Just A Friend To You

Они были такими лучшими друзьями, которых никто не понимал, потому что происходили из совершенно разных семей, часто не сходились во мнениях и могли проспорить всю перемену, чтобы потом помириться на листочках на биологии. И даже спустя годы Питер не понимал, что тот вечно буйный подросток нашёл в таком обычном невзрачном парнишке в очках, обожающем химию и физику. А Тони ведь нашёл… Пожалуй, это «что-то» было действительно важным, ибо не бывает дружбы длиной в двадцать лет, если двое людей не находят друг в друге то, что объединяет их, делая не по-кровному родными. Стоя рядом с кучей красивых женщин в богатых платьях, чьи бриллианты на кольцах переливались всеми цветами радуги под светом не менее дорогущих люстр на потолке, Питер наигранно вежливо улыбался, интересовался не особо интересующими его вопросами, а сам целенаправленно искал глазами одного. Того, кто нагло жил в сердце все прошедшие годы, кто заполнял собой мысли и окончательно выносил сознание неожиданными звонками посреди ночи, убийственно-сумасшедшими идеями, а ещё часто-часто повторяющейся фразой «ставлю все акции компании, что ты в жизни не угадаешь, кого я затащил в постель, Питер!», пока он… А что он, собственно? Питер всегда только усмехался в трубку, подписывая очередной договор, принесённый ЭмДжей, пока выслушивал всё, что Тони ему говорил. Потому что так было правильно. Потому что так подсказывала совесть. Потому что так поступали нормальные лучшие друзья. Тони показался далеко не с первого раза, однако взглядами они столкнулись сразу же, как он оказался в поле зрения. Они обменялись только им понятными улыбками, а потом сделали вид, словно заняты удивительно важными разговорами, чтобы потом втихую сбежать от шумной толпы, выпить на улице шампанское и обсудить, почему все подобные мероприятия для светских особ настолько скучные. Чтобы Тони пробирался до самого сердца своим заливистым смехом с хрипотцой в их тридцать пять, а Питер лукаво улыбался и совсем по-детски толкал его локтем, если тот предлагал провернуть очередную сумасшедшую бредятину. Лучший друг в этот момент задумчиво щурился, неспешно облизывая пересохшие губы, пока ему оставалось только цокать, сбегать вместе с ним в дорогущей машине и задаваться вопросом, каковы эти губы на вкус. Вопросом, который навсегда останется без ответа ещё со школы. Питер помнил, как в пятнадцать они постоянно шатались по коридорам во время перемен, ели чурро и болтали о всякой ерунде, не обращая ни малейшего внимания на окружающий мир. Тони тогда старался присутствовать на всех занятиях, на которых был он, чтобы они могли тихонько смеяться на задних рядах, общаться через записки и находить в подозрительном взгляде учительницы нечто действительно смешное. Питер мог во всех деталях рассказать, какими игривыми были глаза Тони, усиленно пытающегося не заржать, когда Флеш Томпсон нёс какой-то бред у доски, хотя тема была донельзя лёгкой. Для него-то вся школьная программа казалась такой, и Питер даже не скрывал, что восхищался этим фактом. Впрочем, Тони не забывал напоминать, кто заставлял его ходить на многие уроки, лишь бы не увеличивались пропуски в посещении. Если бы кто спросил, Питер бы без запинки рассказал, как в семнадцать они допоздна гуляли по Манхэттену, пили Колу и залезали на крыши домов в Бронксе, чтобы поесть там всякие сладости из магазина. Они тогда сидели слишком близко, чтобы у него не перехватывало дыхание и тело не пробивала мелкая дрожь. Тони казался таким близким и далёким одновременно, до него можно было протянуть руку, но можно ли было коснуться?.. Нет, нельзя. Питер бы выглядел чертовски странно. Так что он просто неторопливо жевал мармеладки, наслаждаясь звуком его ломающегося подросткового голоса. Подобные гуляния были ровно за год до того, как Тони поступил в MIT, а Питер остался в Нью-Йорке, потому что не хотел оставлять тётю без поддержки. Именно тогда, наконец встретившись на Рождество, один поделился, что создал свой первый Искусственный Интеллект, в то время как второй признался, что поступил на стажировку в Озкорп. Питер предпочитал не вспоминать тот период, когда им стукнул двадцать один год, потому что до сих пор передёргивался от воспоминаний разбитого после смерти родителей Тони, потерявшего всякий интерес к жизни. Он каждый раз оказывался рядом, проводил с ним кучу времени, мягко успокаивал, приобнимая за плечи, шептал в висок, что знает, что понимает, потому что сам потерял Бена. Тони утыкался носом ему в плечо, потом ерошил волосы и уставшим голосом говорил, как же ему повезло с лучшим другом. Питер молчал, будучи не согласным с этим, потому что знал — друг не должен хотеть целовать друга, не должен вдыхать его запах, словно маньяк, и держать за руку далеко не в дружеском жесте. Такого хотели совсем не друзья… Питеру же оставалось только проводить с ним вечера, полные разных разговоров до утра, а также подолгу смотреть в потолок, не понимая, в какой момент жизни свернул не туда, когда успел влюбиться в Тони, не догадывающегося, что его лучшим другом назывался самый настоящий лжец. Даже много лет спустя он помнил то чувство, когда в их двадцать три Тони впервые начал делиться подробностями личной жизни, искренне возмущаясь, почему Питер страдал ерундой и записывался в негласные монахи. Мозг упрямо хотел выкинуть из головы каждое услышанное имя из уст постоянно менявшего партнёров друга, вот только сердце отчего-то не торопилось забывать. Ему хватало сил закатывать глаза, забирать своё пиво, чтобы по-философски замечать, что смысл его жизни вовсе не в плотских утехах и развлечениях. Лучший друг давился алкоголем и громко ржал на всю мастерскую, утыкаясь лбом ему в плечо, прямо как тогда, заставляя сердце пускаться вскачь, будто специально издеваясь над его слабостью. Питер криво улыбался, всячески стараясь скрыть нервную дрожь на кончиках пальцев. — Ладно, ладно, не наседаю, — Тони отпил пиво, затем с хитрым прищуром указал на него полупустой бутылкой. — Но, Пит, ты же расскажешь мне, если у тебя кто-то появится, м? Его карие глаза сияли так по-родному игриво, что Питер не смог не улыбнуться, пока складной ножик ощутимо прокручивался внутри надсадного кричащего сердца. Это глупая влюблённость, говорил он себе в который раз за прошедшие годы, потому что слишком ценил их дружбу, чтобы разрушить её совершенно идиотскими чувствами, которые никому не были нужны. Потому что должен был как можно скорее избавиться от них, пока всё ещё не зашло слишком далеко. Потому что Тони заслуживал какую-нибудь красивую умную девушку, которой сделает предложение в дорогом месте, на чей безымянный палец наденет обручальное кольцо, кто сделает его заботливым отцом и любящим супругом. А Питер… Конечно же, он будет шафером на свадьбе, конечно же, лично придушит каждого, кто попытается испортить церемонию, и, конечно же, будет потом всю ночь рыдать от безысходности в ванной, что всё получилось именно так, как должно было получиться по сценарию. Когда-нибудь потом, когда Тони встретит ту самую. Может, тогда, когда Питер смирится с тем, что это действительно произойдёт. Но пока: — Конечно. Ты будешь вторым, кто об этом узнает, — насмешливо протянул он, многозначительно оттолкнув стул Тони ногой. Тот тогда ошарашенно округлил глаза, возмущённо спрашивая: — И кто же первый, позволь узнать? Питер отпил из своей бутылки, специально выдерживая театральную паузу, чтобы ответить светским тоном: — Я. — Придурок ты, — Тони закатил глаза, в наигранной обиде бросая в него чипсину. — Сам придурок, — рассмеялся Питер, быстро ловя её в воздухе и тут же отправляя в рот. А тот взгляд Тони, проследивший за этим действием, он предпочёл никак не называть. Просто — странный. Потому что Питер не верил, что в нём могла проскользнуть настоящая заинтересованность. Это просто пиво, сказал он себе, прекрасно зная, что так Тони смотрел только на длинноногих красоток, привлекающих его внимание на вычурных тусовках богачей. Спроси кто, Питер бы по пальцам перечислил все особо памятные события за их двадцать пять, двадцать восемь, тридцать… Тони всегда оставался верен своим принципам, не взирая ни на «Жёлтую прессу», ни на СМИ. Ему было настолько плевать на это, что, не знай Питер его, подумал бы, что он спятил. Пожалуй, в чём-то был бы всё же прав. В отличие от Тони, за прошедшие несколько лет Питер успел побывать в отношениях только с четырьмя девушками, и то одной из них была ЭмДжей. Потом на него обрушился Уэйд — то ли самая большая ошибка за тридцать один год, то ли первый спасительный балласт, отчасти заполнивший то, чего не знало загнанное в рамки сердце, чего Тони не дал бы в силу неведения и о чём Питер мог только гадать. Уэйд закидывал на него ногу во сне, обнимая как подушку, а он лежал, представляя кучи вариантов развития событий, чтобы через пару дней снова смотреть в сияющие карие глаза, улыбаться и притворяться. Будто ничего такого не происходило в его сердце. Будто с годами чувство не усиливалось, превращаясь в отчаянный вопль, растаптывающийся собственным ботинком и таким знакомым «дружище» из любимых уст. Питер сидел рядом с Тони, улыбаясь вместе с ним милым девушкам, подсевшим к ним за столик, старался не бросать на него короткие взгляды и не вызывать подозрения, потому что не нашёл бы этому оправданий. «Если бы узнал, сколько бы отвращения было в твоём взгляде, Тони?» Он по-дружески приобнимал его за плечи, вжимая в себя, если видел, что Питеру не нравилось навязчивое внимание особо наглых дам, потом они ловко отделывались от них и уходили в совершенно другом направлении. Тони смотрел на него по-старковски насмешливо, его взгляд лукаво пробегался по облегчённому выражению лица, а сердце Питера вновь падало куда-то в пятки, стоило только подумать, что друг мог смотреть так только на него. Он мысленно сжимал собственное горло до хрипоты, напоминая, почему нельзя позволять появляться подобным мыслям в его присутствии. А затем тихо, с мягкой улыбкой, благодарно шептал: «Спасибо, Тони». Когда они с Уэйдом разошлись в его тридцать три, Питеру пришлось идеально сыграть свою роль, ибо в жизни Тони появилась Пеппер — тот сразу положил на неё