Our love
Is not your fault
Dissapear
Is what I want yes it is
Our love
Why's it gotta be so hard?
Our love
Always leaving me in the dark
Reignwolf
В отличие от Лондона, в том месте, где проходил завтрак Кевина, с самого утра светило солнце. Хотя, может, и в Лондоне тоже светило — откуда Кевину было знать из Суррей-Хиллз. — Апельсиновый сок? — Брендон оторвал его от разглядывания кустов за панорамным окном, каждый в форме шара, какой-то больше, какой-то меньше. Возможно, эффект давало и само стекло, от потолка до пола, и если выйти наружу, трава на лужайке и растеряет всю изумрудную густоту, но из столовой сад казался истинным волшебством. Как и весь дом, впрочем. Ночью Кевин мало что смог разглядеть. Проерзав на сиденье в поисках положения, при котором бы не так саднило в анусе, он отключился и проспал всю дорогу. Когда настало время из машины вылезать, сонно пошатываясь, он побрел за Брендоном по лестнице, — на ощупь впотьмах, — по приезде тот не стал поднимать на уши прислугу. В кровать Кевин завалился прямо в одежде, — сойдет и так, — но Брендон помог ему раздеться. У Кевина переливчато заурчало в животе: последний раз он ел, может, днем, может, утром, — Кевин на самом деле не помнил, когда. — Нет, я не голоден, — вяло ответил он на вопрос Брендона, закапываясь в одеяло. Но Брендон решил по-своему. Вернулся в спальню он с сырным сэндвичем. Два куска хлеба, пластик сыра и лист зелени, залитые кетчупом — ничего общего с той едой, которую обычно подавали Гилбертам на стол. Но Кевин уплел его в два счета, с наслаждением отхлебывая из дымящейся паром чашки на подносе. — Спокойной ночи, Кевин, — сказал Брендон одеялу. На ответ у Кевина не хватило сил, сэндвич и горячий чай его сморили. Наступившее утро не прибавило разговорчивости никому, — Брендон тоже вступил в клуб молчунов, проявляя абсолютную солидарность в сосредоточенности на завтраке. — Джем? — предложил Кевин, пиала стояла от Брендона далековато. — Если можно, вишневый. Да-да, левее, — Брендон направил его руку. Масло Кевин придвинул, не спрашивая. Их взгляды встретились, свой Кевин тотчас отвел, благо было куда. Две из трех стен состояли большей частью из стекол, нежели чем представляли собой опоры в привычном понимании, а геометрическая лепнина на оштукатуренных панелях лишь подчеркивала, сколь много окон намеренно разной ширины можно было уместить в одной стене, не будь та и так почти вся уже из стекла. Дышала воздухом не только столовая с глянцево-полированным столом на восемь человек: светлым и легким был весь дом. Соседствующий со спальней Кевина гибрид гостиной и библиотеки, со стеллажами, уходящими в потолок куполообразной формы, имел, по аналогии со столовой, не только окно во всю стену, но и небольшие окошки, вытянутые вдоль основания купола. Форма же высоких окон пропорционально повторяла кривую дугу потолка, и такие же округлые окна были установлены в гардеробной и в самой спальне, хотя там потолок был ровным и привычно плоским. Спустившись на первый этаж, Кевин не без удивления обнаружил, что весь дом был спроектирован по кругу, — по квадрату, точнее, — и в любую комнату внизу можно было попасть не только из сквозных дверей, но еще и через внутренний двор с белоснежным, благоухающим деревом по центру. Усыпанное небольшими цветками, оно источало аромат столь насыщенный, что напрочь перебивал запах кремовых, в тон обивке диванов и кушеток, высоких роз. Огромные вазы из кристально прозрачного стекла стояли буквально в каждой комнате дома, ну или во всяком случае, в тех из них, какие Кевин успел облазить. — Что это за дерево? — спросил он Брендона. — Которое все в белых цветах, — окна столовой выходили на сад, но Брендон должен был догадаться, о каком дереве речь. — Магнолия, — Брендон размазал масло по тосту. Кевин молча наблюдал за его выверенными движениями, затем сказал: — Весь дом очень красив. — Рад, что тебе нравится, — Брендон поддержал тему вроде бы даже охотно. — В конце февраля у меня уже имелись некоторые соображения, почему бы не провести нам здесь лето, но сроки окончания реконструкции постоянно сдвигались, кое-что пришлось переделывать дважды. Поэтому я ничего тебе не