Вторая директива

Вероятно, Корак привалился к плечу Шелтема и так пригрелся на нем, что успел задремать, потому что встрепенулся, услышав: — Фердал. Он напрягся и недоверчиво покосился на любовника. «Какого черта? Он что... только что назвал меня чужим именем?». Однако следующая фраза предотвратила любые неуместные мысли: — Я убил его. Шелтем замолчал, глядя в темноту. Пауза была гнетущей, в воздухе чувствовалось напряжение. — Я знаю, что ты скажешь — он был опасен для корабля, команды, планеты и для самого себя, и у меня не было выбора. Я и сам себе говорил это миллион раз, веришь? — он усмехнулся с горечью и опустил голову на сложенные на коленях руки. — И все же — я его убил. Мое заклинание поджарило изнутри его контуры вместе со всеми чувствами, что он испытывал ко мне. Мое оружие рассекло его тело, которое он самозабвенно доверял мне. Снова пауза. Корак не торопил, давая возможность собраться с мыслями и чувствами, хотя его и терзали нехорошие предчувствия о том, куда идет этот разговор. Шелтем глубоко вздохнул, поднял голову и продолжил: — Ты спрашивал, любил ли я его, помнишь? Все еще не могу ответить на этот вопрос — не уверен, что в тот момент я понимал, что это значит... не уверен, что понимаю это и сейчас. Вот только я точно знаю, что терять я его не хотел. Корак хотел взять Шелтема за руку, но тот высвободился неуловимым жестом, вновь вызвав ассоциации со своевольным котом, который не хочет, чтобы его трогали. Он со злостью стиснул кулаки и прижал их к вискам. — Теперь Эскатон. Он умер по моей вине. Да, я не отвечал за свои действия и подчинялся чужой воле, но какое это имеет сейчас значение? Он получил смертельное ранение, пытаясь спасти тебя... от меня. — Его личность сохранена, — осторожно напомнил Корак. Голос Шелтема сорвался на что-то среднее, между хрипом и криком. Корак впервые видел его таким — уязвимым, потерянным и раздробленным: — Благодаря тебе — да! Вот только я чуть не убил и тебя тоже! Неужели ты не понимаешь? Ты не знаешь... — он со свистящим звуком втянул воздух сквозь сжатые зубы. — Ты просто не представляешь, как я был близок к этому. Если бы ты только знал... Шелтем стремительно проваливался в эмоциональную трясину, из которой ему сложно будет выбраться самому. Рефлексия никогда не являлась его сильной стороной, и его требовалось вернуть в реальность, пока дело не дошло до нервного срыва. «Настало время для решительных действий, хочешь ты того или нет», — Корак развернул лицо любовника к себе и поймал его взгляд. — Эй. Ну-ка посмотри на меня. Вот так. Я все еще функционирую, и никуда не собираюсь уходить. Я здесь, с тобой. Губы Шелтема тронула грустно-загнанная полуулыбка. Он поймал непослушную прядь челки Корака и накрутил на указательный палец. Затем большим пальцем провел по линии его челюсти и нежно заправил прядь волос ему за ухо. — Оранго восстанавливал мои воспоминания из ошметков резервных копий, — в тихом голосе звучала безнадежность. — Он облазил весь реестр, соскребая фрагменты тут и там, и все же некоторые части отсутствовали. Он сказал, что если будут иметься связанные с удаленными частями обстоятельства — похожие события, обстановка и так далее — то эвристическая система может их восстановить или дописать, как это часто делает живой мозг. Я помнил общую канву событий, но без деталей. В частности, например, я не знал, как ты выглядишь. «Я... я боялся, что забыл тебя». «Так вот почему на суде он не смотрел на меня», — подумал Корак, не сводя взгляда с его глаз, казавшимися сейчас золотыми. — Как и предупреждал Оранго, воспоминания вернулись, как только я увидел тебя и понял, что ты — это ты. Тогда я подумал, что будет рациональнее не втягивать тебя в этот омут снова. Я собирался локализовать воспоминания... и стереть их насовсем. Ты бы, возможно, расстроился, но рано или поздно свыкся бы с конвертацией наших отношений в профессиональные, а затем и с моим отсутствием в твоей жизни. Это был очень удобный момент, можно было бы просто свалить все на ошибки от спаянных модулей памяти... Но я упустил его, вместо этого появившись у тебя на пороге. Шелтем отвернулся. — Я даже не знаю, зачем я