глаз, пусть и не торопился сводить их отношения к чему-нибудь определённому. Она была именно такой, какой он иногда представлял его будущую жену — с природной красотой, незаурядным умом и железными нервами, такими, что можно было бы держать в узде обе их компании за раз. Питер помнил, как в один из вечеров в мастерской «Старк Индастриз» Тони перегнулся через стул, заискивающе подзывая его к себе, пока Пеппер заваривала им кофе в кофе-машинке. — Внимание, викторина: ресторан или прогулка по заливу? — спросил он тихим шёпотом, многозначительно кивая на мисс Поттс. Питер перестал дышать, завидев в его взгляде какие-то новые для него нотки, ещё непонятные, ранее не пролезающие из глубины карих глаз. Он чуть помедлил перед тем, как ответить тем же доверительным шёпотом, пока это «что-то» во взгляде Тони забивало новые гвозди в его бесконечно кровоточащий орган. — Ресторан уже устарел. Выбирай прогулку. — И совсем-совсем тихо вдобавок: — Смотри, не подкачай, герой-любовник. Я не прыгну за тобой в Гудзон. — Если она всё же сбросит меня с палубы, я перепишу на тебя своё наследство. Питер хмыкнул и пихнул Тони ногой под столом, с важным видом отбирая у него некоторые чертежи, мол, давай, давай, иди к ней. И Тони правда пошёл. Впрочем, как и должно было быть по плану Питера где-то с двадцати одного года. Он старательно всматривался в чертежи, лишь раз подняв взгляд, чтобы заметить, как мисс Поттс скрестила руки на груди, растянула алые губы в улыбке и что-то незамедлительно ответила. Питер постарался не запоминать, как Тони чуть склонился к ней с привычной лёгкой усмешкой, потому что никогда не получит подобную в ответ. Потому что друзья так не смотрят. Потому что ему пора было прекратить думать об этом и найти постоянного партнёра, который бы ждал его домой. Это бы хотя бы немного облегчило его участь безответно влюблённого идиота. В те самые тридцать пять они снова вели себя как подростки, сбегая с некоторых мероприятий, бездумно катаясь по городу и обсуждая всё, что взбредёт в голову. Питер не верил, что знал Тони с далёких пятнадцати, вот ни разу не верил, через сколько им пришлось пройти, чтобы в конечном итоге стать теми, кто они есть. Откинувшись на сидение, он слушал точку зрения Тони насчёт новой программы для студентов в компании и краем глаза рассматривал его немного видоизменившийся профиль: с лица сошла последняя тень юношества, вокруг глаз залегли морщинки-солнышки, а идеальная бородка придавала взрослости и серьёзности, свойственных всем мужчинам их лет. Питер растянул губы в отчаянной улыбке, пока Тони не обращал внимания на его косой взгляд. Подумать только, верно? Однажды у него не будет возможности так много контактировать с ним, когда их разделят многие обстоятельства. Питеру останется только просматривать интервью, периодически звонить, а ещё засыпать с мыслью, что всё это — какой-то бред. Несправедливость. Почему из миллиардов людей на Земле его угораздило влюбиться именно в того, в кого нельзя? Почему не в Неда или ЭмДжей, с которыми дружил с университета? Почему не в Гарри Озборна, например? Почему именно в Тони Старка? Кто-то явно сверху насмехался над ним, он это давно понял, поэтому уже не спрашивал. А Тони смотрел на него своими невозможными карими омутами, полными доверчивого спокойствия и уверенности, что Питер его понимает. Всегда понимал. Он завёз их в Макдональдс, чтобы потом проехаться по тем самым улочкам в Бронксе, где они сидели на крышах в семнадцать и ели сладости. Питер заинтересованно вглядывался через приспущенное окно в небо, пока Тони галантно придерживал его ладонь со стаканчиком кофе, потому что он легко мог пролить содержимое на себя при резком торможении. А это было и не особо важно. Питер задумчиво поделился, что не отказался бы от тех мармеладок и жвачки, как тогда, в их семнадцать. Тони фыркнул, что разучился скакать по крышам и искать приключения на задницу, как тогда, в их семнадцать. Питер нисколечко не поверил, а Тони и не скрывал, что преувеличивает. Они оба были теми ещё любителями находить себе проблемы, даже если всё складывалось как нельзя лучше. Больное сердце приятно обволакивалось запахом дорогого одеколона, более ощутимого и сильного, чем в прошлом, саркастичным бархатным голосом и их годами, оставшимися за плечами, что доказали, чего они стоят друг для друга. У Тони был самый верный лучший друг, а у Питера… Просто тот, кто насовсем поселился в его голове двадцать лет назад. Просто тот, кого нельзя любить в таком ключе, в каком он любит. Просто Тони, который перебрасывал ему записки через парты, пил с ним пиво в мастерской и умело допытывался, с кем он опять начал встречаться. Просто лучший друг. В тридцать шесть Питер даже бровью не повёл, когда отовсюду поползли слухи о вероятной свадьбе гения-миллиардера-плейбоя-филантропа. Как он и хотел, так? Тони с Пеппер не давали никаких опровергающих интервью, так что народ ещё сильнее заинтересовывался, насколько же мог быть правдой столь интернетный взброс. Питер в тот вечер переночевал у Мэй: она гладила его по голове, расспрашивала о работе и много-много обнимала, нашёптывая в ухо, что всё будет хорошо. Ему так хотелось поверить и сделать так, чтобы было просто замечательно… А на следующий день Тони всё же дал интервью. Питер клялся себе, что не будет досматривать его до конца, но почему-то досмотрел, фактически вспарывая себе глотку. — Всё возможно, — улыбался Тони молодому журналисту. А в голове Питера слышался его юношеский смех в кабинете биологии. — Мы с мисс Поттс сразу же объявим о помолвке, как только она состоится, — Тони уверенно вскинул подбородок, не давая журналисту копать под его ответ. Питер бы очень хотел, чтобы те перебрасывания едой в мастерской не были только глупой забавой. Хотел, чтобы их поездки по улицам Бронкса не были своеобразной точкой в их прежнем статусе друзей. Когда оба свободны от семейных хлопот. Ему бы так хотелось, чтобы было по-другому, чтобы тогда, в школе, он сказал ему о самом главном, пока они окончательно не повзрослели в череде взрослых проблем. Стоило бы вообще-то, вот только прошло двадцать лет. По всем законам жанра Питеру бы стоило остановить запись, напечатать Тони сообщение с многозначительным смайликами и смириться, что потихоньку наступало то неизбежное, однако… журналист спросил кое-что ещё. Про него, Питера, который лучший друг известного миллиардера. Подобные вопросы никогда не смущали до этого дня. Впрочем, сам вопрос нисколько не смутил, дело было в ответе. Таком разрывающем душу в клочья, сжигающем на несправедливом огне. — Думаю, чтобы мистер Паркер хотя бы заговорил о женитьбе, должен случиться как минимум Армагеддон, — Тони вновь расплылся в голливудской улыбке. — У него в приоритете компания, что не может не вызывать восхищения лично у меня. Не уверен, нужно ли ему это сейчас. Так что спросите лучше у него самого. Питер сам не понял, почему ощутил волну злости. Армагеддон, да? Не уверен, нужно ли ему это сейчас? А из-за кого он вообще до двадцати трёх лет даже об отношениях не подумывал?! Из-за кого не мог нормально никого полюбить, потому что, чёрт побери, в мире не существовало второго такого же Тони Старка?! Кто перевернул его жизнь с ног на голову, а теперь так просто говорил о своей вероятной женитьбе в тридцать шесть лет?! Питер свернул голограмму с таким ощущением, что просто выкинет что-нибудь из окна. И тогда, глянув на дверь в свой кабинет, он решил пойти на ответный шаг. В приоритете компания, да? Что ж, отлично! Тогда можно хоть раз не проигнорировать журналистов, пытавшихся разузнать, какие у него планы на будущее. Нед отреагировал на новость с восхищением в карих глазах, ЭмДжей — с сомнительно вскинутой бровью. Её нельзя было обмануть. Она на интуитивном уровне научилась понимать, когда у него что-то не так. Питер, в принципе, совсем не пытался скрыть это. Он только поправил пиджак, сделал пару глубоких вдохов и выдохов, а затем шагнул в небольшой конференц-зал, где его поджидала, кажется, Гвен Стейси. Питер помнил её, потому что она проводила у него интервью ещё тогда, когда он только основал «Паркер Индастриз». Он отвечал спокойно и размеренно, бросая мимолётные взгляды на ментально поддерживающих его Неда с ЭмДжей в дверях: первый вскидывал вверх большие пальцы, а вторая одобрительно кивала после каждой неоднозначной реплики мисс Стейси. Питер знал, что Гвен доберётся до главного, впрочем, именно этого он и ждал. — Скажите, — Гвен закрыла блокнот с вопросами, мягко улыбнувшись ему, — а что насчёт вашей личной жизни? Пользователи Интернета построили достаточно много теорий на этот счёт. — Что именно? — сделал Питер вид, что не понял, о чём вопрос. — Что я не раскрываю личностей, с которыми состою в отношениях? — Это одна из часто обсуждаемых тем вокруг вас, — кивнула Гвен. — Желаете как-то прокомментировать это? Питер поднял взгляд на ЭмДжей, напряжённо нахмурившуюся при виде его вопрошающего взгляда. Можно ли так сделать спустя двадцать лет? Можно ли повернуть через шутку, чтобы Тони понял, как это — когда тебя неправильно понимают? Питер делал отчаянный прыжок в неизвестность, где не понять, есть ли дно между двух рассечённых скал. — На самом деле, — начал Питер, ощущая нервное подёргивание в животе, — всё гораздо проще. У меня давно есть любимый человек. Глаза Гвен заинтересованно блеснули, а брови ЭмДжей и Неда наоборот поползли вверх. — Правда? Этот человек как-либо связан с вашей компанией? — Нет, — честно ответил Питер, по-прежнему глядя поверх головы журналистки. — Он не отсюда. Нед закусил ручку, словно поняв, к чему его друг клонил, и принялся быстро что-то писать на бумажке, которая раньше была готовым ежемесячным отчётом. Гвен вскинула бровь, улыбнувшись. — Значит, он? ЭмДжей принялась качать головой, активно намекая, что это не лучшая идея. — Да, — улыбнулся Питер с облегчённым выдохом, глядя на Гвен. — Он. Потому что груз начал постепенно падать с плеч, тот самый, что сковывал горло все эти двадцать лет. Пусть не прямым текстом, пусть так, но… — Есть ли что-то, что вы можете сказать о нём? — Гвен щёлкнула ручкой и занесла её над бумагой. — Сколько вы в отношениях, например, или в целом