говорил, даже когда мы были в Италии, — на последнем слове он осекся и принялся намазывать поверх масла джем, хотя по обыкновению выбирал что-то одно: или масло, или джем. Кевин же взялся за сок, осушая стакан намеренно медленными глотками. Ему тоже не хотелось вспоминать Италию. Вспоминать было как-то… не по себе? Не стоило, в общем. — Я и не надеялся, что сегодня выйдет солнце, — произнес он с утрированно жизнеутверждающим энтузиазмом. Брендон кивнул, но ничего ему на это не ответил, — энтузиаст из него так себе. Что ж, Брендон был не один такой, кто спотыкался на словах: те дни на Сардинии казались теперь и Кевину бесконечно далекими. Неправдоподобными даже, но вчерашнее, о чем сегодня еще отчаяннее хотелось не вспоминать, доказывало обратное. Между ними, — меж их телами уж точно, — все еще продолжалась Италия. Поставив стакан, Кевин принялся рассматривать скомканную в ладони салфетку, так и не промокнув губы. Шлюха. Какой же он был потаскухой. Конченной. Завтрак не успел закончиться, когда привезли вещи — Брендона и его. Его чемоданов было больше, Брендон же ограничился одним и среднего размера, — значит, дольше трех дней задерживаться здесь он не намерен. Но удивило Кевина не это, — удивляться нечему, — а телефон, что горничная, вопреки правилам, принесла Брендону прямо в столовую. Брендон, избегавший все утро долгого зрительного контакта, перестал водить пальцем по экрану и взглянул на Кевина в упор. Причину внезапного к себе внимания Кевин понял не сразу, но память вернулась скоро. Черт. Кевин подпер ладонью сначала висок, затем прикрыл ею рот, силясь прочесть, что же творилось Брендона на уме. Только без драм, о’кей? Ну и что, что «отъебись, Гилберт, ко всем чертям!» — подумаешь! Во-первых, сообщение отправлено вчера, во-вторых, — если, конечно, отойти от того, что произошло все тем же часом, — вполне себе заслуженно, нет разве? Приглушенный смешок, немного нервный, застрял у Кевина в ладони. — Еще кофе? — спросил он Брендона, когда с совершенно непроницаемым лицом тот убрал телефон в карман халата. — Скоро совсем остынет, — тыльной стороной ладони Кевин проверил кофейник и улыбнулся. Не примирительно и не извиняясь, а просто улыбнулся. Остатки кофе окончательно остыли, а несъеденное начало заветриваться, когда Брендон, попросив его простить, встал из-за стола. Кевин бросил торопливый взгляд ему в спину, — осторожной украдкой, — будто бы у Брендона были глаза еще и на затылке, и он мог увидеть, как Кевин пялится на его прикрытое халатом тело. На рельеф обнаженных подкаченных икр, — он давно не позволял себе смотреть, а тело Брендона было красивым, и смотреть на него хотелось даже сейчас. — Если тебе что понадобится, я на террасе, — Брендон коротко оглянулся. — Спасибо, — Кевин ответил кивком и добавил уже вслед. — За завтрак, Брендон, и за компанию. Гилберт замедлил шаг, но не остановился и не обернулся, оставив Кевина один на один с тяжестью мыслей и чувством вины. С собой вчерашним, одним словом. Шлюха. Потаскуха. Проститутка. Шалава. Блядь. Кевин прокручивал в голове слово за словом, в строгом порядке, одно за другим по кругу, словно бы это могло помочь исправить его распутную природу. Не имея ни малейшего представления, какого мнения после вчерашнего о нем теперь Брендон, сам себя Кевин с горечью, отчаянно презирал. Даже траур по Тому не стал знаком «стоп», чтобы не залезть к Гилберту в штаны и не затащить его на себя, виляя и подмахивая похотливым задом как последняя… Шлюха. Потаскуха. Блядь. Сдвинув тарелки в сторону, Кевин лег грудью на стол, помещая подбородок в сгиб локтя. Если бы его таким увидела Мышь, ему бы точно пришлось туго, — строгая ментор душу бы вытянула, заставив вызубрить вплоть до последнего правила, как юному джентльмену подобает вести себя за столом. Наверное, он даже скучал по тем урокам. Навряд ли Брендон стал бы возражать против того, чтобы возобновить занятия на период лечения, но Кевин видел в этом столько же смысла, как и в позорной идее завалиться к Брендону в спальню, а после, отвергнутым, выжигать окурком имя Тома на запястье. Да и перед самой Мышью было совестно, — он ведь обещал не пропускать уроки и