Смерть солнца начинается в полдень

“So how many times must you fall to your knees Never, never, never, never Never do this again It starts with pain Followed by hate” ♫ 12 Stones - World So Cold

Лезвия мечей со звоном соприкоснулись. В глазах Се Ляня отразился холодный блеск от пойманного металлом солнечного света. Му Цин сделал короткий шаг в сторону, удерживая натиск, и клинки проскрежетали друг об друга, как столкнувшиеся на реке осколки льда. Долго удерживать в таком положении руки и оружие было нелегко, но никто не собирался сдаваться. — Мне пришла в голову мысль! — вдруг ослабив напор, сказал Се Лянь. У него и без того в сражении всегда был восторженный и возбужденный вид, а теперь он и вовсе светился подобно негасимой лампаде в храме Шэньу. Снова что-то придумал. — Давно хотел отработать один прием! Му Цин опустил меч и приготовился смотреть. Наследный принц был поистине одержим оружием, боевыми приемами и всем, что с ними связано. Он мог поздним вечером, уже приготовившись ко сну, выскочить из кровати прямо так, босиком, и начать тормошить засыпающего на ходу Фэн Синя. Тот ворчал, но вовлечь его в шуточный бой среди ночи было так же легко, как в настоящий — во время тренировки. Му Цин наблюдал за ними, убирая разбросанные вещи и свитки или готовя одежду для принца на утро, но в конце концов неминуемо и сам оказывался втянут в отработку ударов и техник. — Этот выпад лучше отражать ударом вот в эту часть лезвия! — показал Се Лянь. — Если он окажется достаточно сильным и точным, рукоять будет очень сложно удержать. Тренировки с духовным оружием настолько увлекали, что после они порой бегом неслись на занятия мастеров, пропустив нужное время. Конечно, Му Цин всегда за этим следил, но наследного принца было сложно остановить, если он начинал демонстрировать свои навыки и идеи. Он словно только и ждал момента, когда у Му Цина сформируется духовное ядро и они смогут сражаться на его драгоценных клинках. Се Лянь обожал свою коллекцию оружия, но не видел ничего зазорного в том, чтобы поделиться мечами и саблями с ним или Фэн Синем. В монастыре Хуанцзи также была оружейная, но даже там не сыскать таких прославленных клинков, как у Его Высочества. И вот от этого богатства принц даже и не думал отказываться, хотя отослал обратно во дворец несколько повозок с дорогими безделушками. — Му Цин, я покажу! — встав в стойку и вытянув руку с мечом, сказал Се Лянь. — Атакуй со всей силы. Фэн Синь, который тоже подошел посмотреть на новый прием, немного напрягся. Му Цин на него не смотрел, но почувствовал эту тревожную ауру. Даже в тренировках ему было сложно принять тот факт, что кто-то пойдет на принца с оружием, нисколько не сдерживаясь. Однако Се Лянь был неумолим. И Му Цин не видел причин уступать ему. Какой смысл вставать в пару с сильным противником и намеренно поддаваться? Бои были возможностью забыть про статусы и происхождение. Сходясь в схватке, Се Лянь и Му Цин из наследного принца и слуги превращались в воинов, и только результат сражения мог определить первенство. Все зависело лишь от умений и усилий. Му Цин крепче перехватил рукоять клинка. Духовное оружие, едва на нем смыкались пальцы совершенствующегося, становились будто продолжением тела. Ци касалась эфеса, струилась до самой гарды, устремлялась по долу к острию, наполняя меч силой воина. Если оружие принимало того, кто им сражался, оно могло и отдавать энергию в ответ. Найти такое стремился каждый. Однако пока ни один из клинков наследного принца не ответил Му Цину столь тонкой взаимностью. Се Лянь молниеносно отразил сильный удар, коснувшись лезвия именно в том месте, на которое показывал во время объяснения. Рукоять в пальцах повело, и Му Цин действительно не смог удержать ее, как ни старался. Меч оказался в траве. Фэн