Вторая директива

События легко становятся историей. То, что еще вчера обсуждалось в подробностях, через десять-двадцать лет сохранится только в документальных фильмах и списке значимых дат. Тристан хорошо ощутил это преображение. Когда он открыл глаза после долгих лет комы, общество уже приняло Древних, как единственный вариант межпланетного правительства — а ведь тогда большая часть населения еще помнила ЦПУ. Древние никогда специально не скрывали истоков своей силы и контекста ее обретения, однако это быстро отошло на второй план — общество гораздо больше интересовала их функция. Древние оказались более эффективными, чем вся вертикаль власти демократических комитетов, комиссий и выборных представительств, которую общество использовало до этого. Вопрос коррупции и межпланетных конфликтов решился сам собой, когда у руля встали руководители, сочетающие в себе мощный компьютер с эвристикой человеческого мозга. Древние представляли собой коллективной сознание, ставящее интересы общества превыше личных. Экспедиция к Терре разрешила сразу два самых волнующих общество вопроса — можно ли срастить человека с машиной и есть ли во Вселенной отличная от гуманоидных рас жизнь. И если механизированных «богов» цивилизация приняла с рукоплесканиями, как долгожданное благо, то вот к появлению внешней угрозы она оказалась не готова. Об «инопланетянах» говорили только ученые и только в сослагательном наклонении. Точных подробностей происхождения гуманоидных рас наука не знала, но факт того, что все они произошли из одной колыбели, с одной и той же планеты, считался неоспоримым. За все годы космической экспансии, корабли колонистов не встретили иной цивилизации или разумного вида, а потому охрана пограничных территорий не стояла в приоритете. Появившись внезапно, криганцы смели несколько планет играючи, а все попытки переговоров потерпели фиаско. Атаки показали малую эффективность — физическая сила даже самых тренированных бойцов не могла сравниться с характеристиками криганских воинов. Кроме того, окружающее их поле вмешивалось в работу компьютеров и моментально выводило из строя оружие и боевых роботов на службе обороны, а перемещения сонма происходили почти моментально. Приборы фиксировали юни-разломы, но оставалось непонятным, это криганцы их вызывают или наоборот. Требовалась новая стратегия и новое устройство — и пока лучшие умы инженерии готовили проекты кораблей и новой техники для наступления, Древние пришли к идее Хранителей планет, которые смогли бы развивать и защищать отдаленные колонии. Киборги подошли бы на эту роль идеально — у них эвристическое сознание, но практически вечное и не подверженное старению тело. Тристана усердно изучали первые несколько лет с целью понять, как конкретно работает его организм. Но воспроизвести юни-разлом в контролируемых условиях оказалось невозможно — ни новых киборгов, ни новых древних создать не удалось. По документам Тристан О'Наби умер в одной из лабораторий от остановки сердца — это было его собственным решением в попытке оставить прошлое позади. Древние поддержали, но когда пришло время выбирать себе новое имя, он не придумал ничего лучше, чем взять название проекта, изменив его под чуть более благозвучный вариант. Вскоре Эскатон поступил на службу в десантные войска и отправился на передовую, втайне надеясь, что там его путь и закончится. Однако судьба вновь его перехитрила — выяснилось, что его механизированное тело в числе прочих преимуществ обладает большей устойчивостью к окружающему криганцев полю по сравнению с неэвристическими роботами. Пока Эскатон получал один титул за другим и копил медали за боевые заслуги, ученые не оставляли надежды воспроизвести соединение человека и машины. Загадочный эмбрион — последнее что осталось от Мелиан — первые несколько лет просто существовал, изредка проявляя примитивную активность. Уникальные условия облучения человеческого ДНК внутри утробы дали биоинженерам возможность реплицировать их и всего из нескольких клеток разработать способные к регенерации биомеханические ткани. Сами по себе они нашли весьма ограниченное применение, но все изменилось, когда обнаружилось, что эмбрион способен к обучению и самообучению. Именно это и позволило создать нейросеть-базу, послужившую основой для первых эвристических андроидов. Эскатон, как раз получил высшее звание главнокомандующего, когда активировали первую модель. Он хорошо помнил, как практически ушел в самоволку, послав запрос на отгул уже будучи на полпути до «Хаба-5», чтобы посмотреть на результат труда биоинженеров. Наказания за нарушение, разумеется, не последовало, и он знал, что так будет — Древние слишком много ему «задолжали», чтобы чихвостить за мелкие выходки. Ради чего он так спешил, что ожидал увидеть? Своего нерожденного сына? Как бы то ни было, первый андроид под чарующим именем НАСК (нейросетевой