице, медленно заговорил, — ты прав, я соврал насчёт глаза Бога. Я и правда потеряю возможность им пользоваться, если не доберусь до вершины хребта. По словам Венти, там живёт каэнрийский мудрец, единственный, насколько мне известно, кто смог справиться с проклятием. — Если там есть такой человек, если он — твоя единственная возможность избавиться от проклятия, почему ты кинулся туда в полном одиночестве в таком состоянии? Кэйа свободной рукой потянулся за водой, сделал несколько жадных глотков, и посмотрел совсем уж затравленно. — Потому что если я не успею, то уже никогда туда не доберусь. — Почему? Что с тобой сделает это проклятие? — Я уже говорил, что мне холодно. Ты видел, как мой глаз буквально покрывает меня льдом. Дилюк молчал, отказываясь принимать такой ответ. — Нет, — сказал он наконец. — Ты понял, — грустно улыбнулся Кэйа, — если я не успею, то просто замёрзну насмерть. — Нет, — повторил Дилюк. Он думал, что готов к любому ответу, но услышал правду — и захотел вернуть всё назад, чтобы не слышать. И вместе с тем он понимал — он догадывался об этом. Не с самого начала, но как минимум после прощального фейерверка чувствовал — всё гораздо серьёзнее, чем казалось. — Дилюк, если я не поднимусь завтра на ноги и не продолжу путь, я умру через две недели! Если ты каким-то чудом будешь рядом, возможно, продержусь месяц! Так какой смысл мне врать? — Как я могу тебе доверять? — Ты ведь догадывался. За последние месяцы я выяснил, что совершенно не умею скрывать действительно важные вещи. Рагнвиндр сильнее сжал руку Кэйи в своей, не зная, как иначе можно реагировать на подобные слова. Как ещё можно показать, что ему не всё равно. — Ты знал, что умираешь, и решил перед этим наладить отношения? Чем ты вообще думал? — Я не знаю! — в отчаянии закричал Альберих, тут же кашляя до слёз, — я просто хотел оставить на память о себе что-то хорошее. А потом Венти сказал, что поможет… — А если бы не помог? — почти зарычал Дилюк, впервые за долгое время позволяя себе так открыто злиться, — если бы он не нашёл этого мудреца, что бы было? Ты бы «оставил на память» мне несколько хороших моментов, а потом — замёрз бы насмерть? Ты не подумал, что я буду при этом чувствовать? Не подумал, что я потеряю последнего близкого человека и буду годами винить себя за то, что ничего не сделал? Если бы вчера ты не оказался недалеко от винокурни, если бы я был в городе, — что тогда? Кэйа сидел неподвижно, чувствовал, как горячо стало пальцам (похоже, Дилюк неосознанно использовал пиро, когда злился), и не мог ничего ответить. — Почему ты ничего не сказал? — спросил Дилюк на грани слышимости. — Я не хотел доставлять проблем, думал, что тебе это будет неинтересно, — честно ответил Кэйа, — ты ненавидишь меня? Рагнвиндр задумался, стараясь подобрать слова — оказывается, это весьма сложно. — Нет. Я чувствую себя обманутым, снова, — он вздохнул и отвёл взгляд в сторону, — но я, наверное, понимаю твои мотивы. Ты всегда пытался решить проблему сам, не вмешивая других людей. Это твой способ защитить их, да? Альберих резко вдохнул воздух, которого снова стало не хватать, и тут же почувствовал, как заслезились глаза. — Почему? Почему даже после всего, что я тебе рассказал, ты не только не выгоняешь меня отсюда, но ещё и ищешь оправдания моим же ошибкам? Рагнвиндр опять тяжело вздохнул — рядом с рыцарем это становилось просто необходимым. — Потому что мне не всё равно. Я чувствую желание помочь тебе, раз уж по каким-то причинам только мои способности тебя согревают. Мне будет крайне неприятно знать, что ты не дойдёшь до мудреца, хотя моё присутствие могло тебя спасти. — Ты хочешь отправиться со мной? — неверяще спросил Кэйа. — Не хочу, — без сомнения ответил Дилюк, — но по удивительному стечению обстоятельств мне нужно прибыть в Ли Юэ, а оттуда очень удобно перебраться на Драконий хребет. Можно сказать, нам по пути. О том, что путешествие в гавань было вовсе не обязательным, винодел промолчал. Он лишь устало прикрыл глаза — только с Кэйей он мог в начале разговора быть настроен на поджог вечно ухмыляющегося лица, а в конце быть готовым сорваться в другую страну ради помощи. — При одном условии, — серьёзно добавил он. — Что угодно, — блаженно протянул Альберих, не веря в свою удачу. — Есть ведь что-то ещё, что ты скрываешь? Кэйа испуганно дёрнулся, полностью себя этим раскрыв. — Так