Синь заулыбался. — Так держать, Ваше Высочество! Му Цин быстро наклонился и поднял меч с земли. Замер на мгновение, воспроизводя в памяти в мельчайших деталях каждое движение наследного принца: как он держал клинок, под каким углом наносил ответный удар, сколько силы вложил в этот выпад. Как именно нужно атаковать, чтобы не дать противнику применить такую защитную технику в бою? Он начал осваивать навыки владения оружием слишком поздно — почти в шестнадцать, в то время как другие совершенствующиеся или солдаты, как Фэн Синь, держали мечи, сабли и луки в руках с детства. И не так сейчас беспокоили постоянные поражения в схватках из-за недостатка умений, как то, с какой скоростью вновь приходилось учиться, чтобы догнать их в этой гонке, у которой заведомо не могло быть единой точки старта. Однако другого выбора у Му Цина и не было. В тренировках тело закалялось и становилось сильнее. Первое время по утрам Му Цину казалось, что он просто не сможет встать: мышцы после сражений и короткого отдыха становились каменными и чудовищно болели. Тяжело было даже браться за метлу или стирать одежду, но обязанности тоже требовали и времени, и усердия. Се Лянь и Фэн Синь, с малых лет привыкшие к обращению с самым разным оружием, не испытывали таких трудностей. Помогали дыхательные практики, медитации и наставления Вэй Чжилуна, а также собственная ци. Она делала Му Цина сильнее. Давала возможность почувствовать себя защищенным. Се Лянь вложил меч в украшенные гранатовыми самоцветами ножны и с наслаждением потянулся. В его глазах уже не было холодного блеска, как во время сражения. Они снова стали теплыми, будто улегся на море сильный шторм после грозы. — Отличная тренировка! — сказал он. Му Цин кивнул, но сам не спешил убирать клинок. Фэн Синь не заставил себя ждать — взял один из свободных мечей, который любил больше всего — крупный, крайне тяжелый, с массивной рукоятью, и встал напротив. Они даже не стали тратить время на должные приветствия — сразу ринулись в бой. Се Лянь рассмеялся и отошел в сторону, чтобы не мешать. Поправил волосы, затянутые в тугой хвост. Му Цин вспомнил, как вернулся к своим обязанностям несколько недель назад после трех дней подконтрольной медитации с Вэй Чжилуном, когда у него только появилось духовное ядро. Наследный принц ходил с заплетенными кое-как волосами. Фэн Синь честно пытался повторить прическу, которую Се Ляню всегда делал Му Цин, но получалось у него еще хуже, чем вещи стирать и выметать пыль из труднодоступных мест. Му Цин, разумеется, держал эту мысль при себе, но эти двое правда заросли бы паутиной и не заметили, если бы он отсутствовал не три дня, а десять. У Фэн Синя была совершенно иная тактика ведения боя, в отличие от Се Ляня. Он наносил точные, тяжелые удары, словно не меч в руке сжимал, а молот, и действовал очень быстро. Первое, чему учился Му Цин в тренировках с ним, это постоянно держать его в поле зрения. Отвлечешься — проиграешь. Так что он не сводил с Фэн Синя глаз, выжидая момент, когда тот ослабит защиту. Ци в этих боях он почти не применял — только нужный минимум для того, чтобы духовное оружие привыкало к рукам, как дикое животное. Всегда серьезный, как учебный трактат, во время стрельбы из лука, Фэн Синь почему-то улыбался, когда они сражались на мечах. Се Лянь периодически что-то комментировал — никак не мог удержаться, когда дело касалось боевых искусств. Воздух звенел после каждого удара. Духовная сила внутри нагревалась вместе с кровью. По щекам хлестали волосы, когда Му Цину приходилось уворачиваться от особенно быстрых атак. Поймав момент, когда Фэн Синь собирался нанести сильный удар, Му Цин перехватил рукоять, на мгновение ослабив на ней пальцы, и направил лезвие клинка в точку, которую показывал Се Лянь. В глазах Фэн Синя мелькнуло