***
С малых лет Дезмонд смотрел на свои оба запястье с тоской и страхом, никого с такими именами, особенно предназначенного ему человека, на Ферме не было, а отец, который только увидев эти отметены, тут же впадал в праведный гнев и на тренировке приходилось в 2, а то и в 3 раза тяжелее, и синяков вместе с переломами становилось больше, в дождливые дни, приходилось стоять почти 4 часа, стуча зуба терпеть холод, что пробирал до костей. На Ферме все жили словно в каком-то застывшем мгновении, говорили о опасности, страшных врагах, тех кто желает смерти всем им, и те, кто жаждут власти над всеми. Но кто они? Как выглядят? Нет ответов ни на один вопрос. Просто они есть и все тут. Детей одного возраста с ним не было от слова совсем: он был самым младшим рожденным на ферме и, что самое болезненное, сыном наставника. Все дети начинали свои тренировки под руководством своих родителей в 6-7 лет, он же начал изучать искусство их семьи в 3, когда впервые чуть не утонул, когда отец пытался научить его задерживать дыхание под водой. Отец будучи наставником братства, всегда был строг, особенно к тому, в чём он был всегда плох, по его словам. Недостаточно быстрый, недостаточной сильный, не остаточно ловкий, недостаточно… недостаточно… Как каждый удар, каждая сломанная кость и каждое слово давило и ранило хуже, чем все что он переносил. Мать и отец не носили меток, да и не любили друг друга, они оба обладали редким для всех даром — «Зрением Орла» — тем, что передавалось по наследству. Они оба просто понимали, что передав свои глаза по наследству с двух сторон, они сделают их сильнее. Они словно сошлись только для того, чтобы получить лучшее потомство, а он был лишь удачным их свершением, которое нужно было довести до высшей точки, показав, что они не зря старались. Мать никогда особо не старалась помогать, когда отец, доводил его тело до предела, лишь смотрела, а после уходила, оставив на столе еду и записку что вернется через неделю вместе с еще двумя убийцами. Она ни разу так и не обняла его, с тех времен, что он помнил. Ему было 5, когда он впервые получил пощечину от нее, пожаловавшись ей на отца. — Он старается сделать так, чтобы тебя не убили, неблагодарный щенок! — ее глаза опасно сузились. — Тамплиеры не станут ждать, когда ты поднимешься с колен. Они тебя убьют. Ты поймешь, когда станешь старше: отец хочет, чтобы ты жил! — и развернувшись покинула гостиную, где он так и остался стоять, опустив голову, пряча выступившие на глазах слезы. Плакать было нельзя, иначе тогда тренировки бы продолжились пока у него не осталось бы даже сил подняться в комнату. Он уже не раз засыпал на площадке для тренировок или же просто, потеряв сознание, лежал там до утра, пока не приходил в себя от легкого холода, который стелился по земле раним утром, когда восходило солнце. Имя на его левом запястье проявилось, когда ему исполнилось 6 лет. Оно появилось с легким щекочущим ощущением, легким, почти детским, почерком, витиеватыми линиями обозначило имя девочки на русском, как сказал близкий друг отца, и английском Юлия -Джулия Уайт. Рядом с именем был пририсована милая мордашка толи собачки, толи кролика, на что дядя Билл смеялся, говоря, что предназначенный ему друг будет еще тем озорником. В особо тоскливые дни, когда боль от полученных вовремя тренировок, синяков и ушибов не давала уснуть, внутри разливалось непонятно откуда взявшееся тепло, и становилось легче, как будто кто-то обнял его и успокаивающе шептал где-то внутри, в самом потаенном уголке его сознания: «Все хорошо, все будет хорошо». Дядя Билл не был кровным родственником Дезмонду, он просто его так называл, а тот не возражал. Он понимал его как никто другой, ведь он тоже носил два имени на своих руках. Вот только оба носителя этих имен умерли, оставив ужасающую пустоту, которую тот замещал, уча юных убийц и иногда рассказывая Дезмонду о том моменте, когда впервые встретил, своего истинного. Его звали Шейн Эванс. Он был ассасином, как и все вокруг них, и погиб, отправившись на задание. Дядя не особо любил говорить об этом. Даже спустя