наверстать после Италии «прогулы», а вышло как вышло. В общем, идею вернуться к постижению этикета Кевин отбросил как несостоятельную. Глобально профита тоже не нашлось, даже его материальное положение, теперь более чем благополучное, все равно не выведет в тот круг высшего класса Нью-Йорка, где бы все это могло пригодиться, а в «Старбакс» вилку перепутаешь разве что с ложкой. Только Брендон мог стать его проводником в общество, но если об этом и рассуждать, то точно уже в прошедшем времени. А лучше и вовсе не стоило. Сам Брендон, легок на помине, вернулся в столовую, не иначе как снова сойдя с очередного рекламного проспекта, в темно-синих брюках и белом поло с узким воротником в тон штанам. — Вот ты где, — он остановился у стола, прямо напротив поднявшего голову Кевина. — Не нашел тебя наверху и подумал, ты уже отправился осматривать угодья. Кевин вскинул на него непонимающие глаза: какие еще угодья? Разве они в Саут-Йоркшире? Нет, сэр, это Графство Суррей, или Гилберты скупили акры по всей Англии? Пока Кевин думал, небольшой тюбик лег перед ним на стол, а сам Брендон покинул помещение, оставив его в легком замешательстве. Не о тюбике, с ним-то все понятно. Но если кому-то принадлежат в графстве угодья, то этот кто-то, что, граф? Да ну. Титулы в современном мире наверняка давно упразднены. Нет, конечно же Кевин знал и о королеве Элизабет, и о принце Чарльзе, о погибшей Диане знал, Кевину она даже нравилась. Но Брендон точно не был ни принцем, ни королем. Не может же быть, чтобы в Англии дела все еще обстояли так, как в сраных столетних книжках? За тюбик с заживляющей мазью Брендон точно попадет в рай; поднявшись в спальню, Кевин тотчас им и воспользовался. Но когда тянущая пульсация в заднем проходе, донимавшая его всю ночь и даже утро, наконец стихла, вместо того, чтобы обрадоваться, Кевин вдруг судорожно всхлипнул. Кажется, его снова накрывала истерика, и кажется, совладать он не сможет и с этой. Он метнулся к рюкзаку — глотнуть таблеток, хотя утром он точно пил полагающуюся дозу. Проклятье! Он уже превратился в тень, сраного наркомана, зависящего от чертовых пилюль, — еще немного — и в рехаб! И ведь недавно, совсем еще недавно ничего такого с ним не было! Не было неконтролируемых приступов отчаяния, бессонных ночей и иссушающей душу апатии. Ни одного колеса не было — ни одного! Вместо дерьма море баюкало яхту, стеклянный бассейн искрил в золоте солнца, а по ночам удовые свечи отбрасывали причудливые тени на голую кожу тел. Был Кевин. Был Брендон. И эти двое были любовниками, и, кажется, довольно счастливыми. Горьковатая таблетка легла на язык. Она всегда чуть жгла язык, но не в этот раз, Кевин проглотил быстро. А еще совсем недавно был Том. И Том был жив. И пусть все это жестокий самообман, и Кевин не настолько слетел с катушек, чтобы не понимать: Том покинул мир гораздо раньше, чем он об этом узнал, — но пока у Брендона на столе не завелась проклятая папка, Том все еще жил. Где-то там, далеко, без адреса и недосягаемый без телефона, оскорбленный и поруганный, но все это было еще возможно исправить. Как же больно ему было! Как душно! Кевин рухнул на кровать, захлебываясь слезами. С какой невообразимой яростью он ненавидел этот гребаный мир! И особенно тех, кто делал его столь ублюдским! Он ненавидел Терри, ненавидел Кристен, ненавидел звонок матери позавчера, из которого узнал, что эти двое теперь вместе. Да и саму мать он ненавидел — за то, какая она есть! Деда. Отца. Пасторов в Мэдисоне — всех разом. И Ив Гилберт. Ее, может, даже сильнее остальных. Жизнь в доме деда никогда не была медом, и он давно привык к разного рода унижениям, и Гилберты вовсе не были в этом деле первооткрывателями, — но что он сделал лично ей? Чем успел насолить? Ведь всякий раз, чуть его завидев, фиолетовая сука срывалась с цепи, а мишенью Кевин был распрекрасной — куда ни ударь, не промахнешься, особенно, когда так и светишь разукрашенной рожей. Вчера Гилберт решил с ним проститься не прощаясь, но вот Ив в удовольствии себе не отказала. — Не останешься на ужин? — услышал Кевин в спину, продвигаясь по коридору. Из своей комнаты она вышла прямо на звук шагов, долго ждать