удивление, и в следующее мгновение меч выбило из его руки, и он отлетел в сторону. Это был первый раз, когда Му Цину удалось оставить его безоружным. — Да с какой скоростью ты учишься?! — возмутился тот. — Молодец, Му Цин! — просиял Се Лянь. Фэн Синь шумно дышал, хотя совсем не выбился из сил. Сдув тонкую прядку, которая выскользнула из высокого пучка и постоянно падала ему на лицо, он поднял меч и снова перешел в наступление. Рассеченное в потасовке с Ли Шэном плечо полностью зажило. Не осталось и шрамов — Му Цин без колебаний использовал духовную силу, когда вернул над ней контроль, чтобы полностью избавиться от следов, что оставила та ночь на его теле. Самого Ли Шэна отправили обратно в столицу, запретив приближаться к горе Тайцан. В момент, когда он покидал монастырь, Му Цин медитировал под наблюдением мастера Вэя, так что узнал об этом лишь из рассказов Фэн Синя. Да и остальные слуги и даже некоторые ученики еще несколько дней после шептались по углам и бросали на Му Цина косые взгляды. Нового в этом, к сожалению, ничего и не было. Мэй Няньцин ходил хмурый, как туман над осенним полем. Поговаривали, что Ли Шэн сыпал такими проклятьями во время разбирательства, что у наставников потом долгое время болели головы и звенело в ушах. Му Цин не знал, была ли в этом действительно заслуга Вэй Чжилуна, но ему не задали ни одного вопроса, когда он вернулся к занятиям и службе у Его Высочества. Се Лянь тоже вел себя как обычно. Если бы еще не простыни, которые он измазал тушью, делая записи прямо в кровати, пока Му Цина не было… Мир постепенно становился проще. Менялся при этом даже не он, а сам Му Цин. Духовное развитие и работа над выносливостью и телом вели его к тому, что он становился сильнее и чувствовал, что не только может за себя постоять, но и имеет на это право. Он с малых лет понимал, насколько это ценно, но в полной мере ощутил — только теперь. Мама, когда узнала о том, что он стал учеником Хуанцзи и слугой самого наследного принца, потеряла дар речи, но потом начала задавать столько вопросов, что Му Цин не успевал на них отвечать. Не закончив расспрашивать, она расплакалась и пошла к домашнему алтарю, чтобы раскурить благовония, как делала всегда, когда слишком печалилась или радовалась. Совсем другой была реакция Лю Чэнь. Всегда активная и шумная, она лишь широко распахнула глаза, выслушав короткий рассказ Му Цина. Конечно, ни ей, ни матери он не мог доверить всего — ради их же безопасности, но самой новости хватило, чтобы удивить обеих. Почему-то взгляд Лю Чэнь показался в тот момент Му Цину напряженным и грустным, но эти эмоции мелькнули в нем лишь на короткое время. После она улыбнулась и сказала, что рада за него. Рада, что, наконец, его по-настоящему увидели и оценили по достоинству. Наверное, сами Небеса позаботились об этом. В тот день в столице шел дождь, и они стояли под хлипким, протекающим прямо в центре навесом около ее дома. Однако Лю Чэнь все равно запрокидывала голову, будто сквозь серые ветки и намокшую солому видела весь небесный пантеон. — Кто бы мог… подумать! — запнувшись, пока отражал удар, выпалил Фэн Синь. — А так по тебе и не скажешь, что у тебя талант к оружию! — А ты не суди заранее, — ответил Му Цин, пригибаясь, чтобы чужой клинок не снес ему голову. Получаться начало не сразу, но ему очень пригодились навыки, которые он получил еще до того, как стал учеником, занимаясь самостоятельно, хотя тогда и помыслить не мог о настоящем духовном оружии. Его клинком была бамбуковая палка, соперником — десятилетний мальчишка с горсткой камней. Но даже это было не зря. Фэн Синь снова пошел в атаку, оттеснив Му Цина назад. Выносливости в нем было на десятерых. И не подумаешь, что этот человек клюет носом по вечерам, прислонившись к сундуку и подперев щеку