описать, какой он человек. Нед продолжал что-то усиленно строчить, сжав зубами колпачок от ручки, а ЭмДжей обняла предплечья руками, вскидывая в сомнении бровь. Она поняла. — Ну, — Питер глубоко вздохнул, прикидывая. — У него два глаза, две руки, две ноги, одна голова. Он такой же человек, как и мы с вами. У него полно своих проблем, какие есть абсолютно у каждого, — он растянул губы в улыбке. — И, пожалуй, ещё кое-что. Питеру бы хотелось, чтобы чувства наконец растворились в его почти тридцати семи годах. Хотел выйти, сделать глубокий вдох на улице и поверить, что теперь это ощущение немного отпустит и как минимум уйдёт на задний план. — Он ненавидит финики. Говорит, будь его воля, вообще бы их запретил. ЭмДжей в удивлении посмотрела на Неда, а у того вывалился колпачок изо рта. А Питер подумал, что дышать и правда стало проще, несмотря на то, как больно за грудной клеткой билось прекрасно знающее, чем всё закончится, сердце. Им просто было не по пути на этом сложном многовариантном маршруте. Этим вечером он долго не решался заглянуть в Интернет, потому что Нед с ЭмДжей наверняка бы прошурстили все новостные ленты за него, и когда с утра Питер обнаружил семь пропущенных от Тони, несколько сообщений от Мэй и просто кучу восклицательных знаков в их с друзьями общем чате, то понял, что перешёл когда-то давно установленную грань. Теперь оставалось только два пути, один из которых поможет ему выкрутиться из ситуации и выставить произошедшее как дружескую шутку, в которую бы Старк точно поверил, а второй — сказать как есть, из-за чего в одну секунду рухнет их двадцатилетняя дружба. Тони начнёт вести себя по-другому, каждый разговор будет вестись с совершенно новой для них дистанции, и в один день Питеру просто придётся притвориться, будто женится на каком-то парне в сорок лет, чтобы искусственно показать, что он справился с этой чёртовой проблемой. А справляться не хотелось и не получалось. Двадцать один год подряд не получалось, с чего бы получиться теперь? Ехал Питер в полной тишине, даже не включив музыку в машине, как делал это всегда, лишь бы не заснуть. К счастью, интервью выпало на предрождественский период, так что все сотрудники были заняты составлением отчётов, подведением итогов года и последними доработками своих проектов. Питеру бы тоже стоило ими заняться, пока на него не обрушились все последствия одной глупой фразы, вырвавшейся чисто из желания проорать на весь мир, как же он уже задолбался притворяться все эти годы. Вряд ли Тони поймёт это сейчас, и уж тем более вряд ли бы понял раньше, когда им было всего по двадцать лет. Питер занялся делами сразу же, как вошёл в свой кабинет, полностью игнорировал любые уведомления приблизительно около трёх часов, пока Нед с ЭмДжей мельтешили перед его глазами с кучей открытых вкладок на телефоне, и не находил в себе сил, чтобы осмелиться прочитать особо интересующие сообщения. То, что именно ради этого всё и делалось, ничуть не успокаивало Питера. Он слушал всякие предположения пользователей Интернета и каждый раз поражался, если кто-то выкладывал статьи-размышления на тему, почему его загадочным бойфрендом мог оказаться сам Тони Старк. Это была давняя мечта, непозволительная такая, болезненная, о которой он не позволял себе слишком много мечтать, а посторонние так спокойно говорили о ней. Питер им даже чуточку завидовал. Ему бы кто помог найти оправдания, что убедили бы лучшего друга не начинать видеть в нём что-то отвратительное… Хотя какое там? Любой нормальный человек на месте Тони вообще оборвал бы контакты, что уж говорить о доверии, строящемся более двадцати лет. Ближе к одиннадцати часам оба его друга наконец отправились заниматься непосредственно рабочими обязанностями, и тогда он смог облегченно выдохнуть. Посидеть хотя бы час без упоминания каких-либо статей было просто физически необходимо, но всё оборвалось в тот самый миг, когда дверь распахнулась быстрее, чем он вообще поднял взгляд от экрана и понял, кто решил без разрешения зайти к нему в кабинет. — Какого чёрта ты игнорируешь мои звонки? — бросили ему сразу же с порога, едва успели захлопнуть за собой дверь. Сердце Питера сжалось до микроскопических размеров, по всему телу прошлась волна лёгкого испуга, но показать внешне своё настоящее состояние у него не было абсолютно никакого права. Так что, устало откинувшись на спинку кресла, он повертел ручку между пальцев и посмотрел направляющемуся к нему Тони прямо в переполненные недовольством карие глаза. — У меня завал по всем фронтам. Скоро Рождество, конец года, сам знаешь, — Питер театрально вздохнул. — Привет, кстати. — Да что ты? — Тони так же театрально изумился. — А вчера утром почему-то тебе ничего не мешало закидывать меня сообщениями на совещании. — Ты тоже закидываешь меня ими, когда тебе скучно, — Питер пожал плечами. — К слову, — перегнувшись через подлокотник, он сощурился, в который раз задумавшись о покупке новых линз, и посмотрел на время снизу экрана. — Насколько я помню, у тебя оно должно сейчас идти. Дай угадаю, опять сбросил всё на Пеппер и свалил? — Отменил, — отмахнулся Тони, опускаясь на стул перед рабочим столом и вальяжно разваливаясь на нём. — Не перескакивай с темы, Питер, я здесь не за этим. — А зачем? — беззаботно поинтересовался последний, всеми силами подавляя в себе приступ очередной паники. — Что-то случилось? — И ты ещё спрашиваешь? — зло сверкнули карие глаза. — Что это вчера было, Паркер? Питера почти передернуло от звука собственной фамилии. В последний раз Тони так обратился к нему, когда они едва не начали бросаться друг в друга инструментами в мастерской, потому что спорили, какая песня со времён школы лучше всего ассоциировалась с Хэллоуином того периода. Питер сделал короткий вдох и назойливо напомнил себе, что шёл к этому моменту более двадцати лет, шесть из которых был просто влюблён, а пятнадцать втайне любил. Любил своего лучшего друга. — Интервью, — он подбросил ручку в воздух, а затем отложил её к документам. — Я давно от них отделывался, и если бы поступил так снова, ещё и перед праздниками, ЭмДжей бы просто придушила меня, — усмехнувшись, Питер скрестил руки на груди и заинтересованно склонил голову. — Стой. С каких пор ты смотришь мои интервью сразу же, как они выходят? Была неудачная ночь и тебе стало скучно? Забрасывая камень в чужой огород, Питер почувствовал себя тем мальчиком с палкой, который зачем-то пошёл ворошить осиное гнездо. Тони ничем не выдал ответа на последний вопрос, лишь сощурившись и повторив за ним жест с руками. — Значит, ты так хотел привлечь моё внимание? — задумчиво, на грани недоверия уточнил он. — Мог бы нормально сказать, знаешь ли, а не устраивать цирк. Питер переборол заманчивое желание бросить в него ручку, потому что — «нормально»? А как это — нормально? То внимание, какое Питер хотел бы от него, уже было чем-то ненормальным. Тони бы точно не понял, попроси он вести себя с ним более обходительно, как с той же Пеппер, например. Ей было достаточно сказать, что она устала, чтобы тот начал заботиться о ней, Питеру же нужно было упасть ничком на диван в его мастерской и пробубнить в обивку замученное «как же я заеба…», и то не факт, что это фраза будет как-либо прокомментирована. — В каком смысле? — протянул Питер, копируя его манеру говорить. — Я всего-то дал людям то, что они хотели услышать с прошлого моего интервью. Как тебе часть о планах на отпуск? Я сказал, что это будет только в январе, а теперь что-то вот смотрю на это всё… — он указал взглядом на бумаги. — И хочу туда прямо сейчас. — Впечатляюще, молодец, — Тони смотрел на него именно тем самым взглядом зубы-мне-не-заговаривай. — Только меня больше привлекла другая часть, — он неспешно вытащил из кармана старк-фон, так же неспешно вывел на голограмме нужную статью и повернул к Питеру, пока тот думал, будет ли хорошо, если он просто умрёт на месте, чтобы не видеть того, что последует после этого разговора. — Мне спросить или сам догадаешься? Питер перевёл взгляд на красующиеся буквы в интервью. Он даже чуть не фыркнул, почему Гвен не выделила нужные фразы жирным шрифтом, чтобы ещё сильнее привлечь внимание людей к чужому отчаянью. Интересно, знал ли кто про финики, кроме тёти Мэй, Неда, ЭмДжей, Пеппер и его самого? Говорил ли Тони об этом когда-нибудь на публику, или у Питера всё же был шанс отшутиться перед людьми? Затем он вновь взглянул на лучшего друга, который выглядел более чем серьёзно, не взирая на весь его саркастичный антураж. Будь им снова по двадцать, Питер бы перегнулся через стол, закрыл голограмму и поцеловал в щёку, сказав, что это был самый огромный намёк из всех намёков в их недолгой жизни. Вот только им было по тридцать шесть, у Тони могла намечаться свадьба в ближайшие пару лет, вот только глупые юношеские чувства должны были оставаться глупыми чувствами в прошлом, в тех днях, когда они ждали Рождества, чтобы наконец-то встретиться после долгого учебного семестра. В свои почти тридцать семь Питер не мог сказать прямо то, о чём молчал двадцать один год. Не тогда, когда у Тони всё так шикарно складывалось, как он и думал в их двадцать пять. — М-м, ну да, именно так, — улыбнувшись, Питер пожал плечами. — Ты же сам мне весь чат засорил, что не хочешь торопиться с Пеппер. Я помог тебе, перевёл внимание СМИ на себя, будут теперь сидеть, переживать, что ничего не знают. — Не прикидывайся идиотом, ты понял, о чём я, — Тони в привычной манере закатил глаза, убрал телефон и хмуро посмотрел на него. — Это моя фраза, Питер. — И добрых миллиардов человек на Земле, кто не любит какие-то продукты, — Питер устало вздохнул, после чего потёр глаза большим и указательным пальцами. — Тони, ты что, серьёзно? Отменять совещание из-за этого?.. — А похоже, что шучу? Голос Тони звучал спокойно, но напряжённо, что сильнее заставляло Питера пожалеть о своих словах. И на что он, дурак, надеялся? Что Тони улыбнётся, похлопает его по плечу и скажет, мол, ничего страшного, дружище, со всеми случается? Или, ещё более нереальный вариант, пообещает влюбиться в него в ответ, просто ему нужно время? Сглотнув, Питер потянулся за ручкой, чтобы вновь приступить к работе, окончательно