***
Робкий, прокравшийся в затянутом небе луч упал на щеку. За ночь та утратила гладкость. Брендон лежал достаточно близко, чтобы рассмотреть проступившую щетину. Тайлер спал, по-прежнему крепко, и даже не почувствовал его прикосновения, — несколько секунд Брендон гладил его по скуле. В солнечном свете та выделялась практически белым пятном. Том непременно бы уже проснулся, даже от одного взгляда; крепкий же сон Кевина позволял его разглядывать. Еще немного — и волосы отрастут, чтобы сделать из них нечто похожее на приличную прическу. Брендон даже знал какую. Единственное, на этот раз он не попросит мастера добавить светлых прядей: на Кевине они представлялись как нечто не подходящее и даже вульгарное. Взгляд остановился на приоткрытых губах, — совсем не таких, как вчера, искаженных и протестующих, а затем, — когда Тайлер вернулся из ванной, — растянутых в подобии вежливой улыбки. Наверное, поэтому Брендон и недолюбливал поцелуи — много лжи слетает с человеческих губ; глаза куда более честны. Впрочем, ни на какую искренность со стороны Кевина он и не делал ставок, да и имеющееся его уже вполне устраивало, чтобы претендовать на большее. Пусть с нюансами, специфично и медленно, но сексуальная сторона его жизни все же возвращалась в былое равновесие. В том, что этот Тайлер станет со временем таким же подходящим любовником, Брендон не сомневался. Вопреки всем личным табу и моральным несвободам, парень был на редкость отзывчивым. Брендон поймал себя на мысли, что, наверное, в какой-то мере они ему даже нравились — эти нелепые запреты. Не сам факт их наличия, естественно, — Брендон считал их абсолютной глупостью, но ему доставляло какое-то особое удовольствие побуждать мальчишку их преодолевать. Или принуждать, значения не имело. И не только во время секса. Вчера, когда Кевин вернулся в постель, Брендон сказал ему лечь на живот. Затем раздвинул ему ягодицы — обработать лекарством растревоженный и, возможно, пострадавший анус. Колечко было ярко-розовым. От прикосновения Тайлер встрепенулся. — Тише, — Брендон надавил ему на поясницу, пресекая любые трепыхания, — я не собираюсь входить в тебя прямо сейчас. Мазь уменьшит неприятные ощущения. Позвоночник под ладонью упрямо напрягся. — Я сам. Конечно, Тайлер мог позаботиться о себе и без его участия, но Брендон ответил: — Нет. Отдыхай. Тайлер больше не спорил, но и расслабился, лишь когда тюбик вернулся на место в тумбочку. — Это нормально и естественно заботиться о своем партнере, Кевин. Тебе не стоит меня стесняться. Брендон аккуратно вмял пальцы ему в спину, — Тайлер не успел сменить позу. Впервые, начиная с осени, он был удовлетворен и за полученное удовольствие благодарен. Брендон умел благодарить и делал это даже порой с чрезмерной щедростью, если, конечно, награда не нарушала границ его интересов. Увы, вчера ночью он располагал лишь несколькими минутами массажа. Том черпал его благодарность в дорогих вещах. Дорогих для него, для Брендона не существовало одежды и аксессуаров, покупку которых он бы не мог себе позволить. В его отсутствие Том жил в роскошных апартаментах, рассекая по ночам пустынные улицы на не менее роскошных машинах. На большее он не претендовал, хотя Брендон был готов оплачивать ему путешествия и даже учебу — только выбирай. Но Том не испытывал интерес ни к первому, ни второму, и чего этому кретину не хватало, Брендон до сих пор не мог понять. Том мог получить от него весь мир, но променял всю свою жизнь на звонок в Алабаму. Брендон прилип взглядом к спящей на соседней подушке замене. Что ж, он вынес урок: этот Тайлер будет общаться исключительно с теми, кто получит его личное одобрение. Кевин пошевелился. Брендону не хотелось упустить момент, когда тот проснется. Вчера он ковырнул еще одно бесполезное табу, запретив Кевину перед сном одеться. — Только не