кулаком, пока Му Цин готовит Его Высочество ко сну. А иногда и засыпает, что потом приходится будить пинками, чтобы шел к себе. Однако пока Фэн Синь всегда побеждал. Когда меч Му Цина оказался на земле, к ним тут же рванул Се Лянь. Он любил разбирать сражения, за которыми наблюдал, по мельчайшим элементам. — Если противник заведомо сильнее, его нужно выматывать, — сказал принц. — И мне понравилось, как ты отразил удар сверху. Он говорил, и Му Цин внимательно слушал. Фэн Синь сам поднял его меч с земли и теперь стоял с двумя, наклонив голову к плечу и глядя на них. Когда Се Лянь закончил, Му Цин спросил: — Ваше Высочество, ты сможешь снова одолжить мне пару мечей? — Конечно, — улыбнулся принц. — Бери, когда захочешь, нет нужды постоянно спрашивать. Есть, но Му Цин не стал это озвучивать, хотя Се Лянь никогда даже не интересовался, зачем ему это. В отличие от Фэн Синя, который успокоился и перестал задавать вопросы только тогда, когда Му Цин все ему объяснил. По утрам или на закате, если выдавалось редкое свободное время, Му Цин снова стал ходить с Юн-Юном на заросшую травой бывшую тренировочную площадку. Вернуть что-то привычное из старой жизни оказалось почему-то приятно. Му Цин и не думал, что когда-нибудь захочет даже оглядываться на то, что с таким трудом удалось оставить позади, но мальчик все же не входил в это число. * * * — Ты снова не защищаешь корпус! — сказал Му Цин и в доказательство тронул лезвием плашмя бок Юн-Юна. — Считай, ты труп. Мальчик отскочил. Вцепился руками в свой меч. Му Цин специально выбрал тот, что полегче и покороче — для начала, хотя в возрасте Юн-Юна многие юноши уже могли сражаться даже с массивными саблями. Все дело в сноровке и обучении, и вот ему стоило уделять побольше времени. — Гэгэ, давай еще раз! Му Цина не нужно было просить дважды. Он снова начал наступать. Юн-Юн подался назад, но потом вспомнил, что пятиться при такой атаке не нужно, и вскинул меч. По рассветной тишине прокатился звонкий звук от удара лезвий друг об друга. Солнце уже поднялось над горизонтом, но еще было красным, как спелый персик. Его лучи мягко освещали поляну, ложились вскользь, стелились по земле медным сиянием. — Не жалей себя, — строго сказал Му Цин, когда заметил, что Юн-Юн снова начал делать шаги назад, уклоняясь от его ударов. — Враг тебя жалеть не станет, так что и самому не нужно! — У меня устают руки, — честно признался мальчик, обхватив пальцами плечо. Му Цин выдохнул, опустив меч. — Заниматься нужно, — ответил он. — Если хочешь быть солдатом, без дисциплины ничего не получится. Юн-Юн кивнул, нахмурив брови. Раньше его очень сложно было разбудить настолько рано, хотя он сам просился ходить сюда с Му Цином, но теперь Му Цин по таким дням находил его у двери своей кельи еще до зари. Оружие завораживало его не меньше, чем Се Ляня, но отсутствие практики и тренировок тела нельзя заменить одним только желанием. — Наши редкие тренировки — это мало, — сказал Му Цин. — Занимайся и сам, без меня. Находи время, учись, бегай на дальние дистанции, чтобы закалить тело и дыхание. — Ладно, — серьезно ответил Юн-Юн. — Гэгэ для меня пример, у тебя получалось тренироваться, хотя ты тяжело работал. — Этого тоже было мало. — Му Цин покачал головой. — Пока не стал учеником, и сам не представлял, насколько. Мальчик приподнял меч, поймал лезвием красноватый солнечный свет. — Советник обещал, что чуть позже я смогу отправиться на обучение, чтобы стать солдатом. Му Цин убрал свой меч в ножны, тронул кожаное крепление на них. Услышал, как тяжело вздохнул Юн-Юн и строго посмотрел на него. — Что я тебе говорил? Мальчик зажал свободной рукой рот. — Не вздыхать и не жаловаться, — пробубнил он сквозь ладонь. Помотал головой. — Я иногда забываюсь. Я тоже, подумал Му Цин, но вслух ничего не