***
Отомкнув замок, Брендон шагнул в темноту. Не спрятанная портьерами луна пролилась сквозь тучи свечением тусклым и приглушенным — однако все же достаточным не только разглядеть кровать, но и увидеть, что она пустая. Недостающая начинка обнаружилась внизу, на полу, но это не стало для Брендона ни сюрпризом, ни удивлением, даже легким. Просто за то время, что понадобилось преодолеть лестничный пролет, ничего не изменилось: парень по-прежнему спал, подпирая спиной каркас кровати. Не то чтобы Брендон подобного не ожидал, но все же… зачем себе вредить, когда правила устанавливаешь не ты? Контроль — тоже. И то и другое надо заслужить, суметь это сделать. Томасу это удавалось, время от времени, но уснувшая на полу копия не была его нижним — пока что Брендон видел перед собой лишь глупого, необъезженного мальчишку, чья единственная заслуга — оказаться подделкой того тела, каким он уже давно владел. Ничем иным Кевин Тайлер не располагал, чтобы надеяться на поблажки. К тому же он не уснул случайно, просто не дождавшись его прихода, — на первый раз Брендон бы это простил, — но тот вовсе не собирался исполнить вчерашнее наставление. Он выключил свет, как и было сказано, однако на этом послушание закончилось. Не пошел следом в ванную, не избавился от футболки и не принял оговоренное положение в постели — лишь демонстративно уселся на пол. И, естественно, отключился — недосып и ужин, ставший единственной за весь день пищей, взяли верх: базовым инстинктам невозможно сопротивляться. Но Брендона не заботили причины, его интересовал результат, и полученный ни в коей мере не удовлетворял. Гилберт приблизился к кровати, испытывая странную, прежде незнакомую смесь вожделения и одновременного разочарования. Разочарования не телом, нет, — его он жаждал и ждал; нарастающую досаду вызывал тот, кто наивно полагал себя его хозяином. Еще более непривычным для Брендона оказалось и то, что парень по-прежнему спал, — даже не шелохнулся. Том, наоборот, чувствовал его присутствие всегда чутко — тотчас просыпался, еще до первого прикосновения, даже если Брендон подходил к нему совсем тихо. Из-за этой его особенности Гилберту так и не удалось воплотить некоторые из игр, что давно уже свербели в фантазиях. Опустив взгляд, Гилберт выхватил из сумрака неясный силуэт. Парень дышал ровно и глубоко, устроив локти на согнутых коленях, откинув голову далеко назад. Его брат тоже, бывало, засыпал, дожидаясь в постели, — такие вечера заканчивались самым обычным ванильным сексом. Спросонья Том не мог дать то, что от него требовалось на их сессиях, а растормошить его как следует у Брендона не оставалось времени: в прошлом году график выдался слишком напряженным, к утру следовало быть отдохнувшим и выспавшимся. Но так было с Томом. Реплика не заслуживала пока еще ни одной уступки. Признаться, сегодня Брендон настроился на другие вещи — просто немного удовольствия мягкими ласками, — и оттого происходящее сейчас раздражало все сильнее: Кевин напрочь ломал планы. Гилберт такого не терпел. Сделав короткий шаг, — второго не понадобилось, — он толкнул коленом расслабленное плечо. Мальчишка встрепенулся и поднял голову. Прямо на него. Брендон прищурился: увы, мрак безжалостно скрывал лицо, а он бы многое отдал на него взглянуть. Он по нему скучал. — Ты как должен был меня встречать? — спросил Брендон. Недовольство в голосе он не скрывал, но и не усиливал: это ни к чему, он не играл. Ждать ответа в глухой тишине тоже не стал, равно как и повторять вопрос. Правильный ответ знали оба. — Поднимайся и ложись на живот. Я намеревался заняться с тобой гораздо более приятными вещами, — четко произнес он, — но теперь придется преподать тебе урок. Парень слышал каждое слово, не мог не разобрать, — пусть даже спросонья, — Брендон говорил размеренно и громко. Но тот