говори, что спишь всегда в одежде, — хмыкнул он, когда тот, поднявшись с кровати, направился к креслу за бельем. — Так и есть, — Кевин пожал плечами. — Мне некомфортно спать… ни в чем. — Напрасно. Эти простыни достаточно мягкие, чтобы дать им шанс. Что ж, ночью Кевину довелось в этом убедиться. Брендон не мог сказать, насколько крепко тот спал, — возможно, что и просыпался. Сам же Брендон спал глубоко: вновь обретя желаемое, его нервы, наконец, успокаивались. Однако когда Кевин открыл глаза, он все же не увидел. Парень просыпаться не спешил, и Брендону попросту надоело лежать и ничего не делать. Зато когда он вернулся из душа, тот встретил его коротким «доброе утро». Брендон бросил взгляд на кресло: белье все еще лежало там. — Как самочувствие? — спросил он, приближаясь к кровати. — Вроде нормально. — Выспался? — Кажется, да. — Я тоже прекрасно спал, — Брендон слегка улыбнулся. — Твое присутствие приносит радость. Тайлер повторил его улыбку. Но глаза, — настороженные и быстро растерявшие даже следы сонливости, — выдавали напряжение. Видимо, причиной была нагота Брендона. — Перевернись на живот, — он опустился на простыни. — Я хочу тебя осмотреть. — Со мной все в порядке. — Позволь и мне в этом убедиться. Мазь была хорошей, да и за ночь непривычная к проникновению плоть должна была сама собой успокоиться, но Брендон все же решил удостовериться лично, не причинил ли он этому телу по неосторожности вреда. Он не стал переворачивать застывшего Кевина на живот, просто откинул одеяло и подхватил его под колени, так, чтобы поднялись бедра. Убедившись, что все в порядке, Брендон удовлетворенно кивнул. Лицо же Кевина покрылось красноватыми неровными пятнами. — Со временем ты перестанешь это испытывать, — погладив по задней поверхности бедра, он отпустил его ноги. Пальцы скользнули по округлой коленке. — Скромности не место в постели. А теперь вставай и приведи себя в порядок. Улучив момент, когда Кевин поднялся на ноги, Брендон шлепнул его по заднице. Тот вздрогнул. — Я могу идти? — И чем скорее, тем лучше, — хмыкнул Брендон. — Твой зад слишком соблазнителен, чтобы не желать его снова. Никак не отреагировав, Тайлер направился в ванную. Уже на пороге Брендон его окликнул. — Ты мне нравишься, мальчик, — сказал Брендон, когда тот обернулся. За дверью зашумела вода. Он откинулся головой на подушку. Черт возьми, а он ведь не лгал. И хотя, первое, что пришло в голову, было «мне нравится твое тело», Брендон поймал себя на том, что нет, не только оно. Кевин Тайлер был странным, и, пожалуй, самым странным случаем за всю жизнь, и, наверное, в этом-то и была своя перчинка. Прежние любовники приходили в жизнь сами собой, так складывались обстоятельства, прилагать усилий не приходилось. Желание присутствия в ней Кевина, напротив, родилось осознанно, и было его решением, пусть даже и напоминало традиции древних варварских племен. Впрочем, аналогии волновали Брендона мало, если не сказать, что не волновали вообще. В столовую они спустились в тишине. Кевин занял свое место и сразу же приступил к еде. Апельсиновый сок, яйца, свежие овощи. Особое внимание заслужил мясной паштет, Тайлер накинулся на него, будто не ел сутки. Даже перестал ловить глазами прислугу, отслеживая их перемещения до мелочей. — Почему журналистика, Кевин? — спросил Брендон, потягивая кофе. — Люблю ворошить чужое белье, — хмыкнул тот. — Что ты писал в мотивационном письме для своего учебного заведения? — Как важно и ценно наличие в мире репортеров, свободы слова и независимой журналистики. — Ты в это веришь? — Некоторое время назад — да. — Что изменилось? — Понимание, что гораздо важнее наличие ключа от нужной тебе двери. — А если допустить мысль, что за дверью хуже, чем перед нею. Для чего тогда ключ? Кевин поднял на него глаза, дожевывая кусочек багета. — А если нет? Как