решив, что это был первый и последний раз, когда он позволил себе поддаться этой слабости. Тони не должен ничего узнать. Уже не тот возраст. Слишком поздно, чтобы влюбляться как подросткам, и слишком рано, чтобы оставлять попытки завести семью. — Это просто фраза, Тони, — сказал он терпеливым тоном, каким обычным объяснял Мэй, что точно-точно не забывает кушать, спать и жить в принципе. — За ней не сокрыто ничего гениального… — задумчиво протянул Питер, переворачивая лист и не смотря ему в глаза, иначе не смог бы так открыто врать. — Что вспомнил, то и сказал. — Но это я так говорю, Питер, — настойчиво выделил нужное Тони. Жаль, что он не смотрел ему в лицо. Возможно, вдоволь бы насмотрелся на отвращение, чтобы тупое сердце наконец поняло, почему оно не должно его любить. — Ты мог назвать абсолютно любой случайный факт, как цвет глаз, любимый фильм или марку одеколона, но ты вспомнил именно это. Почему? Почему, да? Питер понятия не имел. Ведь, по сути, если бы просто сказал, что его любимый человек чрезмерно много работает, этого бы разговора не состоялось, ибо многие усердно трудятся в нынешние дни. Но Питер хотел сказать то, что сказал. Питер хотел, чтобы на секунду Тони почувствовал себя так, как чувствовал он, слушая про очередных красивых девушек в их двадцать пять, двадцать семь, тридцать… — Потому что ты постоянно это повторяешь, — ответил он всё тем же тоном, на секунду оторвав взгляд от листа. Странно, на лице Тони читалось то же напряжение. С чего бы это? Хорошо терпел, чтобы не спросить в лоб? — Я знаю тебя с девятого класса, и ты все эти годы мне говоришь, как тебя это бесит. У меня такое ощущение, что твои привычки я вообще знаю гораздо лучше, чем свои, — Питер вновь вернулся к документу. — Плюс этот факт сложно привязать к кому-то. Кто знает, какое количество человек в Нью-Йорке не ест финики? Я вот арбузы не люблю, у меня на них аллергия. И что? Если бы тот же Гарри упомянул это в интервью, СМИ надо было бы провести соцопрос, чтобы понять, про меня он говорил или нет? — Вряд ли. В его мозги не входит функция импровизации, — скривился Тони, по какой-то особой причине на дух не переваривающий Гарри. Питер так и не понял, что они не поделили с ним. — Речь не о ком-то другом, а о тебе. Почему ты вспомнил меня, хотя мог бы вспомнить того же Озборна или Неда? Надави Питер чуть сильнее на ручку, наверняка бы сломал. О, как у него всё было просто! — Если бы я двадцать лет подряд практически жил в их мастерской, то, может, и вспомнил бы, — Питер очень надеялся, что его голос не звучал слишком раздражённо. — Тони, это просто фраза. Незачем за неё цепляться. Если бы мне пришла в голову мысль, не знаю даже… — он задумчиво покрутил ручку, вскидывая взгляд к потолку. — Что мой любимый человек недавно проныл мне все мозги, потому что посеял здесь эксклюзивную фигурку Дарт Вейдера, я бы так и сказал. Но мне пришла в голову другая мысль, поэтому озвучил именно её. Тони некоторое время ничего не отвечал, молча пялясь на то, как он ставит размашистую подпись в конце листа. Не выдержав напряжённой тишины, Питер глубоко вздохнул и поднял голову с очевидным намёком «ну что ещё?». — Надо же, — наконец умозаключил Тони, прожигая его задумчивым взглядом донельзя серьёзных глаз. — До этого ты никогда не использовал в ответах что-то, имеющее ко мне отношение, если только речь не шла конкретно о нас. — Всё бывает в первый раз, — глубокомысленно заметил Питер с улыбкой. — Можешь сказать в следующем интервью, что я до сих пор храню костюм зайчика с младшей школы, и мы будем квиты. Тони впервые за время их разговора расплылся в его обычной старковской усмешке. — Отличная идея. Именно это и скажу. А ты серьёзно хранишь? Питер сдержал смешок, думая, что это был не лучший пример. — Я — нет. Мэй — да, — Тони понимающе кивнул, будучи в идеальных отношениях с его любимой тётей. — Я другое храню. Может, пороюсь в своём барахле, подкину тебе новые идеи. — Ловлю на слове, — хмыкнул тот, наконец приняв более расслабленную позу и облизав нижнюю губу, пока наблюдал, как Питер захлопывает одну папку и с кислой миной тянется к другой. — Не говори мне, что до сих пор хранишь те крышки от Колы? — О, это ещё что, — Питер многозначительно поиграл бровями. — Я храню наши переписки. Ты был таким милым, когда извинялся, — резко состроив серьёзное выражение лица, он грозно указал на Тони ручкой. — Это сейчас хрень на палочке. Извиняться вообще не умеешь, а если бесишься, то сразу до состояния «злой как чёрт». — Что-то не припомню, чтобы тебя когда-нибудь это пугало, — заметил Тони с самодовольной улыбкой на лице. — Потому что я твой друг, дубина, если ты ещё этого не понял. Питер тут же завис, поняв, что привык не только к тому, каким Тони становился с каждым годом, но и к тому, что не представлял жизнь без любви к лучшему другу. Какая она вообще — жизнь, где он ничего не чувствует к нему? Как выглядит такая реальность, где они правда просто лучшие друзья? Наверное, там всё гораздо проще. Наверное, там Питер давно счастлив со своей второй половинкой, и ему не приходится ничего скрывать, только бы сохранить самое ценное, что осталось у него с прожитых дней. Если в его силах было остаться с Тони в качестве друга, он им и останется вне зависимости от собственных желаний и проблем. — Итак, насколько я понял, у тебя точно никого нет, — судя по голосу, Тони был чётко уверен в том, что сказал. Это вновь поставило Питера в тупик. Он опустил взгляд на бумаги, покрутил ручку между пальцев и подумал, что это настоящее издевательство. Знает же, что никого. Просто не знает почему. — Я дал почву для размышлений, чтобы СМИ отстали от вас, — хотел бы Питер сказать «от тебя», но хорошо относящаяся к Пеппер совесть не позволила ему этого. — Это же не обязательно должно быть правдой, так? К тому же, ты сам ляпнул про женитьбу в интервью, они бы всё равно не отстали от меня и когда-нибудь подняли этот вопрос. — Интервью, говоришь? Значит, тебя что-то задело в моём, поэтому ты специально упомянул меня в своём. Что за игру ты ведёшь, дружище? — вдруг догадался Тони, резко подавшись вперёд, облокотившись локтями о стол и растянув губы в самоуверенной усмешке. Опустив взгляд, Питер перелистнул лист, а весь внутри сжался от подступившего к груди волнения, что Тони опять вернулся к теме интервью. Они ведь уже поговорили, он объяснил едва ли не всю психологию дружеских отношений двух взрослых людей, так в чём дело? Он долго не отвечал, всматриваясь в буквы и пытаясь найти оправдание уже конкретно к этому вопросу, но только почему-то не находил. «Эй, ты сказал, что мне не нужны отношения, а ты знал, что мне это не нужно из-за тебя?». То, что спросил бы Питер, будь у него побольше смелости и уверенности в том, что он хочет прекратить это раз и навсегда: хочет перестать испытывать отчаянную ревность при виде Тони, обнимающего Пеппер за талию; хочет перестать смотреть все его интервью, чтобы слышать те вещи, которых, может, они бы лично банально не обсудили; хочет перестать смотреть на него так, словно если бы не он, то его мир в одночасье рухнул в далёкие пятнадцать. Питер очень многого хотел, только ни сил, ни возможности не находилось. Каждый год он откладывал это «на потом», клятвенно обещая себе, что обязательно начнёт работать над собой в следующем году. Следующий год наступал, а его чувства становились только сильнее. Правда, обрастали большей осознанностью, за что же конкретно он обожает находиться с ним, почему любит слушать его размышления в мастерской, прикасаться к голой коже на спине, когда якобы делает массаж, потому что тётя Мэй научила, хотя на самом деле учил Уэйд, и… много чего ещё. Только Тони всё равно не узнает, потому что лучшие друзья не должны об этом говорить. — И почему меня теперь не покидает ощущение, что что-то не так? — нарушил тишину тот, словно не видя очевидного, не понимая. Впрочем, мысленно усмехнулся Питер, он и не должен понимать. Не ради этого ему пришлось молчать столько лет. — Нет, всё в порядке, правда, — сглотнул он подступившую слюну, не решаясь поднять взгляд, чтобы не сказать своими глазами то, о чём молчал его рот. — Это просто шутка, не воспринимай всерьёз. — Неплохая попытка, но нет, слабовато, — Тони вскинул ладонь и качнул головой в знак отрицания. — Не забывай, что твоё враньё я чувствую быстрее, чем ты понимаешь, что врёшь. А Питеру хотелось плакать, психовать и в то время кричать на весь кабинет, какой же он идиот. Влюбиться в лучшего друга, скрывать с девятого класса, а потом пропалиться просто из-за какой-то обиды на него? Это было сильно. Он поставил ещё одну подпись и отложил лист в сторону. Тони не должен узнать. Ни при каких обстоятельствах. Питеру ещё быть шафером на его свадьбе, становиться крёстным его детям и потом сидеть с этими самыми детьми, пока они с Пеппер или ещё с кем уедут куда-нибудь отдыхать. Он не может так просто потерять возможность быть с ним при всех важных для него моментах. Не после того, как тот красавчик всей школы принялся перешёптываться с ботаником на уроке актёрского мастерства. — Отвали, Тони. Возвращайся в компанию, уверен, тебя там ждут. Всё нормально. Питер надеялся, что его голос звучал не слишком бесцветно для обычного ответа. Он по-прежнему не отрывал от листа глаз. Они точно проболтаются, скажут то, что нельзя. До боли в рёбрах, до ножа в сердце нельзя. Он не хочет этой ночью задыхаться от рыданий в собственной комнате. Нет, стадия рыданий должна быть позже, когда Тони будет ждать будущую жену у Алтаря, наденет кольцо на её безымянный палец и поцелует под многочисленные аплодисменты, вот тогда Питер поплачет. Вдоволь наплачется за все двадцать лет. — Да что ты? Я вот наоборот вижу, что всё не нормально. Впрочем, зная тебя, можно было в этом не сомневаться, — властным тоном заявил Тони, каким говорил с подчинёнными, когда те пороли чушь, понимая, что ему не удастся повесить лапшу на уши. — Питер, спрошу ещё раз: в чём дело? Он постучал ручкой по столу, даже не зная, что ответить. «Я устал делать вид, что счастлив один. Устал говорить, что и без того всё знаю о чувствах, поэтому совсем не нуждаюсь в них». Питер пробежался взглядом по столу и вдруг