так и не сдвинулся ни на дюйм, продолжая хранить упрямое молчание. Чтобы поставить его на ноги, понадобилось всего немного усилий, Брендон хорошо знал, сколько приложить: просто дернуть вверх, за плечи. Действие выйдет легким и привычным. — Ты все равно это сделаешь, — выдохнул он Кевину в лоб, почти в волосы. Ростом Гилберт был выше. Это он тоже помнил. — Запомни, ни свобода, ни выбор не достаются даром. Никому. Их можно только заработать. Брендон услышал короткий, не слишком-то уверенный выдох, а затем: — Отпусти, урод! — ему ударило в грудь. Ну, как ударило… всего лишь толчок. На серьезный отпор мальчишке не хватило запала, а в голой физической силе он очень уступал. Естественно, Брендон едва ли шелохнулся. — Я тебя предупреждал, — сдавленные его руками плечи дернулись, — но, похоже, Кевин, ты не воспринял мои вчерашние пожелания всерьез. Сегодня постараюсь озвучить их доходчивее, — громко вскрикнув, тот полетел на кровать. Быстро перекатив его на живот, лицом в простыни, Брендон твердо нажал на затылок. Кевин, попытавшись оттолкнуться от пола, — стопами он еще упирался в паркет, — теперь хаотично размахивал руками, стремясь во что бы то ни стало до него достать. Правда, добился лишь оплеухи. Не сильной, Брендон не хотел его бить: глупость лечится иначе. Он вмял его голову в матрас — он тоже умел не слушать. Согнутое тело забилось, отчаянно и беспомощно. Хотя нет. Пока что это был всего лишь протест, настоящая паника начнется чуть позже. — Мне не нравится, Кевин, повторять одни и те же вещи, — произнес Гилберт, мысленно отсчитывая секунды. Хватит сорока. Затем мальчишке перестанет хватать воздуха: он крепко держал его носом в простыни. Или одеяло — неважно. Главное, не позволять ему поднять голову. — Не нравится, когда меня вынуждают тратить на это время. Гилберт замолчал: осталось чуть меньше двадцати. Он не практиковал игры с контролем дыхания, но прекрасно знал, как они работают, и сколько времени пройдет до первого испуга. Первый его не интересовал, он дождется второго. Второй всегда убедительнее. Положенные секунды он не досчитал, Кевин забился раньше — его сопротивление перестало быть осознанным, тот терял над собой контроль. Горячие пальцы впились Брендону в руку — сбросить и сделать вдох — инстинктивная, но тщетная попытка спастись. Он отцепил их без труда, просто потянул за запястье, затем круто завел сустав за выгнувшуюся спину. Вот это уже по-настоящему больно, Гилберт это знал. — Ты ведь помнишь наши правила? — спросил он намеренно неторопливо. — Я напомню. Тебе не разрешается меня трогать, — выждав еще немного, он дернул Кевина за волосы, оттягивая его голову резко назад. Позволенный глоток воздуха сопроводился громким всхлипом. Да, парень, гордость и смелость — хорошие вещи, полезные, но не когда ты задыхаешься. Сделать такой второй Брендон не позволил — лицо Кевина снова устремилось вниз. Гилберт же опустился на кровать рядом, все это время сам он оставался на ногах. — Наверняка ты помнишь и про оскорбления, — воспитательная беседа возобновилась. — На тугодума, Кевин, ты не похож, а значит… — снова отслеживая секунды, Брендон усилил нажим на дернувшемся запястье. Кевин глухо взвыл и конвульсивно забился, наверняка вытолкнув из легких все, что удалось взять в тот единственный вдох. В голове отщелкнуло еще десять. Брендон ненавидел эти приемы, они вызывали в нем неизбежное омерзение, но Кевин Тайлер должен уяснить: шутки в сторону. Портить это прекрасное тело побоями, такими, что способны вдолбить послушание даже в самых неугомонных, Гилберту действительно не хотелось. Он ставил на иные формы внушения, и он не проиграет, — просто еще немного терпения. Когда мысленно прозвучало «двадцать», он снова потянул за волосы. Новый всхлип, судорожный глоток воздуха. Следом второй и такой же