произнес. Когда было особенно тяжело, он тоже вздыхал. Жаловаться ему было некому. Он не мог рассказать о том, что его тревожило, ни матери, ни даже Лю Чэнь, к тому же виделся с ними слишком редко. Показывать свои слабости кому-то в монастыре было для него под запретом еще до того, как Му Цин понял, что и здесь к нему будут относиться так же, как на улицах столицы. Порой вздох так и слетал с губ, сколько он ни напоминал себе, что это непозволительно. Юн-Юн сел на траву и поморщился. Повел плечом, однако все же не стал говорить, что у него что-то болит. Му Цин произнес: — Это пройдет, но я не буду тебя жалеть. Если стану, ты погибнешь в первом же бою. — Знаю, — смиренно ответил Юн-Юн. — Отнесись к себе так же. Мальчик сорвал травинку и провел ею по лезвию. Она распалась на две части. Одна упала на землю и затерялась среди зелени, другая осталась в его пальцах. Он о чем-то напряженно думал, и Му Цин не спешил вмешиваться. Самому ему никто не подсказывал, какой путь выбрать. Возможно, именно поэтому он четко знал, чего хотел, и никогда не отказывался от этой цели даже в моменты, когда не видел перед собой вариантов, как ее можно достичь. А случались они часто. Это лишь делало точку, к которой он стремился, еще желаннее. Нет ничего более ценного, чем то, что сперва казалось невозможным. Наконец, Юн-Юн поднялся на ноги и подхватил свой меч. Его лицо было сосредоточенным и решительным. Взгляд снова зажегся, как когда они только начинали тренировку. — Я готов! — выпалил он. — Не поддавайся мне! — Не собирался, — ответил Му Цин, вновь вынимая клинок из ножен. Поддаваться есть смысл лишь тем, в кого не веришь. Этим же вечером мастер Вэй Чжилун прислал за ним младшего ученика с просьбой явиться к святилищу Трех Сокровищ. Сад, через который шла тропа, уже заволокли сумерки. В деревьях кричали цикады, а в воздухе слабо пахло благовониями из курильницы. Мастер сидел с прямой спиной перед деревянным столиком с выставленными на нем двумя пиалами и приземистым глиняным чайником. Му Цин ступил на помост и поклонился. — Приветствую учителя. — Му Цин, — кивнул Вэй Чжилун и указал рукой на место напротив. — Присядь. В ветвях деревьев заливалась трелью птица. Легкий, едва заметный в сумерках дымок поднимался лишь над одной курильницей, как в тот день, когда мастер впервые привел сюда Му Цина для медитации. — Я хотел побеседовать с тобой, — сказал Вэй Чжилун, передавая ему пиалу с чаем. — Я готов, учитель. Мастер не спешил говорить и отпил чай. Он никогда не торопился, не делал резких движений, и Му Цин рядом с ним будто останавливался тоже. В гонке, которую он сам же себе и устроил, не было времени, чтобы наслаждаться простыми вещами. Если Му Цин не был занят уборкой или поручениями Его Высочества, все свои силы бросал на обучение или тренировки. По ночам он продолжал изучать фолианты, пока не тяжелела голова. Но какой у него был выбор? — Приятный вкус, верно? — произнес Вэй Чжилун. Му Цин редко пил чай — у них с матерью просто не было на него денег, так что они обходились горячей водой. В особенно удачные дни они позволяли себе бросить в чайник немного сушеных трав, которые почти не давали вкуса, лишь слабый, еле различимый аромат. Сделав глоток, Му Цин не смог удержаться от сожалений, что ни мама, ни Лю Чэнь, ни дети из родного переулка и представления не имеют о вкусе, что сейчас наполнил его рот. — Да, учитель. Благодарю, — ответил он. Мастер спокойно посмотрел на него и опустил свою пиалу на стол. — Совершенствование — это не только гармония ци и сила тела, — сказал он. — Это состояние разума. Ты стараешься и движешься вперед. Это отмечаю не только я. Даже советник рано или поздно признает твой талант. Но какова твоя истинная цель? Му Цин не спешил отвечать и задумался. Вэй Чжилун не торопил его. Он