Пряничный домик

Проводив Эмиля и его друга в кабинет, Роберт поцеловал своего омежку: - Мы ещё пару партий раскидаем и по домам. Не скучай, малыш. Эмиль улыбнулся. - Играй, Робби… Я-то никуда не денусь. Буду тебя ждать. За Аксом отец заедет через час. - Ну вот и здорово, мы как раз к тому времени тоже разбежимся. Из-за широкой спины Эмиля высунулся Аксель и, просительно глядя на альфу, сказал: - Герр Альбах, я могу… - Само собой, Акс. У меня эта штука исключительно для красоты здесь валяется, я же тебе сказал – пользуйся сколько хочешь. - Спасибо, - с восторгом, загоревшимся в серых глазах, поблагодарил юный омега, сложив руки лодочкой на узкой груди, как будто собирался молиться. Эмиль смешливо фыркнул: - Акс всякий раз в экстазе, когда дорывается до своей любимой красавицы… - О да, это так, - с жаром, вообще-то абсолютно ему не свойственным, подтвердил Аксель. – Вряд ли мне когда-нибудь доведётся держать в руках что-либо подобное, и я безумно благодарен вам, герр Альбах, что вы разрешаете мне пользоваться ею. Это неслыханно щедрый жест. - Я вообще щедрый малый, - весело сказал Роберт, подмигивая Акселю и быстро взглядывая на Эмиля – омежка улыбался. – Как думаешь, Акс, хороший из меня выйдет муж? - Я думаю, просто великолепный, - серьёзно сказал худенький омега. Эмиль, продолжая улыбаться, покачал головой - но взгляд его был очень довольным. Оставив омежек в кабинете, Роберт вернулся к друзьям. Брошенный мужем Клаус физически не выносил вида чужого личного счастья – если верить его собственным словам, однако же никуда из-за стола не делся. Правда, успел употребить добрых полбутылки коньяку. Альбах, садясь на своё место, выразил сомнение, что фон Шенк сможет продолжать игру. - Не надо тут, - брюзгливо сказал несчастный рогоносец. – Я свою норму знаю. - Толку-то, что ты её знаешь, - заметил Манн. – Всё равно не соблюдаешь никогда. Клаусхен, ты так и в самом деле сопьёшься. Бернти прав – держи себя в руках. Лингардт, которому, очевидно, наскучило поучать Клауса, ничего не сказал, только брезгливо дёрнул уголком красивых тонких губ, и начал сдавать карты. Все пятеро альф сделали ставки, перешучиваясь по поводу откровенно путающего масти Клауса. Из кабинета в этот момент зазвучала прекрасная, немного грустная музыка – кто-то играл на скрипке серенаду Шуберта. Даже не слишком понимающие в классике Манн и Руди навострили уши, Роберт, подперев кулаком щёку, слушал с видимым удовольствием, Клаус же через несколько секунд начал всхлипывать. Мелодия окончилась – она была короткой, всего несколько минут. И в наступившей тишине послышался тихий голос Бернта: - Кто это… Господи, кто это играл?.. Это блестяще… гениально… Всегда сдержанного Лингардта нельзя было узнать – его глаза горели, а лицо выражало абсолютный восторг: - Это же просто великолепно! В первый раз слышу такое исполнение… Так свежо, так… ново! Потрясающее звучание! Альбах, чёрт тебя возьми, это запись? Чья? У тебя-то такое откуда, тебе же по ушам целый полк медведей прошёл?! Роберт выглядел слегка растерянным: - Запись? Да ну, какая там запись, это Аксель. Он на моём «Бергонци» играет, я ему разрешаю. Он в консерватории учится. - Учится?.. – Теперь уже растерялся Бернт. – Он всего лишь студент, и уже так играет?! Боже… - Ну да, он лауреат конкурса какого-то. И не одного. Ты же молодых исполнителей не слушаешь, сноб, тебе виртуозов подавай. - Ну вот что, - Лингардт бросил карты на стол. – Веди его сюда. Я настаиваю, чтобы ты нас познакомил. Он же друг Эмиля? Вот и прекрасно. Руди, метнись на кухню, поставь чайник и принеси пирожные, одна нога здесь, другая там. Будем пить чай. К чертям покер. *** Гости разошлись за полночь – Руди