Где твои крылья которые нравились мне.

Вечер. Холодный октябрьский ветер пронизывал до мозга костей. Мокро, сыро и грязно. Успела только за нами закрыться дверь квартиры, как пошёл дождь. Хорошо, что мы успели, не правда ли? Ты не любишь званные ужины и вечера, на которых мы должны присутствовать. Я знаю, знаю, что до дрожи в руках ты ненавидишь находиться в обществе "лживых и льстивых" людей. Сколько раз я пытался уверить тебя, что не все такие? Взять, например, круг моих друзей и знакомых, которые также постоянно присутствовали. Но я слышал в ответ только одно: — Мадс, может и не все, но твой круг общения целиком и полностью именно такой. В чём-то, может быть, ты и права. Поэтому мы всегда уходим раньше, чем остальные. Я чувствую как дрожит твоя рука, когда я вывожу тебя из шумного помещения к машине. Домой, ты хочешь домой. Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене. Стесняешься? Нет, просто хочешь, чтобы я снова увидел их. И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине. Ты хочешь надавить на мою совесть, заставить снова мучиться. Честно говоря, у тебя получается. Я прекрасно помню, как появились эти шрамы. Но, девочка моя, прости, я действительно не хотел — ты попала под горячую руку, в которой оказался ремень. Как долго ты будешь напоминать мне о грехах? Спрашивать бессмысленно, ведь, скорее всего, до конца моей жизни. Хочется плакать от боли или забыться во сне, но внешне я абсолютно спокоен. Лишь губы трогает еле заметная ухмылка, в которую я пытаюсь вложить всю свою боль и мучения, выпустить их наружу. Ты всегда была моим идолом, моим ангелом. Но сейчас... Где твои крылья, которые нравились мне? Когда-то у нас было время на беззаботную, мирную жизнь. Тогда ты дарила мне поцелуи по утрам, встав, как обычно, позже, а я заставлял тебя улыбаться, рисуя на кофе сердечки, как маленькое признание в вечной любви. Мы проводили дни и ночи вместе, ты светилась как солнце. Я помню наш первый поход в парк аттракционов. Я затащил тебя на американские горки, заставив дрожать от страха. Помню, как ты сжимала мою руку так, что потом остались следы, за которые ты потом долго извинялась. Но мне было все равно — ведь их оставила ты. Помню, как ты волновалась, когда знакомила меня со своими родителями: все боялась — мама не оценит, что я почти в два раза старше тебя. Но твои родители оказались такими же милыми, как и ты, любимая. Твоя мама даже связала нам по паре перчаток в подарок на Рождество. На безымянном пальце была маленькая нашивка в виде сердца, где были первые буквы наших имён. Тем же вечером я сделал тебе предложение. Я никогда не забуду ни одну твою улыбку, звук твоего ангельского смеха. Но теперь у нас есть дела. Я получил довольно высокую должность, и главной обязанностью моей жизни стало доказывать, что сильный, словно голодный лев, жрёт слабых. Я стал пропадать на работе все больше, и больше, и больше. Ты стала отдаляться от меня. Или это я стал? Но доказывать тебе, что ты не права, когда ты закатывала скандалы по поводу моей вечной занятости, как доказывать, что сажа бела. Моя милая София, но я ведь не вечный. Поэтому я стал более раздражительным, невнимательным к тебе, даже агрессивным. Мы все потеряли что-то на этой безумной войне. Ты однажды сказала, что я очень изменился, и скандалы прекратились совсем. Но ты ведь любила меня, и сейчас любишь! Но... Кстати, где твои крылья, которые нравились мне? Я никогда не спрашиваю, сколько у тебя денег, потому что знаю: я полностью обеспечил свою семью. Лишь иногда в шутку интересуюсь, сколько у тебя мужей. И получаю в ответ тихое, с грустной улыбкой: — Мне иногда кажется, что двое, Мадс. Но я знаю, что тебе нужен только я, что ты меня любишь и никогда ни на кого не променяешь, моя милая Т/и. Поэтому также тихо смеюсь и обнимаю тебя. Я знаю тебя всю, с ног до головы. Мне иногда кажется, что я даже слышу твои мысли. Я вижу, что ты боишься открытых окон и верхних этажей. Поэтому я в ближайшее время постараюсь найти нам квартиру не на тринадцатом, милая. Я с усмешкой, будто про себя, говорю, что если начнется пожар, и все здание будет в огне, мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне. Ты с недоумением всегда спрашиваешь, про какие крылья я говорю. И я понимаю. Ни одно зеркало не сможет передать их изображение, ведь они слишком чисты, поэтому ты и не можешь их увидеть. А я вижу. Но где они сейчас, где твои крылья, которые нравились мне? Наконец-то я свободен от работы, и мы можем провести время вдвоём. Я сижу на полу и чувствую прохладу ламината. — Стоит постелить более теплое покрытие, — отмечаю я, но не слышу ответа. А молчание — знак согласия, так ведь? Твоя голова покоится у меня на коленях, ты лежишь так расслабленно, что я даже не слышу твоего дыхания — настолько оно редкое, ты будто спишь. И как тебе не холодно? Я провожу рукой по твоим волосам и понимаю, что они от чего-то мокрые. Неужели ты успела сходить в душ, пока я заваривал нам чай? Я рассказываю тебе о забавных проишествиях сегодняшнего дня и невольно провожу рукой по твоей спине. — Где твои крылья, которые нравились мне? — спрашиваю вслух. Но ответа все нет. Впервые я чувствую такой холод с твоей стороны. Хочу сказать что-то, но мороз, вдруг пробравший мое тело до костей, не даёт. Я моргаю и понимаю, что мы находимся на улице, все тот же октябрьский ветер продувает мою тонкую рубашку. Я не слышу ничего вокруг и все глажу тебя по ещё мокрым волосам. Кто-то трогает меня за плечо, но я не обращаю внимания. *** — Срочно, скорую на Картрайт стрит, И1. Скорую и психиатра сюда. Девушка выпала предположительно из окна двенадцатого-тринадцатого этажа, признаков жизни нет. Рядом с ней мужчина, он не реагирует. Хорошо. Ждем, — проговаривает полицейский в рацию и направляется к патрульной машине. А мужчина все сидит и прижимает к себе бездыханное тело.