никогда не требовал сиюминутных ответов, более того — всегда считал такие ответы опрометчивыми и неискренними. С ним рядом создавалось ощущение, что время есть всегда. Его истинная цель? Му Цин был уверен в ней, как ни в чем другом. Он хотел лучшего для себя и единственного человека, который знал и любил его без условий, — матери. Он хотел заслужить такую репутацию, что сможет покрыть его происхождение, чтобы никто и не вспоминал об этом, едва завидев его. Хотел доказать и себе, и другим, что статус не определяет то, как именно ты проживешь свою жизнь. Хотел однажды выйти из переулка, в котором родился, и не обернуться, навсегда оставив грязь и нищету позади. — Моя цель в том, чтобы стать сильнее, учитель, — осторожно произнес Му Цин. — Что даст тебе сила? — задал новый вопрос Вэй Чжилун. Слух уже привык к отдаленным крикам цикад, так что казалось, что в святилище Трех Сокровищ воцарилась полная тишина. — Защиту, — ответил Му Цин. — От кого ты защищаешься? Этот вопрос поставил в тупик, а с языка едва не сорвалось предательское «от всех». И Му Цин действительно чуть не произнес это вслух, потому что Вэй Чжилун вызывал в нем доверие, которое даже не получалось осознавать. Мастер всегда поступал так осторожно и ненавязчиво, говорил негромко и размеренно, что сложно было продолжать прятаться при нем за своими стенами. Му Цин опустил взгляд. — Я не прошу дать мне ответ на этот вопрос сегодня. — Вэй Чжилун вновь наполнил их пиалы чаем и отпил из своей, переведя взгляд за спину Му Цина — на темный сад. Его глубокие глаза под черными бровями с редкой сединой не выражали ни печали, ни радости. Даже задумчивости в них не было. — Твои стремления мне понятны. Неверно лишь направление. — Направление? — тихо спросил Му Цин. — В стремлении стать тем, кем ты так хочешь быть, ты бежишь от себя. Так быстро, что вскоре забудешь, кем ты был и как начинал свой путь. Ты движешься не к цели, а от того, что и сделало тебя тобой. Умение защищаться от боли не заставит исчезнуть саму боль. — Учитель, — сказал Му Цин, когда Вэй Чжилун замолчал, — разве наш путь не направлен на то, чтобы защищать себя и тех, кто слабее? — Не только. Ты помнишь наставление о круговороте судьбы? Все повторимо. Даже бессмертие как вершина совершенствования не является абсолютным. Когда-нибудь, если тебе придется вновь столкнуться с жизнью, что ты оставил в прошлом, ты окажешься перед тяжелым выбором. Боюсь, тебе будет сложно это принять. Му Цин осознавал, что не в полной мере понимает слова мастера. Вэй Чжилун был прав в том, что все, что он последнее время делал, — это бежал от собственного прошлого. Закрывался от него, как мог. Гнал от себя любые мысли об этом и сомнения. Отгораживался от чужих взглядов и слов, что так и норовили напомнить ему, где его место. Боролся бесконечно с чувством, что возникало каждый раз, стоило другим бросить на него косой взгляд или обвинить в чем-то. Му Цин считал, что наступит день, когда никто и не вспомнит, кто он. Когда его будут оценивать с нуля, будто никогда и не существовало того слабого юноши с метлой в руках без породы и права на другую жизнь. Он пытался надеть на себя маску, за которой никто его не узнает. Получается, его целью было стать другим человеком? Отрезать все, через что он прошел, чтобы его, наконец, заметили. Спрятать себя за силой и умениями, чтобы и не догадаться было, что под всем этим находится. Только таким его и примут? — Вижу, ты задумался о моих словах, — сказал Вэй Чжилун, когда Му Цин снова поднял на него глаза. — Лишь это мне и было нужно. Твоя цель не принесет тебе того, что ты в ней ищешь. Но сейчас слишком рано ставить себе другую. — Я благодарен вам за наставления, учитель, — ответил Му Цин. Вэй Чжилун кивнул и заговорил совсем о другом: — С завтрашнего дня