остановился на ладони Тони, ещё голой, без красивого обручального кольца, а сердце уже сдавила болезненная паутина, стоило только подумать. Скоро оно там будет, надо просто немного подождать. Может, после его свадьбы сердце всё же достаточно настрадается, чтобы наконец-то отпустить? Потому что кольцо будет не просто красивым аксессуаром, как те же солнцезащитные очки, коих у Тони в гардеробе миллион. Это признак веры, любви и безоговорочного статуса «занят» с небольшой пометкой о будущих детях. В этом статусе для Питера не будет места, которого бы он хотел. Хотя его и сейчас не было. «Пожалуйста, пойми всё сам», — шепнули бы его губы, если бы могли. «Умоляю, не заставляй меня произносить это. Я же никогда себе не прощу, Тони», — попросили бы его глаза, если бы он оторвал их от листка. «Я не готов сейчас потерять тебя», — отбивало чёткий ритм занывшее от поворачивающего в нём ножа сердце. — Не выдумывай, — нашёл он в себе силы поднять взгляд на Тони, за чьи обеспокоенные тёплые глаза Питер бы с лёгкой руки отдал все свои акции в «Паркер Индастриз». — Я просто подловил тебя на слове, потом ответил тем же. Больше ничего. — Хотелось бы надеяться, что всё так, — Тони согласно кивнул. — Ну и о каком слове речь? Если бы можно было, Питер бы сам себя сейчас придушил. Кажется, они играли в игру «Найди нужное в предложении и докопайся»? — А ты сам как думаешь? — прошелестел он тихо, хотя знал, насколько это заведомо проигрышный вариант. — До этого момента никак не думал, — Тони настойчиво подвинулся, чтобы у него не было возможности отвернуться. — Питер, если мои слова тебя чем-то задели, хотя бы ради приличия поделись, в каком смысле. Вполне вероятно, что ты мог меня не так понять. — О, нет, Тони, — покачал Питер головой, назойливо щёлкнув ручкой. — Такое нельзя понять неправильно. Ты правда думаешь, что за тридцать шесть лет у меня так и не было любимого человека, с которым я хотел бы провести свою жизнь? Ты правда думаешь, что мне не хочется чего-то, кроме работы? Я не потому тебя… — резко осознав, что начал нести то, у чего может быть не лучший вариант развития событий, он резко замолчал. — Ладно, слушай, забудь, — отмахнувшись от темы, Питер вернулся к документам, на мгновение прикрыв глаза и помассировав пульсирующие веки. — Это мои заморочки, ты всё равно не поймёшь, поэтому давай закроем тему, ты поедешь работать и не будешь мешать работать мне. У меня столько проблем… — Если ты думаешь, что мне стало понятнее, огорчу тебя — нет. Я ни черта не понял. Знаешь, как это выглядит со стороны? — он внаглую выдернул листок из рук Питера, вынуждая его посмотреть на себя. Тони выглядел растерянным и в то же время чертовски напряжённым. Совесть неприятно загудела в груди — подумать только, он своими тупыми чувствами заставил лучшего друга запутаться в этих сетях. — А я тебе скажу, как это выглядит! — продолжил тем времен Тони, вскинув бровь. — Ещё вчера днём всё было в порядке. Зато вечером тебя что-то задело в моей речи, и вместо того, чтобы сказать об этом мне, ты пошёл против своего принципа неразглашения личной информации и заявил о мужчине, которого даже не существует. Я ушам не поверил, чтоб ты знал! А самое забавное, что когда я прихожу успокоить тебя и понять, в чём дело, потому что в отличие от многих меня это действительно волнует, то вдруг оказывается, что мне «тебя не понять». Я что-то упускаю, Питер? — Тони смотрел слишком по-родному взволнованно, потому что в определённый период ближе друг друга у них никого не было, потому что Питер был единственным, кто никогда не отталкивал и не оставлял его одного. Потому что лучшие друзья вот уже двадцать один год. — Может, в последнее время я правда редко спрашивал про твои проблемы, но это же не повод… Питер, ты меня слушаешь? А Питер пытался вчитаться в расплывающийся текст, что мог бы как-то помочь внезапно заслезившимся глазам. Почему Тони захотелось узнать о его личной жизни именно сейчас? Зачем он вообще лез в его проблемы? К чему? Что он хотел исправить? В чём помочь? Ему никто и ничем не сможет помочь. Почему все эти годы, несмотря на столько намёков, многозначительных фраз и улыбок, безмолвно просящих «присмотрись в мои глаза, всё моё — там», Тони вздумал лезть в его душу только сейчас, когда поздно что-то менять? Питер сжал ручку, чтобы скрыть дрожь на кончиках пальцев. — Слушаю, — выдохнул он, находя в тексте лишь отдельные слова, которые совсем не хотели складываться в предложения. — Да, ты знаешь всё, что происходит в моей жизни, — Питер постучал ручкой по столу, прикусил изнутри щёку и приказал успокоиться бешено скачущему сердцу в груди. — Но есть кое-что, чего я никогда не говорил, — они столкнулись взглядами, будучи всего-то в паре сантиметров друг от друга. — Хотя не уверен, что вообще когда-нибудь скажу. — В каком смысле? — нахмурился Тони, с силой выхватив ручку у него из ладони и отбросив ту куда-то через плечо, чтобы у Питера больше не было предмета отвлечения. — Случилось что-то, чего я не знаю? Что-то с тобой или с Мэй? — не получив ответа, Тони поднялся с места, обошёл стол под недоумённый взгляд и, подойдя к Питеру, сел прямо рядом с его бумагами, скрестив руки на груди и выжидательно вскинув бровь. — Питер, если это важно для тебя, значит, важно и для меня. Мне важно знать, что волнует тебя. Питер откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и медленно перевёл взгляд вверх, встретившись глазами с терпеливо ожидающим ответа Тони. Карие омуты словно горели изнутри всеми теми эмоциями, к которым его так отчаянно тянуло с тех самых времён, как они встретились, он хотел снова поддаться слабости и позволить им вывести правду на обозрение. Немного помолчав, Питер устало приподнял уголки губ в слабой улыбке, вымученной, такой, что дала бы понять, насколько всё не просто с точки зрения истинного смысла сокрытой причины. Он верил в более-менее хороший исход, где Тони бы предпочёл просто сделать вид, мол, ничего такого не слышал. Тогда Питер был бы ему чертовски благодарен за искреннюю человечность того, кого называл лучшим другом двадцать один год подряд. — Тебе не понравится ответ, — он издал надсадный смешок, затем потёр пульсирующие нервами виски. — Поверь, я знаю, какой будет твоя реакция. Тони задумчиво посмотрел на расстилающийся вид за панорамным окном, принимая какое-то внутреннее решение, а потом вновь опустил взгляд на него и скептически вскинул неизменную бровь. Питер наблюдал за этим с особым опасением, знал, что если не решится сейчас, то не решится уже никогда. — Дай мне сначала услышать, а потом решить, как и на что реагировать. Согласен? Ровный приободряющий голос лучшего друга всегда действовал на Питера расслабляюще. После такого хотелось верить во всё сразу, какой бы ни была ситуация и что бы ему ни предстояло сделать. Питер просто верил, улыбался и делал так, как надо, потому что Тони верил в него, потому что он сам верил в Тони, потому что они верили друг в друга, идя рука об руку с девятого класса средней школы. Привычка не менялась ни в те времена, когда они были разделены из-за учёбы в разных университетах, ни после того, как полноценно вступили во взрослую жизнь. Вот и сейчас, втянув поглубже воздух в лёгкие, Питер бросил последний взгляд куда-то в сторону, чтобы окончательно убедиться в том, чего ему хочется, а после попросил: — Я скажу при одном условии, — Тони вскинул вторую бровь вслед за первой в качестве реакции на подобное заявление. — Если ответ тебе всё же не понравится, или если ты не сможешь обдумать его прямо сейчас, — он сглотнул подступивший комок к горлу, а Тони напряжённо выпрямился на столе. — Пообещай, что поступишь как адекватный человек — просто встанешь и уйдёшь. — Замечательно. И ты ещё убеждал меня, что всё нормально, — он хмуро поджал губы. Тони глядел на него сверху вниз несколько долгих секунд, разделяющих Питера от давно умалчиваемой правды. — Понятия не имею, что это за тайна, раз уверен, что я брошу тебя, но какого дьявола ты вообще рассматриваешь этот вариант? Ты настолько не доверяешь мне, Питер? — Господи, вот об этом я и говорю! — Питер подскочил с места, потёр лицо руками и повернулся к нему на грани срыва. — Я ещё даже ничего не сказал, а ты уже думаешь, что я не доверяю тебе. Нет, в этот раз будет по-моему, Тони. Либо ты обещаешь и я говорю, либо разговор окончен, — он указал сначала на Тони, затем на дверь. — Так у нас теперь вопросы решаются, значит? — сощурился тот, судя по всему, тоже будучи в преддверии волны явственного гнева. — Что ж, отлично. Ладно, я обещаю, — Тони метнул через плечо взгляд в сторону двери. — Но мне уже хочется встать и уйти, потому что мне не нравится, как странно ты себя ведёшь: что на интервью, что сейчас. Мне казалось, — он глубоко вздохнул, разведя руками, — у нас нет секретов, Питер. Во всяком случае, я был убеждён в этом до сегодняшнего утра. А теперь не уверен, что вообще знаю и понимаю тебя. Питер перевёл дыхание, нервно скрестил руки на груди и, глядя куда-то перед собой, решил не юлить и не подходить к сути долгими воспоминаниями ни о чём. Ему хотелось начать с конца, чтобы не вдаваться в подробности, не оправдываться и не искать виноватого в том, в чём виноват только он. — Дело не в том, поймёшь ты меня или нет. Дело в том, как это повлияет на нас обоих: на тебя, на меня, на нашу дружбу. Сам же говоришь — мы стали близки настолько, что не осталось ни одного факта, которого бы мы не знали друг о друге. — Поэтому ты должен рассказать мне, Питер, — Тони проследил, как он засовывает ладони в карманы брюк и нервно осматривает собственный рабочий стол. — Я хочу знать всё, что связано с тобой. Мне важен весь ты. Питер мысленно попросил себя вспомнить, что, Господи, ему не семнадцать, а тридцать шесть, в такие годы уже не боятся и не переживают как прыщавые подростки. Если взрослые мужчины и говорят что-то, так сразу в лоб. — Хорошо, ладно. Видишь ли, правда в том… — Питер целое мгновение смотрел в завораживающие карие омуты, искрящиеся неподдельным беспокойством, прежде чем продолжить. — Что в твоём интервью действительно не было ничего обидного, и ты абсолютно ни в чём не виноват. Как раз наоборот, это я