антропоморфный супер-компьютер) мало того что не был похож ни на него, ни на Мелиан — он вообще выглядел жутковато. Примитивный, с ограниченным спектром реакций, он больше напоминал оживший манекен с умственной отсталостью. Он вызывал что-то среднее между жалостью и неприязнью и проигрывал псевдо-ИИ андроидам и роботам почти по всем пунктам. Однако киперы, к тому моменту уже оформившиеся в отдельный департамент, считали модель огромным успехом, рисуя громадные перспективы. Несмотря на то, что НАСК вскоре списали и разобрали, сфера стремительно развивалась. Эскатон пристально следил за прогрессом — дальнейшие модели выходили лучше и лучше. Киперам удалось научиться наделять эвристических андроидов различной внешностью, но вот создание гиноида успехом не увенчалось — исходный материал не содержал необходимых для этого компонентов. Все попытки приводили к серьезным проблемам с биомеханическими тканями, и в итоге от идеи отказались. В те же годы росло число аугментированных андроидов и гиноидов, которым ставили новую прошивку истинного ИИ, но и это не дало стабильных результатов и вскоре прекратилось. Эскатон мог казаться отстраненным или холодным, но на самом деле он знал всех эвристических андроидов по именам и характеристикам. Подобно Древним, он никогда не скрывал от общественности и сослуживцев своего происхождения, однако со «смертью» Тристана у него не осталось близких, с которыми можно было бы откровенничать. Да и даже если бы он не сменил имя — он пережил почти всех друзей и родственников, а нового круга не появилось. Некоторую близость он ощущал только с андроидами — возможно, поэтому его повсеместно и начали считать одним из них. Эскатон плохо себе представлял, что должен чувствовать родитель. Сознательно он не воспринимал их, как своих детей и держал дистанцию, однако именно он установил Древним правило — никаких андроидов на «Рампейдже». По долгу службы ему случалось отдавать самоубийственные приказы, и он не был уверен, что сможет сделать это с андроидом. Древние вновь не стали спорить — эвристические андроиды все равно обходились слишком дорого, чтобы запускать массовое производство и бездумно бросать их в бой против криганцев. Может, все дело было в том, что Шелтем стал первой действительно удачной моделью, на голову превосходящей «сверстников», но они сошлись очень быстро. Шелтем стал для Эскатона учеником и другом — впервые со смерти Мелиан он почувствовал, что у него появился кто-то близкий. Время нахождения на «Хабе-5» он всегда вспоминал с теплотой. Вступление Шелтема в ряды офицеров космических вооруженных сил быстро принесло ему успех и звание капитана. Эскатон регулярно поддерживал с ним связь и радовался его заслугам, однако именно то, насколько Шелтем оказался выдающимся, и послужило причиной новой катастрофы — его назначили на пост Хранителя Терры. Древние же аргументировали свой выбор тем, что Терру все же нужно исследовать — планета расположена в стратегически важном месте, полна редкими ресурсами и имеет уникальную среду. Все дистанционные исследования и пробы приходили исключительно многообещающими, словно и не было никакого юни-разлома четыре десятка лет назад. — Да, именно так все и выглядело, когда «Древний» отправился в экспедицию к Терре! Очень многообещающе! — в сердцах кричал Эскатон. — Мы понимаем твои опасения. Но никто, кроме Шелтема, не сможет с этим справиться. Насколько мы представляем себе природу юни-разломов, куда безопаснее отправить туда андроида — если что-то случится, по крайней мере он выживет и сможет рассказать, что он видел. Эскатон так и не смог объяснить Древним, почему он против этого решения — кроме эмоций у него за поясом не было ровно ничего, у них же — годы исследований и новой информации о природе биомеханических клеток, возможностях юни-разломов и еще о тысячах аспектов. Решающим аргументом стало то, что исследование Терры может дать ответы на вопрос о том, как победить криганцев, предотвратить их наступление или хотя бы предсказать траекторию их перемещений. Эскатон и сам понимал, что нужды цивилизации перевешивают тревогу отдельно взятого киборга. Более того, он знал, что проиграл эту битву еще до ее завязки — начать хотя бы с того, что Древние вовсе не обязаны учитывать его мнение в своих решениях. И то, что они вообще обсуждали с ним назначение Шелтема являлось жестом вежливости и, возможно, остатками вины за все произошедшее. С тяжелым сердцем он провожал Шелтема и Фердала на миссию — и, как выяснилось, не зря. Эскатон был готов броситься на выручку в тот самый момент, когда он узнал о крушении «Шихбат Зера», но его собственный корабль оказался в сердце жаркой битвы с криганскими Собирателями. И к тому моменту, как он добрался до Терры, все уже было кончено — Фердал мертв, а Шелтем держался на расстоянии с явно читающимся недоверием. Все, что Эскатону удалось