жил через два дома, в стельку пьяного Клауса увёз на такси ворчащий Альбрехт, а Бернт, вызвав «автопилот» для старенького «Фольксвагена», на котором приехал за Акселем его отец, увёз их обоих – и самого омежку, и его ничего не понимающего родителя, - на своём «Майбахе». Аксель, садясь в роскошную машину, смотрел на провожающего его Эмиля абсолютно квадратными глазами. Роберт, стоя за спиной своего возлюбленного и прижимаясь к его тёплой спинке, заговорщически подмигнул юному музыканту. Когда огни фар «Майбаха» скрылись за поворотом на Данцигерштрассе, Эмиль зябко поёжился и взглянул на альфу: - Робби, давай прогуляемся, так красиво на улице… Только мне нужно пальто надеть, а то околею. - Давай, - охотно согласился Роберт. Он знал, что подобного рода прогулки настраивают его омежку на романтический лад. Эмиль приходил в восторг от таких незаметных мелочей, которые вроде бы окружают людей постоянно – от золотой осени в старом городе, от красоты падающего хлопьями снега, на который он часами мог смотреть в окно, от цветущей клумбы, витрины кондитерской или забавного вида рыжего кота, развалившегося на крыльце старой молочной лавки. Возможно, именно поэтому Эмилю удавалось почти постоянно сохранять оптимизм и спокойствие – ему не нужно было много для хорошего настроения. Лёгкость омежкиного характера приводила альфу в состояние, близкое к эйфорическому: он столько наслушался от товарищей об истеричности и требовательности омег, с которыми приходится нянчиться, развлекать их и ублажать, чтобы не сбежали или не превратили жизнь мужа в латиноамериканский сериал, а с Эмилем было хорошо и просто. Омега надел пальто и тёплые ботинки, и они отправились гулять по ночному городу - Берлин под тихо падающим снегом был похож на городок из рождественской сказки. Дошли до Арнсвальдер Платц, повернули обратно. У дома, прежде чем открыть электронный замок, Роберт мягко повернул Эмиля к себе, осторожно поднял круглое личико омеги за подбородок и коснулся прохладных губ невесомым поцелуем: - Ты моё счастье… В ответ ему сияли радостью из-под мохнатых ресниц любимые голубые глаза. …Ночью альфа стоял у окна и смотрел на падающий снег. Всю жизнь Роберт не любил зиму, а вот теперь она кажется ему вполне приемлемой – и даже нравится. Можно сидеть у камина, можно валяться в мягкой постели, когда рядом с тобой милое, уютное, любящее создание, чьи нежность и тепло принадлежат только тебе. А можно вот так стоять у окна, слушая тишину, которую нарушают лишь чуть слышное тиканье часов и размеренное дыхание спящего омежки. Эмильхен устал, и после душа мгновенно уснул. А его альфа, бездумно улыбаясь сам не зная чему, следил за падающими хлопьями, золотыми от света уличных фонарей. Они принимали душ вместе, вдвоём, без конца целуясь и лаская друг друга, и альфа до сих пор млел от ощущения под пальцами бархатной кожи, от мягкости любимого тела и немного неуверенных, но исполненных желания объятий своего мальчика. Эмиль был невинен, и совсем ничего не умел – но он каким-то шестым чувством угадывал, как именно нужно сделать, чтобы Роберту было приятно, – а тот, в свою очередь, не испытывал такого удовольствия ни с одним из тех вполне искушённых в сексе омег, которых время от времени жизнь подкидывала ему в постель. Вот и в этот раз – и не было-то ничего толком, просто они впервые оказались полностью обнаженными, и тело омежки привело альфу в полный восторг. То, что казалось ему соблазнительным даже в не самой откровенной одежде, без неё просто сводило Альбаха с ума. Эмиль не тёк, и Роберту не составляло труда не настаивать на постели – он ограничился тем, что покрыл нежными поцелуями бархатные, как абрикосы, щёчки своего