Малинелла (Малина/Нателла), порка ремнём, порка ладонью
11 декабря 2020 г. в 17:32
Будучи женой одного из самых влиятельных людей Катамарановска, Нателла уже и забыла, как это — быть беззащитной перед кем-то. Вот и теперь — забылась, нарвалась, оделась в чулки и блядское короткое платье перед Малиной, заглянувшим обкашлять с Гришей какие-то вопросики. Гриши дома не оказалось, а ей вздумалось поиграться, поддразнить… Расплачивайся теперь, Нателлочка.
— Какая же ты блядь, Стрельникова, — рычит Малина, бросая её на кровать — на их с Гришей супружеское ложе, между прочим.
Нателла с ужасом (и затаённым восторгом, она уже целую вечность не видела настоящей, не притушенной любовью ярости) смотрит, как, звякнув увесистой пряжкой, Малина достаёт из шлёвок брюк свой широкий кожаный ремень.
— Ты этого не сделаешь, — шепчет она пересохшими вмиг губами.
Надо бы бежать, прятаться, но она просто не верит в происходящее. А потом становится слишком поздно.
Малина наваливается на неё, задирает кверху с задницы обтягивающую леопардовую тряпочку, рвёт, господи боже, на самом деле рвёт тонкие кружевные трусики и крепко хватает за голень, отстраняясь.
— Ну, держись, сука.
Первый удар обжигающе-болезненный, и Нателла кричит, бросается вперёд, пытаясь отползти, но хватка у Малины крепкая.
Ремень шлёпает вновь, прямо поперёк ягодиц. Горячая боль отдаётся почему-то прямо в вагину сладкой волной. Нателла взвизгивает, но под следующий удар уже сама отставляет зад.
— Шлюха.
Почему-то в голосе Малины нет и намёка на оскорбление — только восхищение и возбуждение. Нателла ахает от звучного шлепка кожи о ягодицы и оборачивается, закусывая губу — играет, снова играет. Малина раскрасневшийся, чёлка растрепалась — такой горячий, охуенный просто. Так хочется его — не подобострастного Гришу, который ласкается слишком, не может показать над ней свою власть.
Вот бы Малина её выебал…
Она охает от каждого удара ремня, звонким щелчком отдающегося в их с Гришей спальне, взвизгивает иногда, когда становится слишком больно, но встаёт на четвереньки, сжимает ягодицы, чтоб по вульве не прилетело, и начинает ловить кайф от сильных, безжалостных ударов. Вздрагивает, дёргается, но, когда тяжёлая ладонь Малины ложится ей на поясницу, она почти готова кончить — и тянется к клитору, подвывая от боли и удовольствия.
— Стоять!
Он просовывает руку ей между ног, шлёпает по пальцам, а потом, уже немного сильнее, прямо по истекающим влагой складочкам. Нателла орёт, но ей хочется ещё, и она, задыхаясь, просит его:
— Пожалуйста!
Пару секунд широкие, мозолистые пальцы дразнят её мокрую щель, а затем снова — жёсткий, сильный удар.
— Ноги расставь.
Она еле-еле перемещается на дрожащих коленках. Сердце стучит где-то в горле.
Он шлёпает ещё раз, ещё, а потом с силой вдавливает ладонь в распалённую, жаждущую плоть — и её скручивает почти болезненной судорогой оргазма. Нателла трясётся, падает грудью на кровать, теряет ориентацию во времени и пространстве — а, когда приходит в себя достаточно, чтобы что-то понимать, чувствует, как сверху на неё опускается тяжесть.
Малина не церемонится — заправляет горячий большой член между скользких складочек и вдвигает с одного толчка. Нателла выгибается, стонет, скребёт пальцами по постели, но короткий поцелуй в плечо — и Малина начинает драть её так, как ей хочется: быстро, сильно, пошло шлёпая бёдрами о бёдра. Она подаётся навстречу каждому толчку, скулит, всхлипывает, от-да-ёт-ся. Член у Малины прекрасный — он чуть больше, чем надо, и потому Нателле кажется, что он достаёт ей чуть ли не до глотки. Это больно, но хорошо, пиздецки хорошо.
Ускользающим сознанием она улавливает треск ткани, и на обнажившуюся грудь опускается ладонь. Малина мнёт её, стискивает пальцами сосок, и так правильно, так нужно ей обернуться и поймать его губы своими. Целуется он так же, как трахается: глубоко, властно, охуенно.
Нателла пьянеет от чужого языка, скользящего вдоль её собственного, от сильных толчков, от грубой руки на груди. Так и кончает — сжавшись, впитав в себя животную страсть и вспыхнув в ответ на неё первобытным огнём. И, только почувствовав, как Малина, вжавшись губами ей в плечо, кончает, осознаёт — он что-то знает.
Приподнимаясь на дрожащих локтях, она заглядывает ему в глаза:
— А если залечу?
— Чем? — Усмехается ей Малина. — Мне Стрельников в плечо сколько раз плакался, что детей у вас больше не будет, матки-то нет. Да и как будто ты хотела.
Он гладит розовую полоску шрама на её животе, смотрит немного насмешливо, но так располагающе, что она обречённо падает ему на грудь и сознаётся вслух, тихо и жалостливо:
— Я и первого не хотела.
Малина гладит её по дрожащим плечам и говорит то, что она уже и не чаяла услышать:
— Я знаю, детка. Я знаю. Ты ни в чём не виновата.
И тогда Нателла даёт волю (первым искренним за долгие годы) слезам.