вынести из их разговора — Шелтем узнал о его истинном происхождении и о прошлом Тристана — и по какой-то причине, счел это угрозой для себя. Все попытки объясниться потерпели неудачу — Шелтем закрылся от него и полностью посвятил себя Терре. Он мало и редко общался с командным центром и выполнял приказы сверху, только если сам считал нужным — те в свою очередь, понеся огромные потери в бою и не имея Хранителя на замену, не видели возможности сместить его. И сколько бы Эскатон ни предупреждал его о том, что затишье не может продолжаться долго, и Древние не потерпят подобного отношения, Шелтем оставался глух ко всем доводам разума, следуя одному ему понятному пути. Эскатон с тех пор зарекся сближаться с кем-либо. Он все еще пристально следил за всеми выпускающимися андроидами, но держал твердую дистанцию. Он искренне верил, что в его сердце ничего не осталось, когда вдруг появился Корак с его неуловимой аурой чуткой теплоты. Там, где Шелтем брал острым, но циничным умом и брутальной прямотой, Корак располагал к себе социальными навыками и отзывчивостью. Киперы называли его андроидом нового поколения, моделью, которая перевернет всю индустрию, пророчили скорую неотличимость андроидов от живых рас — за вычетом огромной силы и практически вечной жизни. Учитывая прошлые ошибки, Древние ничем не давали самому Кораку понять, насколько он особенный, чтобы не разбудить его гордыню и не получить второго самоуправца-Шелтема. Когда Эскатону поступил приказ обучать Корака, он сразу понял, к чему все идет. Ему стоило огромных трудов сдержаться — спорить все равно было бессмысленно. Он и сам понимал, что ренегата необходимо убрать с поста Хранителя, тем более такой планеты, как Терра, от которой никогда не знаешь, чего ожидать. Кто же думал, что все завяжется так крепко? Что рассудительный и рациональный Корак окажется очарован своим противником, который, справедливости ради, даже не пытался завлечь его? И что Шелтем при всей ограниченности его эмоционального спектра, ответит взаимностью? И теперь, крепко пристегнутый в кресле пилота и ожидающий первой возможности выстрелить, Эскатон прокручивал все события в голове. Сможет ли он нажать на кнопку огня, чтобы расплавить и впаять Шелтема в камень и раз и навсегда поставить во всей истории пусть не самую счастливую, но все же точку? Сможет ли он при этом спасти Корака? Сможет ли он жить дальше, если это не удастся? Но что-то вновь пошло не по плану. При здравом рассуждении это не должно было бы удивлять — вся история шла наперекосяк с самого начала. Однако в тот момент Эскатон был далек от здравых мыслей. Лишь увидев обвал, с такого расстояния кажущийся беззвучным и оттого более угрожающим, он рванулся вниз, ныряя в крутое пике. Приборы заголосили аварийными сигналами, освещение отключилось, а град и обломки камней пулями заколотили по металлическим бокам, но истребитель, словно ведомый железной волей, оставался на курсе. По мере приближения к энергетическому ядру дискового мира нарушенные системы отказывали одна за другой — даже он начинал чувствовать, что механическое тело слушается его все хуже. На радарах появились две фигуры — Эскатон немеющими пальцами взял их в захват магнитной сети и постарался выровнять полет. Измученный истребитель дергался, словно умирающее животное, нехотя выходя обратно в горизонталь. Обломок камня разбил лобовое стекло, приборы завопили о разгерметизации и объявили о скором катапультировании. — К дьяволу криганскому пошел! — прошипел Эскатон, быстро обходя код безопасности и отменяя катапульту. Если истребитель выкинет его, Корак и Шелтем точно погибнут. Тяга сети слабела с каждой секундой, угрожая снова отпустить двух андроидов в свободное падение, пока Эскатон, мертвой хваткой вцепившись в готовый оторваться штурвал, оттягивал его на себя и тщетно пытался набрать высоту. Впереди рисовалась расселина — слишком узкая для габаритов даже в развороте «бочки», о чем не и замедлил сообщить компьютер, мигая с панелей красными огнями. Эскатон быстро перетянул Корака и Шелтема на крыло и, попытавшись максимально сбросить скорость, накренил судно. Торможение вышло жестким. Острые скалы срезали дымящуюся от температуры ядра обшивку, как бритва. Потолок и пол заскрежетали, разваливаясь, посыпались искры. Истребитель вдавался дальше в скалу, корежась, как смятое оригами. Паутина ремней безопасности держала так крепко, что Эскатон не мог дышать. Обломок металла, вращаясь, просвистел над головой, едва не снеся ему полчерепа. В следующий момент что-то сильно сдавило его грудь, раскалывая выступ доспеха и деформируя механическую плоть под ним. Сверху послышался глухой удар, свидетельствующий об отключении тяги захватной сети. Эскатону не было страшно, лишь немного кружилась голова — или это реальность вокруг? «Надеюсь, они целы... надеюсь, они целы... пожалуйста, пусть они будут целы».