должен извиниться перед тобой, Тони. Потому что, — усмехнулся он, — я всё это время врал. До того, как глаза Тони успели округлиться в удивлении, Питер не дал ему заговорить. — У меня правда есть любимый человек. На людях он эгоистичный индюк, и даже вне общества такой же, я понял, что это просто нерешаемый генетический код. Он гениален в том, что любит, но туп как пробка в серьёзных отношениях с людьми. И несмотря на кучу недостатков, — Питер внимательно вгляделся в чужие широкие ладони на коленке, — что-то во мне нашло то, что можно в нём полюбить. Он принципиален до мозга и костей, он может быть рядом, даже когда его не просят, и всегда заботится о тех, кто дорог ему. Он очень не хотел поднимать глаза выше уровня чужого живота, потому что если после его слов Тони правда встанет и уйдёт, если после этого дня их дружба пошатнётся, очень бы не хотелось потом всю жизнь вспоминать полное отвращение и шока родное лицо. Питер бы не пережил этого, ну, или пережил, но не без пьянок с Недом и не без попыток забыть обо всём под крышей всегда ожидающей его Мэй. — Знаешь, ты прав, — утвердительно кивнул Питер с усмешкой, глядя куда-то в стол. — Я мог бы выбрать любой случайный факт, связанный с Гарри, Недом или ЭмДжей, но я не вспомнил их. Не потому что они не важны для меня, нет. Это не так. Просто у меня есть более важный человек. Не они были со мной с самого начала, не они заставляли верить в себя, не они сподвигли на идеи, благодаря которым я воплотил в жизнь свои разработки. И не они звонят тёте Мэй быстрей меня, чтобы поздравить её с Днём рождения. Так что я тот ещё лжец, Тони. Я врал тебе двадцать один год. Едва не проткнув кожу ладони собственным ногтем в кармане, Питер больно прикусил нижнюю губу, чтобы сильнее ощутить, сильнее показать собственному сердцу, как он ненавидит его. — Тот человек, о котором теперь гадает весь Интернет… Тот, кого я люблю — это ты. Всегда был ты. Поэтому я никогда ничего не говорил СМИ. По этой причине редко делился с тобой своей личной жизнью. Ты всё равно не поймёшь, Тони, — Питер впервые за все годы перевёл полный уверенности взгляд на безэмоционально глядящего на него лучшего друга. — Ни за что не поймёшь и вряд ли захочешь понять, каково это, когда человек, которого ты любишь, не какая-нибудь помощница или девушка с приёма, а тот, кому ты двадцать один год подряд говоришь «я твой друг», — слова давались невероятно легко к концу, словно он поведал пастору о своём грехе. — Ну как? Это ты хотел услышать, когда пришёл сюда, Тони? Если да, то радуйся — я впервые за эти годы тебе не вру. Если нет, ты знаешь, где дверь. Она всегда открыта. Вдох. Выдох. Звенящая тишина. Питер оказался обезоружен. Когда через долгие мгновения, кажущиеся вечностью, Тони слез с его стола и молча направился к двери, Питер во второй раз в жизни отчётливо ощутил, с каким громким треском падает и разбивается на осколки сердце. Стоило за ним закрыться двери, он даже не сумел вдохнуть — так спёрло дыхание от сжавшего горла приступа готовых вот-вот пролиться горячих слёз. Тони ушёл. Просто ушёл. Да, убеждал себя Питер, так и должно было быть. Как он его и попросил. Какой нормальный человек воспринял бы этот факт с полпинка, верно? Ему ещё очень повезёт, если они поговорят в ближайшие пару недель, если Тони в принципе не решит прервать любое общение, пока не переварит информацию, что лучший друг врал ему двадцать один год и всегда помогал с девушками, хотя сам любил его. Очень попахивало лицемерием, но Питеру было в этот момент чертовски плевать. Пройдя на одеревеневших ногах до того места, куда полетела ручка, он опустился на корточки, неспешно её поднял, покрутил на пальцах и подумал, что отношения — это вот как она. В одну секунду могут быть в надёжных руках, делать своё дело, а потом быть выкинутыми куда-то за борт, где холодно, одиноко и темно. Питер неспешно прошёл до стола, положил ручку поверх бумаг и таки не сдержал двух предательских мокрых дорожек, одновременно обжёгших кожу щёк. «Ты знал, что так будет. Ещё тогда», — мерзко напоминал внутренний голос, плюя, что он из последних сил сдерживал желание бросить к чертям всю работу и уехать домой. Домой-домой. К Мэй. Она тоже понимала, что так будет, и всячески пыталась поддержать, когда Питер вскользь заговаривал об этом. А теперь оно произошло. Питер потерял лучшего друга, которого знал двадцать лет. Потому что сам всё испортил. Оперевшись о стол, он сильно сжал челюсти до противного скрипа, а сердце всё не собиралось отпускать. Оно, как нарочно, билось-билось-билось, норовя добраться до горла и выпрыгнуть на этот чёртов стол. Это было слишком даже для него. Потерять Тони всего после двух минут прямого признания в любви. А он просто ушёл, и ведь не обернулся. Хотя, подумал Питер, шмыгнув носом, с чего бы ему оборачиваться? Ради чего? Ради кого? Ради него — идиота, который молчал столько лет, чтобы потом потерять всё за раз? Нет-нет, это было бы не в духе Тони. Это был бы уже не он, а кто-то совершенно другой. Питер уже вовсю представлял, как вечером повсюду появятся заголовки о скорой свадьбе известного миллиардера Тони Старка и его будущей жены Пеппер Поттс. Тони по-любому поступит именно так, потому что не захочет ничего усложнять, потому что захочет поставить точку там, где в принципе никогда и не было запятой или вопросительного знака. Нет-нет, он же взрослый мужчина, да? А мужчины не льют слёз из-за того, что предсказывали до того, как что-то произошло. Быстро стерев тыльной стороной ладони мокрые следы на щеках, Питер на тех же деревянных ногах подошёл к панорамному окну, всмотрелся в перекрёсток внизу и подумал, что у него ещё остались Мэй, Нед, ЭмДжей, Гарри… Он ведь не один. Пусть без Тони, но не один. Справится как-нибудь. Может, они даже вскоре поговорят. Вместо жалости к себе он ощутил только беспросветную злость неизвестно к кому: к себе, к Вселенной или к самой ситуации в целом. Какого чёрта? Почему? Почему Тони столько лет мог спать с кем попало, увлекаться кем захочет, думать о том, делать или не делать предложение чудесной Пеппер Поттс, а… Почему Питер не имел на это права? Почему, даже будучи в серьёзных отношениях, он никогда не забывал о Тони? Почему всегда смотрел в потолок, на парня или девушку рядом с ним и понимал, что это не то, что они все не Тони? Он что, где-то в прошлой жизни так накосячил перед ним, поэтому в этой отматывал срок и страдал? Услышав в коридоре приближающиеся шаги, Питер невольно подумал, что это наверняка тот молодой парнишка, устроившийся к ним на стажировку месяц назад. Майлз, кажется? И вовсе не ожидал увидеть Тони, захлопнувшего дверь с такой силой, как будто она была виновата во всех смертных грехах. Питер даже вздрогнул от неожиданности, не сумев ни чего-либо спросить, ни удивиться, ни понять, что вообще происходит и почему тот никуда не ушёл. Едва приоткрыв рот в вопросе, он тут же его закрыл, когда Тони приложил карточку к дверному замку с паролем, та звонко пиликнула, оповещая о блокировке, и, повернувшись, засунул ту во внутренний карман пиджака. Питер тут же нахмурился, поняв, что в этом было что-то не чисто. — Откуда у тебя эта карточка? — указав на друга, он сделал неуверенный шаг вперёд. Тони неторопливо засунул ладони в карманы брюк и неспешно направился к нему. — Ты всегда хранишь её у Мишель, потому что часто теряешь ключи, а пароль можешь забыть через минуту, как придумал, — спокойно пояснил он, останавливаясь на расстоянии двух шагов. — А ещё я знаю, что ровно через полчаса к тебе нагрянут все, кто может, и ты ничего не сможешь сделать, потому что привык уделять время всем и каждому. Так что я сбегал вниз, взял карточку у твоей подружки и распустил всех на обед раньше времени, чтобы никто и ни по какой причине сюда не пришёл. Итак, о нашем разговоре, — Тони властно вскинул подбородок, как делал всегда, и вслед за ним потянул вверх правую бровь. — Единственное, что я хочу спросить, это — какого хрена, Паркер? — О, нет, Старк, я не собираюсь разговаривать в таком тоне! — выставив руку вперёд, Питер упрямо поджал губы и указал взглядом на свою ладонь. — Дай сюда карточку. — Даже не надейся, Питер, — просто сказал Тони, не меняя выражения лица. — Сначала ты ответишь на всё, что я спрошу. — А я сказал, что не собираюсь разговаривать на эмоциях, — Питер терпеливо продолжил держать ладонь кверху. — Я же попросил: либо останься, либо уйди. Ты, кажется, ушёл, — он снова указал взглядом на руку. — Вот и иди. Я не буду говорить с тобой, пока ты всё не обдумаешь. Тони и бровью не повёл, не собираясь даже опускать взгляда ниже уровня его лица. — Уже обдумал. — Ничего ты не обдумал, — парировал Питер, раздражаясь. Его правда вообще ни во что не ставили? — Если бы обдумал, то был бы далеко не здесь. — Напомни, когда это я следовал правилам? — Тони вскинул и вторую бровь. — Никогда, если быть точным. Ты поставил меня перед условием, я его выполнил. Ушёл, чтобы взять карточку, и остался, чтобы поговорить. — Ну конечно, — опустив одну ладонь, второй Питер потёр пульсирующие от напряжения веки. — Тебе всегда всё нужно перевернуть. — Рад, что ты так хорошо меня понимаешь, — Тони пододвинул его папки и расселся на столе, закинув ногу на ногу. — Я не уйду, пока не получу ответы на свои вопросы. — Что ты хочешь от меня услышать? — вскинулся Питер, сделав заметный шаг назад. — Что я извиняюсь? Хорошо. Я искренне извиняюсь, что врал тебе, и искренне извиняюсь, что позволил этому идиотскому чувству завладеть мной, — отрапортовал он на уровне скороговорки и указал взглядом на дверь. — Можешь идти. Мне больше нечего сказать. — Почему ты не сказал мне раньше, Питер? — Тони проигнорировал абсолютно всё, что он сказал. — Не отрицаю своих недостатков, однако когда дело касается тебя, я настолько ужасный человек и хреновый друг, что ты держал это в секрете столько лет? Питер запрокинул голову и молча помолился, чтобы этот день подошёл к концу. Отлично. Тони теперь думал, что Питер видит в нём плохого друга. Сказал бы он раньше, и что? Что бы изменил? Да даже если взять нынешнюю ситуацию. Что изменится? Тони резко пообещает ему достать звезду с неба? Вычеркнет из прошедших лет все его