и знал, — почти улыбнулся Дилюк, — рассказывай. — Нет! — слишком громко сказал рыцарь и отвернулся. — Я не думаю, что меня можно удивить сильнее. Кэйа даже задумался — а не сказать ли? Дилюк на него, конечно, потом не раз натравит феникса, но он ведь уже пообещал пойти — значит, пойдёт в любом случае. Капитан ведь понимал — если они отправятся вдвоём, рано или поздно его чувства станут заметны даже для Дилюка. — Да я не то что бы скрываю, — решился всё же Кэйа и повернулся лицом к собеседнику. Он буквально чувствовал, как слегка покраснели щёки, — просто о подобных вещах обычно не рассказывают всем подряд. — Влюбился, что ли? — Да вы сговорились! — возмутился Альберих, вспоминая «шутку» Лизы. — Значит кто-то уже знает, — понял Рагнвиндр, — и чего было так отчаянно отказываться от ответа? «Ох, поверь мне, самую интересную часть ты не оценишь», — подумал Кэйа, радуясь, что снова вышел сухим из воды. Технически — правду он сказал. — И в кого? — спросил Дилюк больше из желания поддразнить позже, чем интересуясь на самом деле. «Рано радовался», — подумал Кэйа. — Не скажу, и это не обсуждается, — сказал он максимально твёрдо. Рагнвиндр и не надеялся, что ему так просто ответят. Где-то на краю сознания мелькнула смутная догадка, но не успела она сформироваться в полноценную мысль, как тут же пропала. Он внимательно посмотрел на Кэйю, даже слегка придвинулся, не замечая, как слишком сильно сжал его руку. «Догадался», — испугался Альберих, из последних сил стараясь не отводить взгляд. И он ещё думал, что сможет что-то скрыть? Капитан смотрел в яркие глаза напротив, чувствовал тёплое дыхание и ощущал жар на кончиках пальцев. Его вот-вот раскроют, а он мог только наслаждаться внезапной близостью. Он даже потянулся было вперёд, мечтая о большем, но Дилюк резко отодвинулся. — Нет, не вспомню, — протянул он, наконец поднимаясь с кровати и расцепляя руки. Кэйа не знал, как реагировать на подобное. — Не вспомнишь что? — еле выдавил из себя он. — Меня не покидает ощущение, что я упускаю что-то важное. Будто бы и так знаю, но никак не могу вспомнить. Кажется, о чём-то отдалённо похожем мне говорила Диона. Альберих медленно моргнул, подавил смешок, а потом не удержался и рассмеялся. Даже Диона всё поняла, а Дилюк сейчас, буквально поймав Кэйю с поличным, никак не мог догадаться. — Это не так важно, — сказал он, отсмеявшись. — Я вижу, — задумчиво ответил Рагнвиндр. Что-то по-прежнему не давало ему успокоиться, но он отодвинул переживания подальше. Любовные дела Кэйи — вот уж точно последняя из его проблем. Он уже собрался уйти на обед, но Альберих снова позвал его: — Подожди, прикоснись ещё раз, — попросил он, — холодно. Дилюк развернулся, поражаясь подобной наглости — не до конца они помирились, чтобы просить о подобном одолжении. — Я полчаса держал тебя за руку! Этого мало? — недовольно спросил он. «Слишком мало», — снова про себя подумал Альберих. А потом пообещал себе не думать в подобном ключе — не ровен час, однажды скажет вслух. — Холодно, — проскулил он, хватаясь рукой за глаз. Дилюк тут же нервно вернулся на место, и только различив ухмылку, заговорил: — Сделаешь так ещё раз — и я случайно заеду рукоятью клеймора в твой здоровый глаз, — и прежде чем Кэйа успел бы что-то ответить, Рагнвиндр придвинулся вплотную к нему и неуверенно обнял, утыкаясь лицом в шею. Альберих охнул, чувствуя, как щекочет кожу чужое горячее дыхание, и крепко сжал руками рубашку Дилюка. Поднять руки и обнять в ответ сил не было — и от обиды рыцарь готов был взвыть. — Если будешь делать так каждый раз, мне не жалко, — улыбнулся он. — Это первый и последний! — заявил Рагнвиндр куда-то под ухо, но не отстранился. Когда стало совсем неловко, он отодвинулся и понял: Кэйа снова уснул. Пришлось убрать лишние подушки и накрыть одеялом почти до носа — чтобы не ныл потом, что замёрз. — Свалился же на мою голову, — тихо сказал он и перед уходом легонько провёл рукой по щеке, убирая в сторону непослушные прядки. Он сам на себя злился за ненужные действия вроде этого, но утешал себя: это только из-за «примирения» и больше не повторится. * Утром следующего дня в кабинет Джинн влетела гордая птица, не узнать которую магистр не могла, и оставила короткую записку. Текст уместился в одну строку, но Гуннхильдр улыбалась так, словно прочла целую книгу со счастливым концом. «Мы пойдём вместе».