я погружаюсь в глубокую медитацию на несколько дней. Мне нужно четверо учеников, которые станут моими стражами на это время. Искусство быть стражем тоже нужно постичь. Ты бы хотел этого? Наставники и мастера раз в какое-то время уходили в уединение, чтобы восстановить силы и очистить разум. В обязанности стражей входило следить за телесной оболочкой, пока душа и сознание совершенствующего находятся в странствиях. Такое доверие не оказывалось случайным людям. Му Цин чуть отодвинулся от стола и сложил перед собой руки, склоняя голову. — Это большая честь для меня, учитель. Однако у меня есть обязанности, от которых я не могу надолго отлучаться. Вэй Чжилун ответил не сразу. — Об этом я осведомлен. Его Высочество сказал, что он не против. Эти дни он будет занят подготовкой к проведению ритуалов на Празднике Фонарей. — Я готов сопровождать мастера в медитации. — Тогда тебе нужно явиться до рассвета в храм Шэньу. — Слушаюсь. Среди четверых учеников, отобранных для группы стражей мастера, оказались Чжу Ань и Цзинь Шань. Му Цин встретил их у дверей храма, когда поднялся на пик, скрытый в облаках. Было еще темно, и стылый туман лип к белым высоким стенам, не давая рассмотреть летящие своды крыши. Юноши скривились, увидев Му Цина. Чжу Ань хотел что-то сказать, но осекся, когда двери храма распахнулись, и Вэй Чжилун пригласил их внутрь. По обеим сторонам зала тянулись ряды негасимых лампад. Стояла почти священная тишина. Мастер был одет в свободные белые одежды, подвязанные простым поясом без украшений. Соблюдая ритуал, ученики, дождавшись, пока Вэй Чжилун опустится на подушку и примет позу для медитации, зажгли благовония в четырех сторонах храма и заняли свои места вокруг учителя. Им предстояло провести так три дня, не покидая храм и не дозволяя кому-то входить в него. Не разрешалось приносить с собой фолианты или свитки для занятий, потому что это время отводилось на созерцание и размышление. Сами ученики не входили в медитацию, но и отвлекаться на что-то не могли. Закончив со всеми приготовлениями, Вэй Чжилун закрыл глаза и застыл, очень быстро войдя в нужное состояние. Чжу Ань и Цзинь Шань молчали, только переглядывались порой. Му Цин прекрасно понимал, о чем они оба думают. Даже наставники уже успели принять тот факт, что он учится наравне со всеми и посещает занятия, но только не ученики. Для них он по-прежнему оставался слугой, который по неизвестной причине оказался с ними в одном ряду. Первый день и первая ночь прошли спокойно. Все соблюдали надлежащую тишину и выполняли свои обязанности. В задачи Му Цина входило следить за пульсом и дыханием мастера, а также обновлять смеси в курильницах. Это не отнимало много времени, так что большая его часть уходила на собственные мысли. Ощущение ускользающих часов неумолимо стиралось. Не нужно было торопиться, постоянно что-то делать и успевать. Сознание то сужалось до точки, что вообще невозможно было уловить течение мыслей, то расширялось настолько, что время пролетало незаметно. На следующее утро, когда Му Цин поднялся со своего места, чтобы проверить пульс Вэй Чжилуна, Цзинь Шань не выдержал и свистящим шепотом произнес: — Удивительно, что мастер отвел тебе такую ответственную роль. Может, расскажешь, почему из-за тебя с таким шумом выгнали слугу? Нам ничего так и не объяснили. Му Цин знал, что рано или поздно этот вопрос все же прозвучит. Обычно, когда кто-то нарушал правила, будь то ученик или слуга, этого никто не утаивал. Наоборот, в назидание собирали всех и объявляли о таких проступках в открытую. Однако о том, что случилось между ним и Ли Шэном у источника, не знал никто, кроме мастера Вэя, Се Ляня и Фэн Синя. Все трое ненавидели сплетни, так что это так и осталось в тайне. Мэй Няньцин, который и принял решение об изгнании Ли Шэна с