взаимоотношения с другими людьми, особенно те, которые не длились дольше одной ночи? Что он сделает? Что? Питер не сможет вернуться на годы назад, за шкирку подтащить себя к нему и попросить сказать правду как есть. Не сможет взять слова назад и притвориться, будто ничего не было. Ему хотелось к Мэй, в Куинс, в свою комнату, где правда хранилось барахло со школьных времён. Питер бы забрался в свою старую кровать, накрылся одеялом с головой, вернулся мысленно в их семнадцать и попытался вспомнить, когда же первый раз подумал о Тони в этом ключе. Он бы очень хотел понять, за что именно влюбился тогда — за широкие карие глаза, сочащиеся неподдельным интересом, за улыбку, так часто растянутую на губах, за то, что всегда реагировал на проблемы с позитивом, не считая нужным тратить на них своё время, или за то, что буквально с полупинка отвадил от него Флеша Томпсона, потому что с Энтони Старком в школе никто не решался связываться вплоть до самого выпускного. Пожалуй, за всё сразу. Но теперь, спустя годы, Питер мог назвать гораздо больше черт, которые любил, даже несмотря на то, что некоторые были скорее минусами для всего остального мира. Вот только глаза были такими же, просто более уставшими, с морщинками вокруг них, и волосы он укладывал по-другому, и сменил кучу одеколонов, где ни один запах ни разу не напоминал другой, и голос его стал грубее в силу возраста, и сам он… Повзрослел. И даже за этот факт Питер тоже его любил. Потому что через все эти стадии взросления прошёл с ним именно он. — А что бы это изменило, Тони? — усмехнувшись, Питер едва заметно пожал плечами и отвёл взгляд на развернувший город под окном. — Я не хотел портить нашу дружбу, потому что дорожу ей. — Когда ты понял это? — тот задумчиво обвёл взглядом его точёный профиль и скрестил руки на груди. — Прямо в пятнадцать? Так рано? — В каком смысле рано? — если бы Питер был котом, то он бы обязательно взъерошился. — Сначала думал, что это гормоны. Мало ли, чего они могли захотеть в пубертат, — неопределённо повёл плечом в знак подтверждения. — Окончательно понял в двадцать один, после того, как у тебя… ну, сам знаешь. А потом оно само крепчало. — Допустим, — задумчиво хмыкнул Тони, встретившись с ним взглядом, — ты не сказал ни в пятнадцать, ни в двадцать один, ни в двадцать пять. А шесть лет назад что помешало сказать? Питер настолько округлил глаза, что показалось, будто они просто вылезут из глазниц. Он очень хорошо помнил тот период. Не самый худший, но и не самый лучший. С появлением Джеймса Роудса в его жизни так вообще. — Тебе напомнить, где ты шлялся в это время? — предрекая возмущение, он выставил руку в остерегающем жесте. — Нет, стой, не хочу вспоминать твои попойки с Роуди. Ответ прост, Тони: и что бы это изменило? Да даже сейчас, — Питер неоднозначно повёл ладонью в воздухе. — Вот узнал ты, и что? Пеппер резко исчезнет из твоей жизни вместе с по меньшей мере сотней людей, которыми ты когда-либо интересовался? Мы останемся одни на всей Земле, что у тебя тупо другого выбора не будет? — Ты сейчас в своём уме? — Тони на пару секунд завис, а затем качнул головой и неверяще окинул его долгим взглядом. — Считаешь, я бы обратил на тебя внимание только в этом случае? Тебе по пальцам перечислить, сколько всего ты сделал для меня за эти чёртовы двадцать лет? Питер пожал плечами, зная, что нет. Даже в этом случае Тони бы наверняка создал какой-то высокотехнологичный андройд, который бы удовлетворял все его физиологические потребности. Вот уж кто-кто, а он бы не пропал. Просто в его голове был алгоритм, где Питер понимался как «лучший друг», пока все другие возможные комбинации блокировались системой и полностью отвергались ей по ненадобности. Мог ли Тони обратить на него внимание? Возможно, да. Встреться они, к примеру, только теперь, и то из-за сотрудничества компаний. В этом случае да, мог бы. Ну, или немного раньше, лет так в двадцать семь, пока Питер ещё не открыл «Паркер Индастриз», а Тони стал бы одним из его первых спонсоров. Всё могло бы быть по-другому, но они уже считались друзьями. А на друзей с привилегиями Питер бы не пошёл, потому что знал себе цену, пусть она и не была такой же высокой, как у той же Пеппер, например. Он был… проще. Его не надо было добиваться месяцами. Уэйд вон просто предложил прокатиться на байке, и Питер сразу понял, что не против попробовать с ним, раз единственный вариант всё равно занят. — Сделал. Потому что мы друзья, вне зависимости от того, чувствую я к тебе что-то или нет, это в любом случае будет константа, — вырвалось из него самое честное, болезненное и правильное. — Поэтому не пытайся перебороть себя, пожалуйста, и давай сделаем вид, что этого разговора не было. Так будет проще. Тони некоторое время молча смотрел на него, а затем спрыгнул со стола, подошёл неспешной походкой к нему и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, вопросительно вскинул бровь, заранее призывая к ответу на пока не заданный вопрос. Питер не сдвинулся с места, не считая нужным больше сбегать или уклоняться от правды. Всё равно знает, всё равно хочет понять, в какой момент дал ложную надежду. — Проще мне или тебе? — задал Тони неожиданный провокационный вопрос, на который Питер не сразу нашёлся с ответом. — Не думаешь, что такое не очень-то легко забыть? Я постоянно нахожусь рядом с тобой. Мы практически каждый день оказываемся наедине в одном помещении, — по мере перечисления он слишком уж меланхолично наблюдал за тем, сколько понимания и осознанности плескалось в глубине чужих глазах. Уставших, отчаянных и совсем ничего не ждущих. — Добавь к этому то, что ближе тебя у меня никого нет, соответственно, я в любом случае буду хотеть регулярного общения. Так как ты собираешься облегчить мне жизнь? — Пожалуй, с этой точки зрения сложнее, чем я думал, — несколько растерянно выдохнул Питер, прикусил губу и задумчиво потёр подбородок. — Но тоже вполне осуществимо. Можно свести до минимума наше контактирование наедине, чтобы ты не чувствовал себя неуютно. Я могу появляться тогда, когда ты с Пеппер или с Хеппи. В крайнем случае буду брать Неда, он давно хотел добраться до твоей мастерской. Он ведёт мои блоги, ему нужен новый материал. Есть ещё один вариант, но так, как план «С»… — Это правда стоит таких сложностей? — прервал его Тони, решив не дослушивать до конца все возможные варианты и добраться до того, о чём Питер никогда не говорил. — Ты уверяешь, что мне будет неуютно, а что насчёт тебя? Тебе станет легче, если мы не будем контактировать как прежде? — Тони сделал ещё шаг, окончательно нарушая личное пространство Питера и заполняя собой его обзор. — Столько лет молчать, чтобы сделать себе ещё хуже? Питер покатал на языке этот вопрос, обдумывая, стоил ли Тони этого. Может, правильно было бы сразу же разорвать все контакты, чтобы окончательно не испортить и без того держащиеся на грани дружеские отношения? — Я своё уже отстрадал, Тони, — он невесело улыбнулся ему, скрестив руки на груди для какой-никакой дистанции. — Давно принял и смирился. Лучше о себе подумай, — Питер кивнул ему на грудь. — Тебе теперь с этим жить и проходить через все этапы осознания в ускоренном режиме. У меня-то хоть фора была, у тебя её нет. Он попытался пошутить, зная, что это не одно и то же. Чувствовать себя виноватым из-за чувств и вдруг узнать, что к тебе их испытывает кто-то другой — не одно и то же. Он бы всё отдал, чтобы в мире существовала возможность стирать память. Им обоим бы она не помешала. Питер бы хоть научился оценивать окружающие лица не через призму типичного старковского поведения. Тони неверяще вскинул брови в удивлении и лизнул пересохшие губы. — Мне не нужны такие жертвы, Питер, особенно — твои. Оно того не стоит. Питер отрицательно мотнул головой. — Нет, стоит. Ты просто пока не осознал. Глаза Тони отчего-то загорелись очень нехорошей эмоцией, которую он редко испытывал по отношению к нему. Какая-то глубинная злость на грани праведного гнева, что лез из груди, вспарывал глотку и норовил снести весь мир на своём пути. Питер тоже злился, то и дело смотря в зеркало, находя ответы в своих глазах и пытаясь смириться, что оно уже ни за что не изменится. Это было сложно, но он справился. Смирился. Успокоился. Несколько лет уже не ревел. И Тони со временем справится. Это не так сложно, правда. Просто надо немного подождать. — А я считаю, что не стоит, — уверенно опроверг его мысль Тони, резко повысив тона голоса. — Если бы ты дал знать раньше, тебе бы не пришлось столько лет страдать самосжиранием, всё могло сложиться иначе. Сейчас могло быть иначе. Тебе надо было просто сказать, Питер. И это стало последним выстрелом в настрадавшийся кровоточащий орган. Ощутив небывалую волну гнева, Питер подавил навернувшиеся на глаза слёзы и ощутимо ткнул Тони в грудь, выделяющуюся за тёмной футболкой под утеплённым пиджаком. — Да что было бы иначе? Что?! — хотелось выйти из кабинета, надышаться свежим воздухом, проветрить уставшую от всего голову. Питер бы столько всего сделал, лишь бы прекратить этот никуда не ведущий разговор. — Что бы ты сделал? А я подскажу — ни-че-го! — практически по слогам прорычал Питер, снова ощутимо ткнув ему в грудь. — Потому что с этим ничего нельзя сделать! Я не рубильник, мои идиотские чувства нельзя просто взять и выключить, это не так работает, Старк! Меня нельзя переключить на кого-то другого, потому что этот кто-то не то, что мне нужно! У меня не получается перескакивать, как у тебя, чёрт возьми, я не так устроен! Поэтому, пожалуйста, — процедив это сквозь зубы, Питер хотел утопиться в любимых глазах, искрящихся неподдельной злостью с каждым произнесённым им словом. — Если не хочешь сделать мне больнее, просто уйди. Как друг прошу, Тони. Не дави на меня. Повисшую между ними тишину можно было прорезать канцелярским ножом, что валялся в верхнем ящике стола. Они смотрели друг на друга горящими злостью взглядами, полными всего и в то же время ничего. Питер хотел было отступить, извиниться, выдернуть карточку из чужого внутреннего кармана и первым уйти, добраться до холодного декабрьского Нью-Йорка, втянуть всей грудью ледяной воздух, чтобы подавить отчаянную истерику, но… — Что