об этом узнать, пока ее не откроешь? — Например, поверить людям, которые об этом честно скажут. — Журналист верит либо фактам, либо своим глазам. Не стоит слепо верить тому, что говорят люди. — Хорошо. Разберем вчерашнее. Тебе было хорошо. У тебя случился оргазм, твое тело получило удовольствие. Это факт. И даже больше. Ты не просто видел это событие своими глазами, ты был его участником. Но некоторые люди скажут, что это неправильно. Кому поверит журналист? Кевин кривовато усмехнулся. Он быстро понял, в какую ловушку угодил. — Я могу позволить себе превратить твою жизнь в ту сказку, о которой большинство людей и мечтать не решаются, — произнес Брендон. — Подумай над этим хорошенько. — Похоже, вы тоже подбираете ключ от нужной двери. Или я что-то неправильно понимаю? — Я рад тому прогрессу, который мы совершили. Но мне бы не хотелось, чтобы ты считал себя пленником. Текущую ситуацию правильнее воспринимать как взаимовыгодную сделку. Тем более что нет никаких объективных причин ее не проводить. Кевин промолчал. Но, по обыкновению, не опустил глаза в тарелку. Он смотрел на Брендона внимательно и неотрывно, и даже, как могло показаться, без прежней настороженности. Скорее, это был интерес, что же он услышит дальше. — Я не собираюсь тебя покупать, Кевин. Ты и так находишься в моем распоряжении и полностью зависишь от меня. И я это говорю не для того, чтобы тебя унизить или продемонстрировать власть над тобой. Ни то, ни другое, поверь, мне не нужно. Несомненно, в сложившихся для тебя обстоятельствах есть выгодные стороны, которые в силу некоторых причин и предрассудков ты пока не осознаешь. Я всего лишь хочу их до тебя донести. Если мы сумеем прийти к полноценному соглашению, — выделил Брендон, — границы этого дома, пусть даже большого, существенно расширятся. — Суть я понял. Но условия, кажется, упустил, — Тайлер немного свел брови. — Готовность к обучению. — К обучению? — Без сомнений, вчерашний секс был для меня ярким, — на этих словах щеки Тайлера снова порозовели, — но мои предпочтения не сводятся к одному лишь проникновению. Этого недостаточно. — Что вы имеете в виду? — Ролевые игры. Ничего опасного, что причиняет увечья. — Мне нарядиться девочкой? Изобразить собачку? Или притвориться тинэйджером? — съерничал Кевин. Очевидно, перечисленное казалось ему смешным и нелепым, и судя по пренебрежительному тону, чем-то таким, что практикуется людьми исключительно с ментальными отклонениями. — Как ты понимаешь, я могу себе позволить развлекаться с любой девочкой, любой собачкой или каким угодно тинейджером. Или с тобой в любой из этих ролей. Но меня все же интересуют другие практики. Взгляд Кевина заполнился непониманием. С ответом на невысказанный вопрос Брендон не стал тянуть. — Полный контроль над телом. Абсолютное подчинение. Со временем ты узнаешь, что стоит за этими словами. Самое важное для тебя сейчас — учиться доверять мне в постели. Как я уже сказал, я не причиню вреда. Возможно, с этим разговором я несколько забежал вперед, но я не хочу, чтобы ты потом делал удивленное лицо, почему я тебя не предупредил.***
Дообеденное время заняла прогулка, и честно сказать, Кевина, после странного разговора за завтраком, она немного расслабила. Во всяком случае, тот уже не отдавался в сердце чем-то тревожным и ноющим. Погода шла на похолодание, но прогревшийся на солнце воздух не давал замерзнуть. К тому же, новый комплект одежды, появившийся на вешалках его гардероба, был таким же теплым, как и вчерашний. Вместе с невидимкой они пошли уже по известному маршруту, удаляясь от особняка в сторону леса. Где-то на полпути, обратно к дому, тот спросил: — Как ты относишься к утренним пробежкам? — Нормально, — Кевин пожал плечами. — Отлично, думаю, завтра будет удобно. Кевин коротко кивнул: завтра так завтра. После обеда Кевин, видимо, мог