жадный — третий. — Очень не советую играть с моим терпением. Как видишь, Кевин, оно короткое, — проговорил Брендон, все еще удерживая его затылок. Волосы под пальцами взмокли. Парень сильно вспотел, его терпкий запах ощущался с каждой секундой все острее. Позволив ему надышаться, Брендон наклонился. — А теперь ты спустишь штаны, — произнес он в замершее лицо. — Вместе с бельем. Будешь лежать смирно и тихонько, даже не смея пикнуть. Ты меня понял, Кевин? — Не надо… — тот гулко сглотнул. — Нет! Брендон тяжело выдохнул: он все равно сломит это упрямство. Дожать осталось чуть-чуть: он это чувствовал. — Жаль… — кулак снова надавил вниз. Прошло совсем немного времени, прежде чем Кевин выкрикнул, истерично и глухо: звуки утопали в ткани. — Понял… понял! Наверняка стоило продолжить — закрепить результат, — но Брендон все же остановился. Происходящее уже слишком натянуло нервы — и это натяжение было неправильным, неприятным, заставляя приближаться к тем граням, которые Гилберт заступать не любил. — И ты будешь послушным? — он перевел дыхание. Сердце билось неровными, нервными толчками. — Да, — раздалось сдавленное, — да… Сначала он отпустил запястье, наверняка уже успевшее онеметь от его хватки, и лишь затем, нарочито не торопясь, влажный от пота затылок. — Штаны. Поникшие кисти потянулись назад, за спину. Подцепить сразу за обе резинки не вышло — у парня тряслись руки, — но когда удалось, тот снова замер. — Быстрее, — скомандовал Брендон. Его голос стал низким, нетерпеливым: победители не ждут. Он должен увидеть свою награду. Лунный свет, из-за туч грязновато-серый, упал мягким покровом на оголенные половинки. Едва ли освещенная, будто украденная у мрака, их белая кожа напоминала сейчас мрамор — безупречное его подобие. Брендон провел по ним ладонью, завороженно глядя на свою ночную грезу. Он тосковал по этому телу. Тосковал по тому, как оно выгибалось в выкручивающих, мучительных, сладко-ядовитых конвульсиях. Тома он никогда не наказывал по-настоящему, в этом не было никакой необходимости. Тот отдавал это тело по первому щелчку, и оно вызывало в Брендоне лишь голод, раз за разом травя его столь желанным ядом. То, что произошло здесь, минутами ранее, пробудило совсем другое: бескрайнюю бездну злости. Брендон и сам не мог разобраться — чего же в нем сейчас больше? — Ты все равно будешь моим, — сказал он в тишину. Он совсем не ждал ответа, но услышал его за тихим болезненным стоном. — Да. Он повернул голову на источник звука. Прозвучавшее не было согласием, парень на грани истерики всего лишь вспомнил правило: он переварил услышанное. Гилберт скрипнул зубами. Не такое «да» хотелось сорвать с этих губ, такое звучало кривой насмешкой. Как от эскортных шлюх: за их согласием стоит лишь пустота. — Не вреди себе завтра, — он бросил долгий взгляд на замершую спину. — Ни тебе ни мне это не нужно. Брендон встал на ноги. Пора уходить: это тело не готово его принять, оно слишком его боялось. Но пальцы все равно, словно сами собой, нежно огладили дрогнувшую ягодицу, — напоследок, — Гилберт не смог себе отказать. — Тебе следует понять, у меня нет цели заставлять тебя страдать или намеренно мучить, — уже в дверях он коротко обернулся, — но если ты не подчинишься, Кевин, мне придется это с тобой делать.Глава 3
18 января 2021 г. в 17:05
Кевин не сомкнул глаз и к рассвету. Осознание собственного положения накатывало всей сокрушающей мощью: он станет шлюхой какого-то педика. Точнее, не станет — кем-то становятся по своей воле. В его случае его просто превратят в пидорскую дырку, не спрашивая. А выбор… никто ему таковой не даст: его изнасилуют и, видимо, уже сегодняшней ночью, а прежде наверняка еще и изобьют. Он ведь ни за что не согласится услужливо подставить зад. Ни за что. Кевин сглотнул скопившуюся во рту слюну: его трясло.