бы я сделал, говоришь? — прошипел Тони, подавшись навстречу его ладони. — Как минимум вот это. Не успел Питер пообещать, что ещё слово и он точно ему врежет, как его резко ухватили за затылок и припечатали в полуоткрытые губы грубым поцелуем. Реальность резко поплыла перед глазами, не желая собираться в единое целое, а мозг, кажется, на некоторые доли секунд окончательно отказал. Он по инерции ухватился за полы не своего пиджака, пытаясь прийти в себя, проанализировать, понять, потому что — какого чёрта?! А Тони не спросил разрешения, когда протолкнулся языком в горячий рот, столкнулся с его языком и сплёлся с ним до потери пульса, не давая отстраниться, прижимая грудью к себе, вылизывая заалевшие губы и грубо прикусывая их зубами. Чтобы наконец-то понял, чтобы перестал нести чушь и выносить мозги просьбами оставить всё как есть. Тони крепко удерживал его за затылок, другой рукой оглаживал поясницу через одежду и прижимал животом к своему, не оставляя расстояния, не позволяя надумать то, чего нет. Его бородка ощутимо царапала идеально бритую кожу, его дыхание обжигало щёки, в нём хотелось раствориться до россыпи звёзд перед глазами и ничего больше не хотеть. А Питер, в общем-то, и не хотел, не веря, что это не какой-нибудь глюк. Тони не мог целовать его своими губами, о которых он думал с пятнадцати лет. Он не мог быть таким грубым и осторожным одновременно. Это же… невозможно. Лучшие друзья так не делают. Хотя, судя по нехватке воздуха, где-то таки делают. Во всяком случае, Тони делает. — Что-то мне подсказывает, такой вариант ты даже не рассматривал, — умозаключил он, отпустив затылок Питера, но не позволив ему далеко отойти. Тот моргнул несколько раз, приходя в себя, недоверчиво оглядел его такое близкое родное лицо и выдавил тихое: — Ты… давно? — Где-то с двадцати пяти, — протянул Тони, сосредоточенно припоминая и вызывая у Питера нервный смешок. — Так что я прошёл все твои стадии отторжения и принятия. Не двадцать один год, конечно, но одиннадцать лет тоже ничего, согласен? Поэтому благодари свою болтливость и мою догадливость за наш разговор. Уверен, ты бы ещё столько же лет молчал. — Подожди! — мотнув головой, Питер упёрся ладонью ему в грудь и вопросительно заглянул в карие глаза. Он очень хотел ущипнуть себя, чтобы поверить в правдивость происходящего, но вопрос пока волновал его сильнее этого момента. — Ты предъявляешь мне претензии, что я мог бы сказать раньше, а сам? У тебя было меньше останавливающих факторов. Мог бы сказать первым. — Ошибаешься, — заметил Тони, всё же чуть отодвинувшись от него, и, найдя его ладонь, успокаивающе огладил её большим пальцем. — Я тоже не хотел терять тебя. У меня были предположения, что, возможно, — он проследил за тем, как его собственный палец проходится по бледной коже ладони Питера, — ты темнишь похлеще меня, но это были только догадки. Я не мог из-за них поставить на кон наши отношения. Поэтому нет, — Тони мягко приподнял уголки губ при взгляде на него. — Мне не было проще. Не мог намекнуть как-нибудь получше, а? Я же замечал другие намёки. — Ты это мне говоришь? — Питер возмущённо насупился, попытался выдернуть ладонь, сделать полшага назад и высказать всё, что думает. — Да я все эти годы намекал! Не прямым текстом, но аккуратно. Интервью просто стало пиком, поэтому я сболтнул лишнее, которое ты не мог не понять. А в остальном — мои постоянные отсылки к прошлому, то, что я каждый день могу не отвечать всей компании, зато реагировать на все твои сообщения, или быть занятым, но отвечать тебе на звонки… — Питер подался вперёд, указывая на Тони и вскидывая левую бровь. — Это всё и было намёком. Поэтому даже не вздумай сваливать вину на меня, Тони, потому что твоих намёков, — Питер многозначительно обвёл его с головы до ног многозначительным взглядом. — Я вот вообще ни разу не замечал. Кажется, это ощутимо задело его, потому что Тони сразу же не менее возмущённо вскинулся. — Ну, приехали, — изумился он, перехватывая ладонь Питера у своей груди. — А ты думаешь, я просто так катался с тобой по Бронксу? По-твоему, мне больше заняться тогда было нечем? Стоило Питеру удивлённо вскинуть брови и попытаться что-то сказать, Тони закатил глаза и сделал шаг назад, утягивая вслед за собой. Он вновь сел на стол, поставил его между своих разведённых ног и уместил ладони у него на талии. Питер шёл скорее по инерции, чем потому, что понимал происходящее. Мозг отказывался верить в правдивость, сердце больно сжималось, ожидая какого-то несправедливого подвоха. Нет, у него никогда не было по-нормальному, с чего бы так было сейчас? Не мог Тони одиннадцать лет видеть в нём нечто большее, чем просто лучшего друга, не мог хотеть целовать, обнимать и трогать. Это же нереальный вариант развития событий, одна из самых несбыточных мечт. Стоять спустя двадцать лет между разведённых ног Тони было… странно. Словно он сейчас проснётся в постели и поймёт, что в реальности вот совсем не так. А горячие ладони прожигали даже сквозь рубашку, сдавливающую горло, голова плыла от одного факта, что они — прости, Господи — трогали его в том самом далеко не дружеском подтексте. Питер окончательно поддался слабости, не видя больше смысла выстраивать барьеры, обороняться и пытаться казаться сильнее, чем он есть. Потому что, сказать по правде, его сердце было совсем не железное. Он не был всесильным героем, способным пережить каждое новое препятствие на пути к своему счастью. Сердце — оно же… мягкое, нежное, и чтобы жить, ему нужно такое же отношение в ответ. Одним этим разговором Тони будто и опустошил, и наполнил его всеми эмоциями одновременно. Вытащил на свет то, что Питер скрывал, а потом додал то, чего в нём не хватало. Как он и мечтал в тридцать три. — Оба хороши, — вздохнул Тони, проводя ладонями от его талии к бёдрам. — Как ты не мог явно намекать, так и я не мог прямым текстом говорить, что хочу завалить тебя прямо на мероприятии, — он с усмешкой вернулся ладонями к прежнему месту. — Что, даже не покраснеешь для приличия? — Иди ты, — Питер устало попытался сбросить его руки с себя. — Вечно всё сводишь к сексу. — А как же не сводить? Это важно, — деловито заметил Тони, затем притянул ближе к себе, вынуждая опереться о свои плечи. — Так вот, — он настойчиво продолжил свою мысль, когда Питер снова расслабился в кольце его рук. — Я неспроста спрашивал постоянно про твоих партнёров, мне было интересно, почему ты так редко состоишь в отношениях. Потом у тебя началась Санта-Барбара, в которую как-то попала твоя подружка. Странный период твоей жизни, честно говоря, — он сморщился, будто кто-то включил поблизости отвратительную на его вкус молодёжную музыку. — Я часто намекал на особо важные события нашей юности, если ты не заметил, потому что они важны для меня. Помнишь, когда ты заболел, а компания не укладывалась в сроки? Как думаешь, откуда у вас внезапно взялись дополнительные руки в некоторых отделах? Не из воздуха же они возникли. А когда на День всех Влюблённых ты проныл мне весь мессенджер, что ещё одна попытка сотрудников разнообразить рабочий день и тебя стошнит? Думаешь, я просто так потащил тебя в кофейню возле школы, хотя ехать до неё было по пробкам полтора часа? Каждый мой намёк имел отношение к нашему прошлому, Питер, потому что я помню, как это было тогда, и хочу, чтобы ты тоже помнил это. Поэтому, — Тони плавно огладил ему бока, растянул губы в лёгкой усмешке и с особым намёком посмотрел в затягивающие карие глаза. — Если ты достаточно настрадался и если позволишь мне наверстать упущенное, предлагаю начать делать это с сегодняшнего дня. Я вот очень даже хочу. Питер едва не схватился за грудь, за которой билось радостно подпрыгивающее сердце. Наверстать упущенное? С таким Тони, что знал, чего и как он хотел? Разумеется, Питер был только за. Если их не сдерживала разница в возрасте, социальный статус и прочий бред, то… почему нет? Разве что… — А как же Пеппер? — осторожно спросил Питер, мягко огладив затылок Тони и невольно опустив взгляд вниз. — Пеппер замечательный человек, но она — не ты, — заприметив в глазах Питера очевидную надежду, он протянул руку и осторожно, как раньше, поправил в его уложенной причёске выбившуюся прядь. — Уверен, она найдёт того, кто сделает её счастливой. Но этим кем-то буду не я. Теперь у меня точно другие приоритеты. Питер вновь с мягкой улыбкой огладил его затылок с короткими волосами, задумчиво хмыкнул и подумал, что если всё сложится, их планы насчёт недалёкого будущего удачно сойдутся в один. — Это-то хорошо, конечно, — протянул он, — но тебе придётся вернуться в компанию. Я и так теперь не смогу сосредоточиться, а с тобой вообще на всё наплюю. А ЭмДжей не Пеппер, терпеть не будет, — Питер весело поиграл бровями. — Придёт потом с отчётом и прибьёт. Тони наигранно тяжко вздохнул, пополз ладонями вверх и замер на рёбрах. — В тебе ни капли авантюризма, Питер. Я пытаюсь довести дело до конца, а ты гонишь меня на растерзание совету директоров. Питер хитро сощурился, а потом толкнул его в плечо. — Давай, давай, тебя там ждут. Всё равно затащишь вечером к себе, а до конца рабочего дня не так уж и долго ждать. — Всенепременно затащу, — мурлыкнул Тони ему в подбородок, вырывая судорожный вздох. — И карточку отдать ЭмДжей не забудь, — напомнил Питер, понимая, что такими темпами сможет сосредоточиться на работе не ранее двух часов дня. — У меня другой нет. Проходясь дорожкой поцелуев от подбородка до скулы, Тони потянулся в карман, достал белый прямоугольник и не глядя вложил ему в ладонь. — Сам отдашь. И Питер сам поцеловал его, не так грубо и яростно, как Тони в первый раз, но не менее чувственно и жарко, обхватывая за лицо, вдыхая такой нужный мускусный запах и растворяясь где-то между их общим сбившимся дыханием. Ему уже было всё равно, что и зачем надо доделать к концу дня. Он думал о Тони, о горячих ладонях на бёдрах, о предвкушающем вечере, о тёте Мэй, которая наверняка схватится за сердце и расплачется, о Неде с ЭмДжей, что обязательно выдохнут облегчённое «ну наконец-то», и о том, что теперь он точно знает, каковы губы Старка на вкус, когда тот сминает его своими. По скромному мнению Питера, они были идеальными.