свободно передвигаться по дому, — извинившись, невидимка сообщил, что ему требуется время заняться делами по работе, — но идти Кевину было словно и некуда; не шататься же бесцельно по коридорам. Засев в своей новой комнате, он погрузился в чтение. Занятие было спасительным. Он не знал, была ли установлена камера и здесь, вполне возможно, что он просто ее не видел, но если она есть, его поведение не должно вызывать никаких подозрений. Он согласен на сделку: вот что невидимка должен в нем видеть. Надо — он будет изображать собачку. Надо — раздвинет ноги, а после — ляжет в кровать голым. Кстати, Кевин был вынужден признать, спать без одежды оказалось удобно. Ему понравилось. Это на самом деле приятно, когда тепло от одеяла обволакивает кожу без мешающих тряпок. Кстати, намерение невидимки уложить его спать обнаженным стало даже не единственным, за что в иных обстоятельствах того стоило бы поблагодарить. Вчера, когда тот намазывал его зад лекарством, Кевин был готов сгореть со стыда. Это было даже хуже, чем секс, — гораздо постыднее. Но лекарство на самом деле принесло облегчение — никакого дискомфорта после проникновения Кевин не чувствовал даже ночью, не говоря уже за утро. Он не знал, будет ли больно, когда вечером его снова захотят трахнуть, но если и будет — в конце концов, он это заслужил: путь искупления всегда приносит страдания. В его комнате появились не только книги — добавилась еще деталь. Кевин обратил на нее внимание уже после ужина. Часы. В первые дни похищения он о них мечтал — хотя бы знать, сколько времени его держат взаперти, но едва ли они радовали сейчас. Минутная стрелка гипнотизировала: Кевин то и дело вглядывался в ее изменившееся положение. Невидимка ждет его через два часа. Через час. Совсем ведь недавно оставалось еще минут сорок. Теперь лишь четверть часа. Кевин закрыл книгу, мысленно отметив, на какой странице остановился. Сто пятнадцатая: он быстро читал, к тому же та оказалась на самом деле интересной. Он обязательно вернется к ней завтра. Помедлив, Кевин поднялся с кровати. Это было похоже на паническую атаку, — во всяком случае, именно так Кевин ее и представлял, — когда оставшиеся минуты превращаются в медленную пытку, и ты не в силах думать ни о чем ином, кроме как: что тебя ждет? Не думать о новом унижении не получалось. Кевин посмотрел в зеркало. Оно стояло у шкафа, высокое, он мог видеть себя в полный рост. Но единственное, что бросилось ему в глаза, был его взволнованный, на грани паники взгляд. Кевин спрятал лицо в ладонях: нельзя выходить отсюда таким. Тем более, что часы уже показывали без десяти. Он не знал, надо ему идти в душ или нет. Не знал, в какой одежде появиться. Да и нужна ли она. Решив, что ее все равно придется снимать, Кевин стянул с себя футболку: так он хотя бы сделает это сам, наедине с собой, а не под чужим пристальным вниманием. За футболкой последовали штаны. После — белье. Дождавшись, пока до восьми останется минута, Кевин выключил свет и вошел в смежную комнату. Дверь в спальню невидимки была открыта, тот уже сидел на кровати, к нему спиной. Закрывать дверь Кевин не стал и сразу же направился к постели. Невидимка обернулся, — за несколько шагов до того, как Кевин к нему бы приблизился. На миг на его лице отразилось удивление, но затем уголки губ приподнялись. Кевин остановился напротив него. — Начало вечера прекрасно, — услышал он. Невидимка был одет, в те же свитер и брюки, что и за ужином. Кевин неуверенно переступил с ноги на ногу: — Мне вас раздеть? — Пока не надо, — ответил тот, ощупывая глазами его наготу. — Сядь рядом, Кевин. От кровати его отделяло несколько шагов, не больше трех, но они были как та самая минутная стрелка в его комнате: медленная и необратимая пытка. Кевин зачем-то их отсчитал. Действительно, ровно три. Перед тем как он опустился на