горы Тайцан, вероятно, просто не захотел предавать огласке этот случай, потому что недолюбливал Му Цина, пусть и не мог оспорить доводы Вэй Чжилуна. — Слуга Ли нарушил правило, — ответил Му Цин коротко. — Какое? — не унимался Цзинь Шань. — По правилам монастыря, слуги не могут посещать занятия учителей. Однако ты почему-то это делаешь. Закончив проверять пульс мастера, Му Цин отошел, чтобы сменить смесь в курильнице. Выдохнул, повернувшись спиной к остальным ученикам, и ровным тоном произнес: — Такого правила нет. — Потому что оно настолько очевидное, что даже нигде не записано, — встрял Чжу Ань, все это время хранивший молчание, но со всем вниманием слушавший их разговор. — Вот именно, — согласился Цзинь Шань. — Мы хотим знать, если на тебя кто-то не так посмотрит, его тоже выгонят взашей? Что ты наплел Его Высочеству и мастеру Вэю, что они так за тебя заступаются? — Ничего. — И мы должны поверить? — Тихо! — шикнул на них четвертый ученик. Он был чуть младше них и ниже ростом, но голос у него был звучный, даже когда он говорил шепотом. — Сейчас не время и не место. — А ты попробуй с ним поговори в другое время, — возразил Цзинь Шань. — Спрятался за спиной наследного принца, к нему и не подойдешь. Му Цин закрыл курильницу и повернулся к ним. — Разве Его Высочество хоть раз запрещал вам подходить ко мне? — спросил он. — К чему эти обвинения? Я вам ничего не сделал. Чжу Ань скрестил руки на груди и прищурил глаза. — Твое высокомерие раздражает. И ты пользуешься расположением принца, чтобы исподтишка избавляться от тех, кто тебе не нравится. Сейчас слуга, кто следующий? — Его Высочество здесь ни при чем, — ответил Му Цин, сжав пальцы в кулаки. — Ли Шэн сам нарушил правило, это произошло не по моей вине. — Как-то не очень верится в твои благие намерения, — фыркнул Цзинь Шань. — Сначала подслушивал у дверей во время занятий. Теперь ходишь с оружием Его Высочества. Я видел, как два дня назад рано утром ты крался куда-то с двумя его мечами. Хотел продать? — Его Высочество сам разрешил мне их взять. — Му Цину нужно было вернуться на место, но он не мог заставить себя подойти к ученикам ближе. От нужды снова оправдываться и что-то объяснять в животе все скрутило узлом до тошноты. — Конечно, — кивнул Чжу Ань. — Все знают, как наследный принц дорожит своей коллекцией оружия… — Замолчите! — снова попытался вразумить их младший ученик. — Если нарушим медитацию мастера Вэя, ему придется долго восстанавливаться. Он был прав. Му Цин сцепил зубы и все же подошел к своей подушке, опустился на колени, решив больше не реагировать на чужие слова. Состояние мастера Вэя куда дороже объяснений, в которые все равно никто не собирался верить, какими бы они ни были. Прерывать глубокую медитацию было строго запрещено, иначе есть риск повредить духовные силы. Если Цзинь Шань и Чжу Ань и хотели продолжить свои допросы, сделать это они уже не смогли. Внезапно двери в храм распахнулись. По полу прошелся холодный сквозняк, и все четверо повернули головы. Всем в монастыре было известно, что сюда не дозволялось входить во время медитации старейшин. Кто мог осмелиться нарушить этот строгий запрет? Му Цин изумленно распахнул глаза, когда увидел на пороге храма Фэн Синя. Тот тяжело дышал, словно несся на пик бегом. У него раскраснелось лицо, ко лбу прилипли встрепанные волосы. — Фэн Синь? — выдохнул Му Цин. Фэн Синь быстрым шагом подошел к ним. — Срочно… Советник потребовал срочно прервать медитацию мастера. — Что? Ее нельзя прерывать, — возразил младший ученик. — Я знаю! — рявкнул Фэн Синь. — Но у вас нет выбора! — Что стряслось? — спросил Чжу Ань, но Фэн Синь в этот момент повернулся к Му Цину, и по его лицу было понятно, что случилось нечто очень плохое. — Все на Тайцан этим утром лишились духовных сил. Кроме вас.