тебе это сейчас говорю. Это ведь ничего не меняет. Физический контакт — один из самых мощных заземлителей. Корак одним движением перекинул ногу через колени Шелтема, оседлав его. Он заключил его лицо в ладони, вновь вынудив посмотреть на себя. — Послушай меня. Ты рассказываешь мне о своих чувствах, и им не обязательно что-то менять, чтобы иметь важность. Ты делишься со мной чем-то значимым, потому что доверяешь мне. И я хочу, чтобы ты знал — я тоже пытался однажды стереть все воспоминания с тобой. И тоже не смог, — он улыбнулся. — Так что чем бы этот омут ни был, нас в нем двое. Корак подался вперед, запечатывая губы Шелтема долгим сладким поцелуем, а его ладони скользнули на его спину, упоенно очерчивая каждую мышцу. Он отчетливо ощутил, как любовник расслабляется под его прикосновениями и становится более восприимчивым. Тот стремительно вовлекся в контакт, выходя из сложных эмоциональных дебрей в простую, понятную и приятную физическую плоскость. Руки Шелтема огладили его поясницу и бедра и украдкой залезли под одежду. Корак издал тихий одобрительный стон и прильнул ближе. Он чувствовал недвусмысленно твердеющий бугор под собой, и одно только это ощущение кружило голову не хуже программных сбоев. Возбуждение разливалось по телу приятной теплой волной. Корак уже потянулся, чтобы расстегнуть рубашку Шелтема, однако тот вдруг отстранился и прижал пальцы его к губам, как бы запрещая себе целовать их. — Я просто не хочу навредить и тебе тоже. — Ты навредишь мне, если сейчас остановишься, — прошептал тот. — Не нужно тревожиться о вещах, которые невозможно изменить или которые не случились и, возможно, никогда не случатся. Просто будь со мной сейчас. Он разомкнул губы и облизал пальцы Шелтема, не сводя взгляда с его глаз. Он начал с кончиков, продвигаясь вниз, к основанию, нежно обводя фаланги языком и заключая их в кольцо губ. С чмоканьем выпустив их изо рта, он распустил ширинку штанов Шелтема, выгнулся и задрал футболку, благосклонно предоставляя свою грудную клетку и пресс для горячих поцелуев. — Мы точно уверены, что наши «профессиональные отношения» через пару недель не вернулись бы к статусу-кво? — Корак усмехнулся, глядя в потолок. Шелтем не ответил, увлеченный целованием его сосков и оглаживанием его члена через ткань брюк. — Ты меня за трепетную лань... ах... принимаешь? — продолжал Корак, изо всех сил стараясь сохранить серьезность в голосе и не потерять мысль. — Не сбрасывай меня со счетов, я... ах, черт... в состоянии постоять за себя. Если бы мне что-то не нравилось, я бы... да... вот так... не был в этих отношениях. Я могу сопротивляться... мммм... а могу заставить тебя делать то, что я хочу. Шелтем шевельнулся, давая понять, что намерен встать — Корак легко поднялся и подал ему руку. Тот использовал это для того, чтобы обхватить его за талию и начать наступление, вынуждая пятиться к кровати. Он распутал ремень на поясе Корака, нетерпеливо добрался до его уже в полную силу эрегированного члена и обхватил ладонью оба ствола сразу, потирая их друг о друга. Каждое движение его руки вверх и вниз — тщательное, уверенное и точное — заставляло дыхание Корака прерываться, а его процессор пропускать удар. Поцелуи из нежных стали жалящими, влажными и кусачими. Шелтем толкнул Корака на кровать, одним движением приспустил его брюки вместе с бельем и закинул его сведенные лодыжки себе на плечо. Придерживая их одной рукой, он бессовестно проник все еще влажными от слюны пальцами другой в его тело. — Значит, ты можешь заставить меня делать то, что ты хочешь? Голос Шелтема звучал буднично, словно бы ничего необычного не происходило, пока его рука умело входила все глубже. Он безошибочно нашел эрогенную зону и последовательно стимулировал ее, словно намереваясь измучить Корака. Тот закусил губу, сдерживая стон, и закинул руки за голову, чтобы схватиться за покрывало. — И чего же ты хочешь? «Чтобы ты трахнул меня». Низ живота горел, Корак не мог думать больше ни о чем. — Мы не синхронизированы, так что ты должен сказать вслух, — безжалостно улыбнулся Шелтем. Корак кусал губы и, точно загипнотизированный, не мог отвести взгляда от лица