Он был самым настоящим ничтожеством, беспомощным и жалким, кому не под силу не то что о себе позаботиться, — жизнь в Нью-Йорке очень наглядно на это указала, — но даже элементарно себя защитить. Конечно, невозможно заранее предугадать, что на тебя нападут в разгар дня прямо на улице, а вопрос «который час» станет всего лишь ловушкой: он просто не сориентировался дать отпор, ну или хотя бы бежать, до дома ведь оставалось всего ничего, каких-то минут пять. Впрочем, корить себя за это уже не имело смысла, но вот за другое… за другое стоило. Почему единственное, что он чувствует, — лишь липкий, сковывающий страх? Ладно, пусть этого не случилось вчера: он был ошарашен услышанным, — но почему к нему не приходила ярость хотя бы сейчас? И вместе с ней отчаянное желание сопротивляться до последнего вздоха? Почему те засели в нем столь глубоко, как будто бы их и не было вовсе? Ведь если дать им волю, разжечь, они же помогут затемнить колотящий его ужас, хотя бы подготовиться к неизбежному, — но с каждым часом Кевина затягивало только в глухое, безысходное отчаяние. Он свернулся под одеялом клубочком: озноб усилился. Господи, ну почему он такой трус? Почему ему так страшно — ни вздохнуть ни выдохнуть?
Кевин зачем-то задал себе и другой вопрос, еще один, полностью понимая всю его нелепость: разве ответ мог стать спасением? Но он все равно не мог выкинуть из головы: как бы повел себя Том? Понятное дело, тот бы не парился, подумаешь, трахнет мужик, — Том делал это и без угроз. Но если отбросить в нем эту гниль, если бы с Томом приключилось нечто такое, что оказалось для него неприемлемо? Вот, например, если… Кевин с ходу и не придумал, что именно могло оказаться для брата таковым: тот всегда извлекал отовсюду выгоду. А может, и нет. Когда дед лупил их, Том ведь кидался на того с кулаками в ответ, прекрасно зная, что не выгадает ничего, кроме как с десяток ударов поверх заслуженных: у деда была четкая шкала провинностей, и Том лишь добавлял в нее «дополнительные очки» — тоже выражение деда. Кевин никогда не понимал безрассудного упрямства брата: для чего делать то, что способно лишь навредить. К тому же оба ведь знали: ни мать, ни бабушка за них не заступятся — побоятся, — а отцу почему-то было все равно, или же тот попросту соглашался с тестем во всем. Сам Кевин не шел наперекор деду никогда: он боялся разозлить его сильнее. Однажды — им было четырнадцать — он спросил брата: зачем тот провоцирует? Том только пожал плечами, а потом сказал: «Потому что он все равно это сделает, неважно — провинишься ты или нет. Он уже принял решение». Кевин стал горячо возражать, на что Том его оборвал: «Можешь и дальше терпеть это молча. Я не такой придурок». Конечно, Том, ты всегда был не таким, всегда считал себя кем-то особенным, кому дозволено нарушать домашние правила. Во что это вылилось? В гораздо большее и опасное: желание преступить законы бога и природы, — Том и в этом не стал себе отказывать. Кевин натянул одеяло — словно в коконе, прячась с головой. Чьи же ты правила преступил на этот раз, братик? Что же ты такое натворил, за что расплачиваться должен тот, кто, по несчастью, похож на тебя как две капли воды?
Кевин был уверен, и практически наверняка: в передрягу он попал именно из-за брата. Других внятных версий его злоключений не находилось. Ни одной. Зачем какому-то педику мог понадобиться Кевин Тайлер? Абсолютно не толерантный, непримиримый ко всей этой мерзости? Нет, его определенно принимают за другого — за кого именно, догадаться не сложно. Слабая, едва уловимая надежда затеплилась внутри робким огоньком: может, его похитители как раз сейчас и разбираются с тем, что допустили ошибку? И уже сегодня его отпустят, продолжив искать Тома?