почти 10 лет это была обширная рана в душе. Дядя Билл описывал это как резкий удар, словно тебя на полной скорости сбила машина: перед глазами все поплыло, а ноги не держали, в голове набатом билось лишь одно его имя, а во рту вдруг образовалась пустыня, и лишь глаза, смотрящие также потеряно и так, черт возьми, знакомо вернули ему возможность мыслить, чувство того, что он наконец цельный не затопило его всего. Они почти не отрывались друг от друга первое время, не верили, что наконец вместе, почти всегда были на виду друг у друга, за что порой получали нагоняй от старого наставника, за то, что во время миссии, выполняемой в паре, они всегда слишком рисковали, подставляясь под удары, предназначенные для другого, но это мало их волновало. Его же лучший друг, имя которое Дезмонд так и не смог выговорить, погиб еще в подростковом возрасте от пневмонии и осложнений, что она перенесла. Они встретились лишь раз в больнице, куда дядя Билл проник зачем-то в тот день. Толи для того, чтобы украсть лекарства для раненого в бою брата, толи, чтобы самому залечить раны, полученные в схватке. И именно он был тем, кто в 14 лет подарил ему браслеты, чтобы скрыть имена тех, кто был ему предназначен, чтобы другие не видели их, чтобы не было соблазна ранить, используя их имена. Хотя, имея его истинного, никто так и не сумел бы произнести, никто среди взрослых так и не смог понять, что оно означает. Когда Дезмонду исполнилось 16, он понял, что увидеть мир, что спрятан за всем этим волоком тайн и безумия его родителей, можно только с помощью свои сил, и он побежал, и бежал так далеко, как только мог, пока не встретил в Нью-Йорке того, кого не ждал.***
— Господи, прости, я порой не замечаю куда иду, — рассеянный смех и смешно брякающие друг об друга брелки, висевшие на рюкзаке черного цвета — это первое, что я заметил, прежде чем оторвал свой взгляд от сидевшей в таком же смешном положение, что и я, девочки. Она отряхивала колени, на которые и приземлилась, сбивая меня с ног, похоже запнувшись об собственные ноги, судя по ее невнятному бормотанию себе под нос. — Я такая неловкая. Неловкость — это мое второе имя, — и тут же смущенно засмеялась. — Точнее будет сказать третье. Я сущее наказание, — наконец, приняв вертикальное положение, она с легким смехом, напоминающий колокольчик, протянула мне руку, спрятанную под длинными рукавами черной кофты, при этом широко улыбнулась, смешно морща носик, когда помогала мне подниматься с земли. — Ты прости, правда, я просто задумалась. Мне не стоит мечтать и ходить одновременно, а то опять врежусь в столб. Одной шишки было вполне достаточно, — словно не обращаясь к кому-то, она бормотала, явно смущенная этой всей ситуацией. — Ой, я все болтаю и болтаю. Я Yuliya, — иностранное имя слетело с ее губ так легко. Девочка протянула руку для рукопожатия, оголяя правое запястье, где в красивом легком орнаменте изысканным почерком, словно его выводили пером, изящно выверяя каждое написанное слово, виднелось имя на иностранном языке, судя по всему, на латинском, или еще каком-то —… но ты можешь звать меня Джулия Уайт. Я не обижусь. Мое имя сложно произносить вам, американцам. Вы почти всегда коверкаете его до не узнаваемости, — и все еще выжидающе смотрела на меня, надеясь, что я представлюсь в ответ, но меня застопорило не это, имя. Имя, что вот уже 12 лет виднеется на моем левом запястье только что произнесла эту девчушка, на вид лет пятнадцати, в джинсах темно-синего цвета, темной кофте с длинными рукавами на которой виднелся странного вида желтый цыпленок, немного растянутый в области груди, явно непредназначенный по размеру, той что носит его, с открытыми яркими синими глазами и хвостом, завязанным на макушке русого цвета. Молчание затягивалось, и она с нервным смешком начала убирать руку, которую я тут же схватил в рукопожатии. — Дезмон, Дезмонд Майлс, — врать сейчас тому, кто является чуть ли не самым близким после истинной пары человеку. И разве не для того, чтобы встретиться с ней, я сбежал из той тюрьмы, что была на Ферме? Как только я произнес это имя, девочка