itʼs just you and me

Глубокая ночь стоит над Мондштадтом. Она накрывает его, обволакивая своей тягучей, мягкой темнотой, словно большое одеяло, оберегающее ребёнка от подкроватных монстров. Под покровом этой ночи в таверне двое провожают ушедший день. – Сыграй мне, Венти. Венти ловит негромкий, усталый голос хозяина таверны и оборачивается, чтобы встретить взгляд его глаз, в полумраке чуть подсвечивающихся огненным светом. В таверне нет никого, кроме них двоих, а тишина её, терпко пахнущая алкоголем и теплом, уютна, и Венти улыбается Дилюку, когда усаживается прямо на стол, держа в руках свою лиру. – Что ты хочешь услышать, мистер Дилюк? – нарочито официально спрашивает бард, и пальцы его лежат на струнах, готовые пройтись по ним, складывая ноты в музыку. Дилюк вздыхает. Целый день, долгий день, наполненный работой и не всегда вежливыми посетителями таверны, наконец закончен, и чувство приятной усталости разливается по его телу. Он подходит к Венти, звук его шагов глухо разносится по тихой комнате, а потом он отодвигает стул у стола, на котором устроился бард, и садится, откидываясь на спинку стула. Венти тут же поворачивается к нему, и Дилюк щурится, заглядывая в яркие аквамариновые глаза. – Что-то, что нравится барду, – говорит, наконец, Дилюк, и Венти растягивает губы в улыбке, а его пальцы на струнах приходят в движение, ловко и грациозно перебирая их. Его звонкий голос разносится по таверне, и Дилюк прикрывает глаза, вслушиваясь в слова песни. Венти поёт про мир. Про магию и полёты, про сражения и дружбу, про всё, что он успел повидать за годы жизни, и его слова рисуют в воображении лазурное небо с кипенно-белыми облаками, поля, наполненные яркими цветами и вечно свободных птиц, вольных блуждать по небу, принадлежащему лишь им. Когда слова и музыка заканчиваются, Венти наклоняется, чтобы заглянуть в глаза Дилюка. Он поднимает их, чтобы встретить взгляд барда, и слабо улыбается ему. – Это очень красиво. Венти кивает только, а затем откладывает лиру и наклоняется дальше, чтобы прикоснуться губами к губам Дилюка. Дилюк тоже тянется к нему, чтобы ответить на поцелуй, нежный, с привкусом вина и гордых слов песни, а таверна словно совсем исчезает, когда они оба прикрывают глаза, мягко касаясь губ друг друга. Это что-то совсем личное и мягкое, что-то, что хочется оберегать и скрывать от других не потому, что это страшная тайна, но потому, что это принадлежит лишь им двоим. Остальной мир продолжает свою гонку, широкий и свободный, как и завещал Анемо Архонт, но они, словно застывшие во времени, двигаются медленно, и им некуда торопиться. Хотя бы сейчас. Разорвав первый поцелуй, чтобы вдохнуть воздух, необходимый обоим, они начинают следующий, настолько же нежный и мягкий, и настолько же восхитительный. В какой-то момент Венти плавно перетекает со стола на колени Дилюка, кладя руки ему на затылок. Дилюк в ответ обвивает руки вокруг его талии, прижимая его ближе, ещё ближе, и эти медленные, тягучие ласки становятся единственным, что имеет значение. Они оба нуждаются в этом, находят друг в друге дом, который потеряли давным-давно, дарят друг другу нежность, которой, тёплой и светлой, так много в них обоих, создают друг для друга что-то новое для них, искреннее и личное, и прекрасное. Может быть, это и есть то, что люди называют любовью. Дилюк задумывается об этом, когда Венти выгибается в его руках, тёплый и невозможно близкий, пока жарко целует его; когда шепчет ему на ухо всякие глупости, пока Венти стонет и царапает ногтями его спину; когда ветер относит слова Венти в сторону, но он продолжает громко и радостно говорить ему что-то, пока они идут к краю скалы, чтобы взглянуть на рассвет над морем. Это не то, что хочется называть. Словно оно исчезнет, едва ты конкретизируешь его, придашь ему форму, растворится без следа, как роса под жарким полуденным солнцем. Венти разрывает поцелуй, чтобы обнять Дилюка и прошептать ему в ухо, едва касаясь губами ушной раковины: – Я скучал, – а затем оставить поцелуй на скуле, короткий и тёплый. Наверное, это было глупо. Они оба провели в таверне почти весь день, занимаясь своей работой здесь, будь то продажа напитков или развлечение гостей. Они были совсем рядом, видели и слышали друг друга. Да, это определённо было глупо. Но Дилюк скучал тоже. – Я скучал тоже, – он ответил Венти, и разделить с ним эту глупость было приятно.