Уснуть Кевин даже не пытался — все равно не получится, он был слишком на взводе. Поднявшись с постели, он направился в ванную. Главное, чтобы поскорее разыскали Тома, — в который раз Кевин прокрутил в голове уже почти молитву. Вероятно, засранец где-то скрывается, не зря у него был выключен телефон. Дальнейшая судьба брата, как и прежде, его не особо волновала, — тот сделал выбор, пусть теперь и расхлебывает свое дерьмо сам. Мысль оборвалась чем-то гадливым и даже предательским: а если Том боится не меньше? Если ему требуется помощь, возможно, даже защита, попросить о которой не позволила гордость? Может, этот человек его преследовал, Том отказал, и отказ не приняли? Невидимка ведь дал понять: он не приемлет «нет». Что, если даже такому, как Том, этот человек был настолько мерзок, что одна лишь мысль подставить для него зад оказалась невыносима? Намыливая волосы, Кевин все глубже уходил в подобные рассуждения и всякого рода их вариации, но в конечном счете заставил себя остановиться: глупости. Люди, подобные Тому, всегда ищут источник похоти. Погрязшим в пороке чужды нормальные отношения и правильные чувства. «Таким плевать на семью и даже бога, единственное, что их заботит, — лишь бы не иссяк источник их греха», — рассудила мать, когда брат отказался от лечения. У Кевина так и не нашлось причин ей не поверить, за все три года — ни одной, тем более что поведение Тома лишь только доказывало ее правоту. А потому… «Только бы эти люди во всем разобрались и продолжили искать того, кто им действительно нужен», — прошептал Кевин, выключив воду. А что касалось Тома… в конце концов, с него не убудет: одним мужиком больше, одним меньше.
Кевин не успел толком обтереться, как его бросило в холодный пот: а что, если его не отпустят? Если его похитители, осознав, что совершили ошибку, решат: убить его надежнее? Кевин сделал рваный, судорожный вдох: стоп. За что его убивать? Невидимка сказал — и был абсолютно прав: ему нечего рассказывать. Значит, устранять его физически на самом деле нет никакого смысла, из этого решения извлечь можно только проблемы. Кевину очень хотелось так думать. На деле же он понимал: те, кто устроили его похищение, вряд ли уж очень боятся преступить закон. Натянув темно-синий халат, он вернулся в комнату. Промокнув волосы на ходу, подошел к окну и сдвинул тяжелую портьеру, медленно и осторожно, совсем чуть-чуть, — словно там, прямо за стеклом, подстерегало нечто опасное, и оно, притаившись, как раз и ждало, чтобы Кевин к нему приблизился. Кевин заглянул в узкую светлую щель. Снаружи ничего не изменилось: серое небо висело тем же густым навесом, лежала все та же зеленая трава. Где же он? Может, его вообще вывезли в другой штат? Перед рассветом в небе кричали какие-то птицы, он их четко слышал. Сейчас не видел ни одной. Глупо, конечно, надеяться, что по птицам он узнает место, но все же это был какой-никакой шанс. Кевин потянул портьеру в сторону, затем и вовсе распахнул окно. Утренний воздух обдал лицо свежей прохладой, но насладиться ею он не успел: неожиданно резко щелкнул дверной замок. Кевин обернулся. Вошел верзила, в том же строгом костюме, с тем же непроницаемым лицом и чем-то горячим в руках — от подноса дымился пар.
— Привет, — Кевин постарался изобразить улыбку. С верзилой стоило войти в контакт. Он покажет, что не агрессивный и вполне владеет собой. Это наверняка поможет убедить его похитителя: с ним можно иметь дело. Он абсолютно вменяем, его можно отпустить без последствий. — Как дела? — бодро спросил Кевин.
Верзила пересек комнату, не удостоив его и взглядом, даже мимолетным. Как будто Кевина здесь и вовсе не существовало, или он превратился в бестелесного призрака. Поднос опустился на кровать.
— Который час? — Кевин решил не сдаваться. К тому же ответ ему действительно полезен. Крайне глупо спрашивать: «Это ведь не Нью-Йорк?» — а так, возможно, удастся сориентироваться, как далеко его увезли от города, хотя бы приблизительно.