любовника — красивого, но такого непримиримого. Чувства мешались в тугой ком, расходившийся лучами куда-то ниже пупка, а напряженный пах изнывал от желания секса. Его тело подавалось вперед словно бы против его собственной воли, стараясь сделать проникновения пальцев глубже и резче. — Черт... Шел... ах... какого черта... — бормотал Корак, словно в бреду. — Вслух. «Ты прекрасно знаешь, о чем я думаю, чтоб тебя! Хочу почувствовать тебя внутри себя... как можно скорее». Дрожащий от возбуждения, с сочащимся смазкой членом и принимающий в себя сразу три пальца, Корак все же абсурдно стеснялся высказать свое желание словами. Румянец стыда заливал щеки, но им же самим и спровоцированные жесткость и непреклонность заводили еще больше. — Трахни меня... — простонал он, наконец, пересиливая смущение. Шелтем усмехнулся и потянулся к тумбочке за смазкой. Он не стал утруждать себя раздеванием, ограничившись расстегнутыми штанами и распахнутой рубашкой — это придало сексу особой пикантной непристойности. Она пронизывала тело Корака импульсом сладкой и вожделенной похоти и выводила наслаждение на умопомрачительный уровень. Он постарался отпечатать это пьянящее зрелище в памяти, однако чувствовал, что голова идет кругом. Он и сам не верил, что всего минуту назад изнывал от робости и не мог сказать простейших слов. Сейчас же, слабо отвечая за свои действия, он шептал какую-то распутную ахинею, умоляя Шелтема трахать его сильнее, глубже и быстрее, и сминал его рубашку, угрожая порвать. Корак кончил дважды, причем первый раз в самом начале, даже ни разу не прикоснувшись к себе и не дождавшись, пока любовник войдет в ритм. Он чувствовал себя неопытным девственником, впервые открывшим радости секса, однако в таком положении головка члена Шелтема напрямую воздействовала на и без того намятую чувствительную точку, и сдержаться не представлялось возможным. Каждый последующий толчок дарил неуклонно растущее удовольствие — медленное, но размеренное, которое смешивалось с уже испытанным до того, что отличить импульсы становилось нереально. Второй оргазм накатил более плавно и почти незаметно, но был в несколько раз сильнее первого. Он забрал остатки сил, подарив взамен неистовое, почти мучительное наслаждение, не желающее стихать еще минуту. Непроизвольно дергаясь от каждой новой волны, Корак вспоминал, как, еще будучи в своих апартаментах, он наивно считал себя уставшим — кажется, сейчас ему открылась целая новая бездна измождения. Уже лежа в объятиях Шелтема, он не мог не радоваться тому, что они оба андроиды, а значит, гигиеной можно было пренебречь и оставить душ на потом. Будучи физически не в состоянии куда-то идти, они без зазрения совести обошлись влажными салфетками, также найденными в тумбочке. Веки казались невыносимо тяжелыми, и даже думать получалось с трудом. Шелтем лежал тихо, его дыхание было ровным и спокойным, а глаза закрытыми. «Наверное, уже спит. Ну и хорошо. Нам обоим было это нужно. Мы еще обязательно поговорим обо всем. О Фердале, об Эскатоне. О том, что в случившемся не было его вины. О том, что быть в этих отношениях — это мой собственный и полностью осознанный выбор. О том, что ему нет нужды притворяться толстокожим, — лениво сказал себе Корак. — Только не сейчас... позже». Он повернулся на бок, нагло, но с невероятным удобством устроил колено между ног любовника и почувствовал, что засыпает. — Иногда мне кажется, что ты слишком хорош для меня. Голос Шелтема звучал удивительно четко — ни следа сонливости. Корак уже не мог открыть глаза — усталость брала свое. Прошло еще несколько секунд, прежде чем Шелтем продолжил: — Я ведь действительно тебя почти не знаю. Кораку стало неловко от мысли, что сказанная на эмоциях фраза так отпечаталась в его памяти. Он хотел сказать, чтобы Шелтем не брал ее в голову, но не смог. Язык не ворочался — его система была в процессе ухода в перезагрузку. Находясь на самой грани сна и яви, он услышал едва различимый шепот: «Я бы... хотел узнать тебя получше», а затем почувствовал, как Шелтем нашел его руку и заключил в свои ладони. Это отдалось где-то в груди и показалось куда более интимным, чем секс в одежде.