простыни, невидимка взял его руку в свою. К запястью прижались горячие губы. Короткими поцелуями те дошли до кончиков пальцев. — То, что произойдет, не для того, чтобы тебя обидеть или унизить, — раздалось низкое, бархатистое и почти ласковое. — Это всего лишь способ доставить друг другу наслаждение. — Что вы хотите? — Кевин тотчас поспешил себя поправить. — То есть, что требуется от меня? Ответ Кевин не получил. Рука, что держала его за запястье, скользнула по шее и остановилась на гортани. Кевин прикрыл глаза. Началось. Он еще не знал, что именно, но одно чувствовалось точно: сожаление, что его глаза на этот раз не завязаны. Он не хотел ничего видеть. Новое прикосновение пришлось на затылок. Удерживая его голову, невидимка вновь прижался к нему губами, на этот раз к скуле. Кевина снова обволокло древесным и теплым; кажется, этот запах он будет с содроганием вспоминать даже на смертном одре. Пальцы на шее сомкнулись, однако физический дискомфорт не причиняли и даже не мешали дышать. Поцеловав его в висок, невидимка повалил Кевина на матрас и сам лег рядом, вплотную. Кевин зажмурился, — позволил себе это действие, — за ним его не могли поймать. Невидимка был занят, неспеша целуя его грудь. Кевин охнул, сосок вдруг пронзило острым, затем стало влажно: язык зализывал укус, вызывая под кожей щекотное ощущение. Утекая вниз, оно медленно скапливалось где-то у пупка. На член легла ладонь, такая же настойчивая и одновременно неторопливая. Она была горячей, почему-то гораздо горячее подсунутой ему под спину. Кевин с замиранием сердца подумал: может, так жарко вовсе не снаружи? Внутри? В тот же момент он почувствовал, что его член крепнет. Кевин подавил отвращение. Господи, ну почему? Почему же это происходит так быстро? Ту уступчивость, с какой его плоть возбуждалась, Кевин готов был уже в себе возненавидеть. На миг мелькнула мысль, что господь оставил его, отвернулся, и непоколебимые присутствие и любовь его не более чем самообман. Это было столь похоже на истину, что Кевин даже не спешил себя опровергать: как он мог просить и ждать милости его, если был настолько грешен? Чужая ладонь сжимала его за ствол, ласкала головку, и с каждой такой секундой Кевин чувствовал эти касания все острее. Его член уже полностью окреп. Кевин до боли закусил губу, в горле встал ком. Словно могильной плитой, его накрыло глыбой вины: его бедра толкнулись вверх, навстречу ладони, это произошло само собой. Он должен был это проконтролировать, но он не смог. — Твое тело создано для ласк, — шепнул невидимка. — Меня возбуждает твоя чувственность. Кожа Кевина покрылась мурашками: перед тем как отстраниться, тот скользнул языком ему в ухо. Смешно, но от этого действия Кевина всегда бросало в дрожь. Однажды дурачась и рассказывая, как на него накинулась девчонка, Том сделал точно так же, видимо, решив воссоздать события в школьном туалете с максимальной точностью. Брат заявил, что ничего противнее с ним не случалось, а вот Кевина словно охватила лихорадка. Ничего противного он не чувствовал, все было наоборот. Насколько он помнил, у него тогда даже привстал. Пока невидимка раздевался, — на этот раз никакая помощь ему не потребовалась, — Кевин неотрывно наблюдал за ним из-под опущенных ресниц. Чего этому человеку не доставало? Он не был ни стариком, ни уродом, обладал материальным благополучием и, очевидно, влиянием. Неужели не нашлось никакого молодого пидора, который повелся хотя бы на деньги? В подобное верилось слабо. Невидимка лег сбоку, вжимаясь в него ребрами. — Я не стану тебя связывать, сегодня ты будешь контролировать свое тело сам, — он снова подлез рукой Кевину под спину, второй подхватил его за яйца. — Раздвинь ноги. Новый выдох раздался прерывистым долгим звуком. Налитый ствол уперся Кевину в бедро. Невидимка снова облапил его тело, покружил