Sonne

Клаус Ягер лениво потягивал безупречный виски, закинув ноги на стол. Идеально выглаженная белая рубашка съехала, открывая вид на бледную кожу груди. Он очень давно не видел солнца, кожа совсем побледнела. Черный галстук же давно беспомощно лежал у окна, напоминая о недавно бушующей страсти. Все происходило слишком быстро, слишком горячо и отчаянно. Но сейчас был момент затишья. Каждый думал о своем, приходил в себя и сожалел, что все произошло так быстро. Хотелось растянуть каждое мгновение на тысячу часов, медленно и вдумчиво наслаждаться чувствами, накрывшими с головой. Темные растрепанные волосы падали Ягеру на голубые глаза, мечтательно прикрытые, и он постоянно мотал головой, чтобы хоть немного их убрать. И делал это он так лениво и расслабленно, будто бы они совсем ему не мешали. Но непослушные пряди снова и снова закрывали ему прекрасный вид. У камина стоял Николай Ивушкин, игривые отблески огня весело бегали по его фигуре, принося с собой тепло и уют. Его тонкий силуэт обрамлял приятный желтый цвет светильника, а огонь только придавал Николаю схожесть с солнцем. Он будто бы светился, являясь для Ягера единственным светлым уголком в жизни. И сейчас он никак не мог наглядеться на него. Николай задумчиво рассматривал свой бокал виски, и Ягер мог только догадываться, о чем он сейчас думает. Толстое стекло причудливо пропускало через себя блики, отражая их и придавая напитку потрясающий янтарный оттенок. Невольно залюбовавшись им, Ивушкин обернулся. Серый пронзительный взгляд встретился с теплым голубым. — Komm zu mir, mein Lieber, — тихий голос приятно разрушил тишину. Николаю не потребовался переводчик, чтоб понять, о чем говорит Ягер. Немецкий с его уст слетал приятной мелодичной трелью, он был не таким, как у других немцев. И поэтому Ивушкину нравилось слышать немецкую речь Клауса. Он даже выучил несколько необходимых фраз, но они не получались у него такими же приятными и мягкими. Николай поставил свой бокал на полку камина, поправил подвернутые рукава белоснежной рубашки. Мягко улыбнувшись, он подошел к сидящему Ягеру, который уже опустил ноги со стола и настойчиво притянул Ивушкина на колени, обнимая одной рукой за талию, а другой мягко поправляя его короткие волосы. — Du bist wunderсhön, — он нежно провел по щеке Николая и мягко поцеловал в губы. Сейчас им не хотелось торопиться, они с упоением наслаждались каждым мгновением, проведенным вместе. Их руки легко и почти невесомо касались разгоряченной кожи, изучая и запоминая. Длинные теплые поцелуи приносили им недолгие, но такие желанные моменты спокойствия, зажигая надежду на то, что все будет хорошо. В минуты уединения они начинали верить, что смогут преодолеть все неприятности судьбы, смогут обойти тех, кто хочет и может им помешать. Они были друг для друга недостающими элементами. Но все это продолжалось до тех пор, пока они были вместе в этом кабинете. Тут они могли расслабиться и не стесняться своих желаний. Расстегивая ширинку Ягера, Ивушкин не чувствовал ни капли ненависти, он осыпал бледную кожу с многочисленными шрамами невесомыми поцелуями, наслаждаясь стонами Клауса. Он не думал о том, что делает Ягер на поле боя и даже не вспоминал, что находится у него в плену, когда обхватывал твердый член ладонью и ловил стоны губами. Они просто наслаждались телами друг друга. Им даже не нужно было знать язык, они обходились без слов. Язык тела говорил о многом, а глаза ярко выражали их потаенные желания. Кончая в податливый рот Ивушкина, Ягер не задумывался о том, какие приказы ему отдавали свыше. Он думал только о том, насколько же прекрасны серые глаза Николая. Он хотел утонуть в них, остаться там навсегда и не вспоминать про отвратительную действительность. Ему хотелось купаться в нежности, отдаваться ей полностью и дарить все это взамен. Рядом друг с другом они теряли связь с внешним миром, забывали о времени и о других людях. В их маленьком мире не существовало ничего, кроме жгучего виски, горящего камина и мягкого ковра у дивана. Но все это происходило только в их кабинете. Он связывал их единой историей, едиными чувствами. Но за его дверями их ждала холодность и отчужденность. Они могли наслаждаться только лишь взаимными взглядами, полными сожаления и отчаяния, случайными прикосновениями ладоней, такими острыми и горячими, и редкими встречами при ненужных свидетелях. Ивушкин должен был ненавидеть Ягера, А Ягер в ответ должен был пытаться вытащить из него всевозможную информацию и перетянуть на сторону фюрера. Никакой любви и никаких чувств, кроме ненависти, за стенами этого кабинета. Это разрушало их изнутри, но они бы не признались друг другу в этом. Они делали вид, будто все это понарошку, все эти горячие и нежные поцелуи, теплые касания рук и влажные дорожки поцелуев и засосов на теле — все ненастоящее. Они были уязвимы друг для друга, но никогда бы не признались в этом. Даже себе. Только забываясь в нежных чувствах, с их губ слетали приятные слова, смысл которых был доступен им только на интуитивном уровне. Для Ягера Ивушкин был сродни солнцу, он приносил в его мрачную жизнь, лишенную какого-либо выбора, что-то светлое, то, что он потом вспоминал по ночам и видел во снах. Он не мог жить без его ярких лучей, он мог только существовать, считая дни до их новой встречи. А для Ивушкина Ягер был островом спокойствия и затишья. Он мог с ним расслабиться, отдохнуть, дать волю желаниям. Только с Ягером у него получалось забыть о тяжелой жизни и постоянной ответственности, висящей на его плечах тяжелым бременем. Глубокий поцелуй, выражающий все, что сейчас происходит в душе Ягера, крепкие объятия, такие отчаянные, будто последние. Они цепляются друг за друга, медленно застегивая рубашки и поправляя волосы. Что-то сегодня не так. На душе у обоих тревога, а прикосновения нежнее, чем обычно. Предчувствие, ни разу не подводившее, твердит: «Это последняя встреча». И так не хочется в этот раз расставаться, не хочется отпускать. Последний поцелуй, длящийся дольше, чем обычно, отчаяние во взгляде. Все это чертовски пугает их, заставляя сердце биться с неимоверной скоростью. — Kein Sorge, es wird alles wieder gut. Ich versprechе, — ласковый голос пытается успокоить, заглушить тревогу Ивушкина. Он снова все понял без слов, и ему так отчаянно хочется поверить в эти слова. Он обхватывает теплыми ладонями широкое лицо Ягера, вглядывается в голубые глаза, широко распахнутые, и видит там уверенность в том, что все и вправду будет хорошо. Ему становится спокойней, и тревога понемногу спадает — Я верю тебе, дорогой. С нами все будет хорошо.