малыша, шею, плечи, грудь с едва намеченными маленькими сосочками, и особенно долго альфа ласкал самую любимую часть омежкиного тела – чуть округлый мягкий животик. Когда он вылизывал и целовал местечко около пупка, он буквально чувствовал на языке вкус так любимых его сладкоежкой взбитых сливок. Спустившись ниже и осторожно сжимая сильными ладонями круглую, упругую попку, альфа с наслаждением обхватил губами небольшой аккуратный член омежки – ему показалось, что он держит во рту карамель, так невероятно хорош был аромат его малыша. Эмиль тихонько, сладко и будто немного смущённо постанывал, прогибаясь в спинке, мальчик полностью расслабился, его пальцы перебирали жестковатые тёмно-русые пряди волос Роберта, и ему не понадобилось много времени, чтобы кончить. Потом омежка обвил руками шею своего альфы, обмякнув и переводя сбившееся дыхание, а тот не прекращал сжимать в обьятиях его прелестное полненькое тело, слушая, как часто бьётся под увлажнившейся сливочно-белой кожей любимое сердечко. - Тебе понравилось, милый? – шёпотом спросил он. Эмиль вместо ответа жадно поцеловал его шею и плечо – мальчик всё ещё не мог отдышаться. Он наконец оторвал голову от груди альфы и улыбнулся – круглое его личико заливал горячий румянец, и Роберт, ещё несколько раз поцеловав своего омежку, снова увлёк его в душ. Чередуя тёплые струи с прохладными и водным массажем, альфа довёл омежку до состояния полной истомы – по окончании Эмиль буквально засыпал на ходу. Отведя любимого в спальню, Роберт уложил его, почти уже спящего, в свою постель и укрыл пуховым одеялом – камин не топился уже давно, и в квартире стало прохладно. Сонный омежка не был так стеснителен, как бодрствуюший, и пожелал спокойной ночи своему альфе с помощью долгого нежного поцелуя. - Спи крепко, солнышко, - Альбах потёрся носом о носик Эмиля. – Отдыхай. Пусть тебе приснится что-нибудь очень хорошее… И вот малыш спит, а Роберт любуется падающим с неба, как пух, снегом. Он думал о том, как весной возьмёт своего Эмильхена замуж, как рада будет мама – ей очень нравится выбор сына, фрау Гитта просто влюбилась в будущего зятя, души в нём не чает. О том, как он купит дом где-нибудь в Потсдаме или на каком-нибудь из озёр, большой, хороший, очень красивый и удобный дом с участком земли, огороженной живой изгородью, и собственной рощей дубов и лип. Там будет всё – и причал для лодки на озере, и пруд с кувшинками, а Эмиль устроит себе оранжерею, в которой будут расти все цветы, какие ему захочется иметь. У Роберта начинало теснить в груди от предчувствия счастья – альфа уже видел и себя, разбирающего деловые бумажки на столе под ветвями цветущего миндаля, и своего Эмильхена – как он перебирает какие-то ростки на свежем воздухе у входа в оранжерею, улыбающийся, кругленький, любимый, беременный их первенцем, - и старого герра Баумштигера, подстригающего кусты самшита, и мать, приехавшую в гости из города с открыткой от вечно занятого отца и подарками для будущего малыша. В том, что именно так всё и будет, Альбах не сомневался. Это всё в его руках, и альфа понимал – он будет счастлив только тогда, когда сможет сделать счастливым Эмиля. Радость и удовольствие, что он доставит своему омежке, вернутся к нему сторицей – вот такая уж это штука, любовь, если дарить её тому, кто тоже любит тебя. Роберт вдруг почувствовал, что ему тоже хочется спать. Он потянулся – с чувством, медленно, разминая гибкое сильное тело, - и быстро сбросил халат. Забравшись под одеяло, он лёг к Эмилю, обняв его, прижался грудью к спине, а пахом – к соблазнительной округлости омежкиной попки, поцеловал тёплый затылок. Засыпая, альфа подумал: «Всё, завтра иду покупать кольца…».