Вопрос постигла участь предыдущего — просто повиснуть в воздухе, а сам верзила, выполнив поручение, направился к выходу.
— Эй, — Кевин снова его окликнул. — Ты ведь не глухой же? — но мужчина открыл дверь и, не проронив ни звука, оставил его одного. — Вот же придурок, — прошипел Кевин, не зная, кому же адресовал последнее: верзиле или самому себе.
Он безучастно взглянул на завтрак: аромат горячего уже заполнил комнату. Оставив окно открытым, Кевин аккуратно переставил поднос на пол: он не чувствовал голод. Даже хуже: любая мысль о еде вызывала лишь тошноту. Стянув халат, он влез во вчерашние футболку и штаны, — взгляд остановился на руке. По обыкновению, на его правом запястье болтались часы, но в тот проклятый день, когда Кларк его уволил, Кевин забыл их дома. А если бы не забыл… получилось бы его похитить? Смогли бы его столь легко заволочь в машину, если бы он сам не остановился вынуть мобильник из чертового кармана? Опустившись на простыни, Кевин лег на бок, лицом к окну: от запахов воротило все сильнее. До одури.
Нетронутые тарелки верзила забрал молча: поел Кевин или нет, его, по всей видимости, не интересовало. От обеда Кевин тоже отказался и до самой темноты провалялся в кровати, тупо глядя в потолок. Невидимка был прав: он не сбежит. Днем он исследовал окно еще раз, высунувшись наружу по пояс. Это был тупик: ни водосточной трубы, ни пожарной лестницы, ни уступа, достаточно пригодного, чтобы встать на него хотя бы одной стопой, хотя бы на носочках. Ближайший карниз растянулся уровнем ниже, но Кевин сомневался, что, даже если связать простынь с пододеяльником и закрепить их к кровати, он сможет на том устоять. Каменный выступ был слишком узким. Соорудить подобие каната, добавив еще три полотенца из ванной и всю ту одежду, что лежала в шкафу, — до земли не хватит и этого. К тому же, если верить вчерашним словам, его доставщик еды здесь не единственный, в доме охрана. Конечно, можно понадеяться, что это ложь, и добежать до первой трассы все же удастся, — как и на удачу не переломать ноги после прыжка. Может, даже повезет встретить попутчика. Но Кевин не был Питером Паркером, его реальность была другой: он не умел безболезненно падать с верхних этажей и не знал, в какую сторону бежать. Его сценарий был написан иначе: его поймают, а дальше… дальше Кевин думать боялся. Попытка сбежать не сойдет ему с рук. Возможно, его изобьют так, что он всю жизнь под себя мочиться будет. Кевин с силой захлопнул окно. Черт, о чем он вообще думает? Пока он будет вязать узлы, его с десяток раз схватят за этим делом. Кевин покосился на камеру. Он был под прицелом, каждую секунду. Каждый чертов миг за любым его вздохом следили чужие глаза. Сколько их, таких глаз? Высоко задрав руку, Кевин показал в камеру средний палец. Возможно, его накажут и за это тоже, плевать. Кевин тяжело вздохнул: никогда прежде он не чувствовал себя настолько беспомощным. Все, что он мог сделать, — лишь показать неприличный жест.
К вечеру голод взял свое. Верзила даже не успел выйти за дверь — Кевин накинулся на еду. Он не любил есть при посторонних, но какая разница, если тот все равно продолжал делать вид, что его просто не существует. С двумя тарелками — горячим и вторым — Кевин расправился в несколько минут. Вкус еды он не почувствовал, просто все поглотал, сходя с ума от ожидания и нарастающей тревоги: а вдруг все-таки Том ни при чем? Если это что-то другое? Да, сомневаться было верхом идиотизма, Кевин понимал, но если бы он мог понять еще и то, почему здесь именно он… До него на самом деле не доходило: для чего человека похищать, удерживать силой и заставлять заниматься извращениями, когда есть те, кто только рад этим заняться? Нет, их двоих определенно перепутали. Сдвигая в сторону опустевшие тарелки, Кевин все еще не терял надежду: вот-вот откроется дверь, и верзила скажет ему нечто вроде: «Эй, парень, живо выметайся».