сначала замерла, а потом с безумной улыбкой прыгнула на меня, повиснув у меня на шее, оторвавшись от земли — ее рост не превышал, мне кажется, 1,50. — Это ты! Ты! Я не верю, — она тут же отпустила меня, оглядывая с ног до головы, и ее завязанные в высокий хвост волосы смешно покачнулись. — Я почувствовала твой страх и ужас два года назад, а потом тишина. Я так испугалась, что с тобой что-то случилось. Все думала о худшем, — она тут же отступила от меня на шаг. — Я думала, что уже не встречу тебя. Почти 20 лет прошло. Думала, что проживая тут я точно останусь и без лучшего друга, — она в момент стала казаться старше, а в глазах мелькнуло одиночество, которое мне было так знакомо… Я, черт возьми, вижу его в своем отражении в любой поверхности. В небе раздался раскат грома, и она тут же подняла голову вверх. Собирался начаться дождь, а мы, как два ополоумевших от ощущения чего-то родного рядом, так и стояли, смотря в небо. — Пошли. Скоро начнется дождь. Попьем чаю. Я хочу так много о тебе узнать…***
Когда я впервые оказался в Нью Йорке, я думал, что найти работу и жилье будет также сложно, как и всегда, пока не встретил Юлю. И да, я научился говорить ее имя без запинок спустя пару месяцев. Оказалась, она старше меня на 3 года и в свои 21 уже жила достаточно далеко и свободно от своих родителей, которые ко всему прочему развелись лет 7-8 назад. Несмотря на свой яркий, открытый, иногда может показаться детский характер и очень большую энергию, что заключена в ее теле, она была отличным другом. В трудные минуты, когда в кошмарах всплывала ферма, а на душе было так погано, она с понимающей улыбкой шла на кухню, делала горячий шоколад и сыпала туда горстку зефирок, притаскивала все это вместе с пледом к большому окну, обложенному на подоконнике подушками, затаскивала меня туда, выслушивая мои жалобы и истории об семье. Она не смеялась, когда я рассказывал абсолютно все и говорила, что чокнутых хватает и мне просто не повезло с родителями, как, в прочем, и ей с отцом. Мать Юли была отличной женщиной: чисто русская закаленная характером своей родины. Я видел ее раза три за тот год, что успел прожить с Юлей, и скажу честно — с такой женщиной не поспоришь. Легче танк сдвинуть с места, чем переспорить или уговорить эту женщину, если она что-то задумала. Она приезжала и гостила в квартире Юли и почти всегда готовила для нас, хотя в холодильнике еще оставалось что поесть. Я даже успел слегка пополнеть на выпечке что делала Алиса Михайловна — для семьи, куда меня причислили, просто тетя Алиса. А Рождество, которое впервые за все мои 19 лет я наконец отпраздновал как полагается в обычных семья, я запомнил надолго, особенно, учитывая, что праздновал я его в кругу большой семьи в числе 29 человек. Алиса Михайловна носила на своем запястье имя, но это был не отец Юли. Назло всем и всему Алиса Михайловна вышла замуж, стараясь показать, что даже если не помечен именем избранника можешь прожить счастливую супружескую жизнь. Так все и было пока она не встретила в один момент своего Истинного и пропала. Врать мужу она не стала, и они разошлись, но вот отдавать дочь он ей не захотел и запретил им видеться, решив, что так она не будет на нее дурно влиять. Только спустя 3 года тяжелых судебных исков они наконец начали встречаться. Юля оставалась жить в Нью-Йорке, иногда приезжала к родне в Санкт-Петербург повидаться с двумя младшими братьями, которые родились во втором браке ее матери. Разговор о наших истинных мы не поднимали в плоть до той знаменательной ночи, когда мне исполнилось 24 года. Мы тогда после смены в «Непогоде» решили выпить и отметить мини юбилей, как его назвала Юля, и под градусом и количеством выпитого Юля призналась, что имя на ее руке принадлежит умершему человеку или даже не родившемуся, потому что в базе данных имен её имя даже не числится. В этот момент она напоминала хрупкую фарфоровую куклу, которая может разбиться в любой момент, хотя в этом хрупком на вид теле был настоящий боец, неуклюжий порой, но боец. Не зря она носила черный пояс по карате и умела махать