у пупка и задержал кисть в паху, в волосах, словно перебирать их пальцами было каким-то особым для него удовольствием. Последовавший шлепок по ляжке следовало расценивать как сигнал согнуть колени. Кевин едва ли не с благодарностью подумал, что ни на потолке, ни по бокам от кровати не было зеркал. Он примерно представлял, насколько отвратительно выглядит происходящее и насколько в этом происходящем отвратителен он сам. Расценив его позу недостаточно развратной, невидимка отвел его одно из запястий далеко в сторону, затем схватил за ногу, вынуждая почти прижать ее к груди. Сердце Кевина протестующе забилось, благо, он хоть не видел себя со стороны. Пальцы требовательно надавили на губы и, встретив лишь запоздалое, инстинктивное сопротивление, беспрепятственно двинулись в рот, ложась на язык. Это было даже удивительно, как его не затошнило: пусть даже давление на язык было минимальным, но оставлять его рот в покое невидимка явно не собирался. Кевин не ошибся. Так и не вынув пальцы, тот принялся наглаживать его член, то живот, то прищипывал соски, то гладил между ягодиц, задерживаясь на входе. Во время каждой такой остановки Кевин тревожно зажимался, но вторжения так и не последовало и, видимо, произойдет оно точно не сегодня, во всяком случае, попыток залезть пальцами еще и в его зад не предпринималось. Рта было достаточно. Так длилось довольно долго, пока невидимка не уложил его поперек кровати, так чтобы голова свисала назад вниз. Сам он вылез из постели и обошел Кевина сзади, надавив руками на беззащитно подставленное горло. — Открой рот. Сначала раздался стон, короткий и глухой, затем по губам Кевина скользнуло гладким и тяжелым. Оно заполнило его рот и достало до горла. Член. Это был чертов мужской член. Вот теперь, от понимания, такого простого и ясного, Кевина едва не вывернуло наизнанку. Из глаз потекли слезы, он содрогнулся всем телом и зашелся рваным кашлем. Руки, и так разложенные в стороны, вдавило в простыни. Прижимая его локти к матрасу, невидимка двинулся еще дальше, погружаясь в сопротивляющееся горло все глубже и глубже. — Дыши носом, — скомандовал он. Казалось, это никогда не закончится. Член во рту казался бесконечно длинным — как он только уместился в его заднице? Кевина охватила паника — еще немного и он задохнется или захлебнется, его ведь вот-вот стошнит. Действуя на голом инстинкте, он начал вырываться: скорее сбросить с себя руки. Скорее выплюнуть то, что мешает дышать. Ощутимый шлепок по щеке погасил бессмысленные трепыхания. В хриплом выдохе Кевин разобрал свое имя. Поднявшиеся ресницы отпустили новые слезы, те текли сами собой, сбегая по вискам в волосы. — Сделай вдох. Давай, носом. Вот так, — донеслось размеренно-ровным, — у тебя все получится. Я знаю, он большой, но глубже я не войду. Ты меня услышал? — одна из ладоней гладила его по судорожно сокращающемуся горлу. Кевин втянул носом воздух, после моргнул. — Хорошо, а теперь успокойся и дыши. Я не стану двигаться, пока ты не расслабишься. Кевин не знал, как много времени прошло, прежде чем рвотные позывы стали реже. Вечность. И в этой вечности он предпочел бы задохнуться, чем осознать то, чему учит свое тело: дышать с пенисом в глотке. Осознавать то, как его тело подстраивалось, приноравливалось и сдавалось, принимая то, чего в нем никогда не было и не должно было быть. Когда за первым спокойным вдохом последовал второй и третий, во рту началось движение. Плоть заскользила по языку. Видимо, при таком положении шеи погружаться внутрь можно было довольно-таки глубоко, не упираясь в чувствительные стенки. Кевин ощутил даже некоторое облегчение: если ствол не давил на язык, его почти не тошнило. Невидимка начал двигаться короче, но быстрее. По мере того, как он наращивал темп, Кевина захлестывало уничтожающим пониманием: мужик имеет его в рот. На