мечем, хоть и деревянным, на ура. Она узнала об этом, как и положено, в свои 18, когда пришла в Бюро. Она не помнила, как покидала его, но помнила сочувствие на лице женщины, что принимала ее заявление. Но зато она знала имя своей пары, выучив для самой себя Итальянский, Эцио Аудиторе да Фиренце, имя, что она произносила лишь шепотом, касаясь порой губами в легком поцелуе. Она излазила все возможные сайты, но статей и информации было так мало, что она просто сдалась. Смирившись с этой пустотой, ушла вся в работу. Быть менеджером клуба — это тебе не красиво глазками хлопать. «Непогода» была только благодаря ей на слуху, все же не зря такую рекламу раскрутила. Сама даже порой выходила в зал, когда наплыв посетителей был безумен, и помогала разносить напитки девочкам, когда те не справлялись, и заведовала баром, когда я первое время только начинал там работать с ее легкой руки. А потом она встретила меня. Живя с ней на протяжении 6 лет, я в то ранее утро узнал много нового о том, кто стал мне даже ближе, чем отец и мать, а спустя полгода на нее и меня напали. Все те страхи, что внушал мне отец, ожили и забрали у меня на глазах самое дорогое — я видел, как Юля, укусив одного из здоровяков, что пытался ее скрутить, ударила с размаху головой в нос, кинулась ко мне, чтобы помочь, но ее повалили на пол и, ударив по затылку, погрузили, как мешок картошки, на плечо, унесли в другу машину, а после мой мир поглотила тьма.***
Приходить в себя после смутного ощущения того, что ты это не ты, не самое приятное в моей жизни, хотя после похмелья, устроенного мне в 20 в нашем клубе, тот еще опыт был, я уже думал меня не что не удивит. — Сволочи, — наконец, придя в себя, я кинулся, схватив за лацканы халата стоявшего ближе всего человека — мерзкого ублюдка, назвавшегося доктором Видиком, главой программы Анимус, чтобы это, черт возьми, не значило, со всей силы дернул его, желая придушить козла. — Спокойней, мистер Майлс, — отдергивая мои руки от своего халата и поправляя его, как будто собрался после на королевский прием. — Спокойней?! Вы похитили меня и моего друга. Вы запихнули меня в это… ЭТО! — указывая на агрегат, более походящий на пыточный стол. — Я вам уже говорил, что нам нужна от вас информация и не нужно снова повторяться, Мистер Майлс, мы знаем, что вы убийца, и все, что нам нужно, спрятано у вас внутри, в вашем ДНК, — Видик с мерзким удовольствием проговорил все это. — Я не понимаю, черт возьми, что вы несете. Вы сумасшедший! — доктор лишь тяжело вздохнул, поворачиваясь ко мне. — Мистер Майлс, я надеюсь нам не нужно прибегать к крайним мерам… — вытягивая руку, в которую помощница положила планшет, он с явным удовольствием посмотрел на всплывшее там изображение. —… Я слышал, что связь через имена болезненна, — на планшете появилось видео: Юля сидела связанная на стуле, злобно поглядывая на стоявших перед ней мужчин, которые были напряжены и стояли готовые к любой атаке. — Если вы что-то сделали Дезмонду, уроды, я вас всех тут из-под земли достану, уверяю, — ее слова так и сочились ядом, на ее лице виднелся синяк, а губа снизу была явно разбита, костяшки пальцев были все сбиты, но она не выглядела напуганной, да и по связи я не ощутил сильных эмоций ужаса или страха, скорее раздражения и желания побить кого-нибудь чем-то тяжелым. — Я думаю вы понимаете, что в случаи вашего отказа сотрудничать, мы можем не так осторожно обращаться с нашей гостьей, — Видик с прищуром убирает планшет и передает его своей помощнице, что берет его, с волнением смотря на меня. Он угрожает не ему напрямую, хотя я уверен, что заставить меня силой сотрудничать с ними, он тоже может, ложась обратно на это пыточное кресло, я понимаю теперь: от меня и того, что они ищут в моем ДНК зависит не только моя жизнь, но и жизнь Юли. Мне нужно разобраться что делать и спасти ее и себя. Юля не должна пострадать только из-за того, кем была моя семья и я сам. — Вы погрузитесь в воспоминание своего предка. Его память — ключ, который так нужен нам. Надеюсь, вы понимаете, мистер Майлс, ваш предок — Альтаир ибн Ла-Ахад — ждет…