шее усилился захват. Наверное, невидимка даже чувствовал, как под пальцами двигается его член… Нет, Кевин не мог такое терпеть. Так ведь нельзя… нельзя! В желудке скрутился тугой ком. Справиться с собой он не успел, горло уже перехватило новым спазмом. Кевин вцепился пальцами в таранящие бедра — оттолкнуть, прекратить это уже, наконец! От звонкой пощечины он всхлипнул. Невидимка освободил его рот, но от удара заныла не только щека — разом обе челюсти. Зажмурившись, Кевин застонал снова. — А теперь выкинь все из головы, — услышал он. Кевина подхватило под колени. Невидимка склонился над его согнутым телом. Раздалось два шлепка, каждый пришелся на разные ягодицы. В следующую секунду что-то коснулось его ануса и проскользнуло внутрь. Что-то настойчивое и в то же время мягкое, влажное. «Язык», — громыхнуло в висках. Кевин распахнул глаза. Черт возьми. В мозгу словно что-то взорвалось, прогремев раскатистым каскадом: как? Зачем? Какая же грязь! Сколь отвращающим было происходящее, сколь нечистым! Кевина бросило в жар. Нет, это было адское пекло, и Кевин в нем задыхался. Он не понимал, как это работает, но вопреки тому, что творилось в его душе, возбуждение охватывало его греховную оболочку и затягивало в пучину порока. Вопреки всякой морали, отринув ее, его тело это принимало, оно опять возбуждалось, непрошеная тяжесть снова концентрировалась в паху. Он понимал, что наверняка снова заработает оплеуху, ну и пусть. — Хватит! — закричал он. — Неужели ты не понимаешь? Я не могу так! Невидимка медленно поднялся. Кевин торопливо прополз на спине по простыне, та скомкалась под позвоночником. Он не знал и не соображал, что им двигало в следующие секунды. Просто что-то нормальное должно было произойти, хоть что-то человеческое — разбавить весь этот адский порок. Кевин резко подался вверх, навстречу губам, влипая в них и жадно обхватывая своими. Он любил целоваться. Всегда любил. Девчонкам, как он догадывался, его поцелуи нравились. В старших классах он даже получил валентинку: «мальчику, от чьих губ в животе бабочки». В каком-то охватившем отчаянии он схватил невидимку за затылок. В голову пришла совершенно нелепая мысль, что волосы у него должны были быть жесткими, но почему-то оказались гораздо мягче. Кевин укусил его за нижнюю губу: с девчонками он себе такого не позволял, но когда так делали ему — это заводило. Кевина отбросило на простыни. Темный затылок снова устремился к его паху. Горячая влага окутала его член, сразу весь, под корень. Уверенно и агрессивно — выдоить до последней капли. Мышцы в ногах задрожали и быстро окаменели, Кевин свел колени, но сделать это до конца так и не смог — его держали слишком крепкие руки. Настойчивый рот тоже не давал ни секунды передышки. Напряжение нарастало столь стремительно, острым и жгучим, что Кевин едва ли мог дышать, — только тихо стонать в такт тугому кольцу губ. Оно насаживалось на него ритмично и без остановок. Ему даже не было стыдно — ни за стоны, ни за свое трясущееся в конвульсиях тело. Обрушившийся оргазм оглушил. Кевина выгнуло в беззвучном, немыслимо долгом крике. На голос не осталось сил. Открыть глаза — тоже. Теплое и мокрое, с глухим стоном, брызнуло ему на лицо. Пальцы размазали это по щеке, затем скользкие и немного солоноватые надавили на язык. Кевин их облизал, даже толком не чувствуя вкуса. Где-то на задворках сознания он понимал: он только что слизывал с чужих рук чужую сперму, но происходящее перестало его волновать. Все еще плавящееся в истоме, его тело было согласно на что угодно, лишь бы только от него отстали и не мешали плыть куда-то далеко-далеко, где ему было так неописуемо, немыслимо хорошо. Что же это такое, если не то самое, божественное, блаженство? Спустя минуту Кевин уже провалился в сон. Резко и сразу глубоко, как если бы кто-то ввел его в гипноз.