не пришлось. Не то что отвечать, Кевин не думал и останавливаться, но Ив окликнула по имени сопровождавшего его охранника. — Давно не виделись, Бен, — улыбнулась она. — Как поживает семья? — Спасибо, мисс Гилберт, — тот, кого она назвала Беном, встал как вкопанный, загораживая Кевину проход, а перед ней склонил голову в учтивом кивке. — Все хорошо. — Я рада, — Ив едва заметно кивнула в ответ. — Эмм, Кевин… Так а что с тобой случилось? Твое лицо… болит? — На дверь налетел, — выдохнул Кевин без малейшей заминки. — Ничего серьезного. Как завирать про побои, он познал давно, и сквозь годы делал это с истинной непринужденностью. Наука была из простых: стоило всего лишь самому поверить и в дверной проем, и упавшие с полки книги, или же скользкое от дождя крыльцо — отговорок, придуманных еще в детстве, хватило бы на полжизни вперед. — Выглядишь, будто это дверь напала на тебя, — улыбка Ив предсказуемо изменилась в усмешку: она не поверила. И не надо. Едва ли это Кевина трогало: скоро, очень скоро он забудет о них всех. О самом Гилберте он и вспоминать не станет. Ну а что? Свободы он, наконец, добился, пусть и недаром. Да, он заплатил и телом, и терпением, но разве не добился он того, о чем парень из Бамы мог лишь только мечтать? Он богат, молод и здоров, а предстоящий транш даже избавит от проблемы выбора — недвижимость или учеба. Квартира на Манхэттене и университет в Лиге плюща, не иначе. А почему нет? И то, и другое теперь по карману, а с такой упаковкой меняй хоть по три Кристен за ночь. Со временем, может, он даже найдет себе и мальчика, и трахать теперь будет он — и исключительно в свое удовольствие. Мечта, а не жизнь, нет разве? — Последние месяцы мы часто меняли места, — добавил Кевин, с той же нарочитой небрежностью, будто путешествовать по городам и странам вместе с ее дядей давно стало для него делом будничным и рутинным. — Не сориентировался на новом. — Да-да, так как раз и бывает, когда на месте не своем, — согласилась Ив с наигранным участием. — Но я не про синяки. Так случается, что поделать. Просто ты весь… кислый? — слово она подобрала не сразу, на выдохе. — У тебя, что… хомяк сдох? Резкая боль стянула сердце, нет, сука, это был не хомяк, а самый — самый! — важный человек в его жизни! Бен же деловито взглянул на свои наручные часы. — Простите, мисс Гилберт. Мистер Тайлер, — он перевел на Кевина серьезный, если не сказать, строгий взгляд. — Вам следует поторопиться. Было ли это актом милосердия, либо же распоряжения Гилберта предписывали выпроводить его строго к определенному часу, но вмешательству Бена Кевин был благодарен, независимо от мотивов. — Спасибо, — сказал ему Кевин, перед тем как сесть в ожидавшее на выходе такси. Улыбнулся он натянуто и искренне одновременно. А вот Бен попрощался сухо: — Хорошего вечера, мистер Тайлер, — все же то были предписания. Кевин задышал ровнее и глубже, значит, прошло четверть часа, — он уже выучил, как действовало лекарство. Вот-вот затуманит мозги, и сам он станет медленнее, но зато внутри перестанет рвать. И станет почти легко, просто потерпи еще чуть-чуть. Кевин зарылся головой в подушки: все непременно наладится, не наладиться не может, он и сам не заметит, насколько скоро, — голос в ушах звучал интонациями Гилберта. Он не уснул, да и не смог бы; для сна требовались другие таблетки, но пить их днем доктор не рекомендовал. Без малейшей идеи, чем ему заняться до вечера, Кевин поднялся с кровати. Чем он занимался последние недели? Да ничем. Исправлять за персоналом Гилбертов никогда не требовалось, но Кевин все равно проверил гардеробную. Ему нравилось, чтобы вещи были сложены не по цветам, а по плотности ткани, от толстой — к тонкой, а цвета он подберет сам, он не был дальтоником. Что ж, ошибок не обнаружилось, и оставалось разве что только развесить все заново, в том же порядке, но своими руками, — убить время, — но из гардеробной Кевин услышал, как постучали в дверь. Пришла горничная. Мистер Гилберт предлагает совместную прогулку. Через сорок минут, на полтора часа, до обеда. Если ему, Кевину, требуется подумать, мистер Гилберт готов подождать двадцать минут. Готов? Серьезно? Вот это все, что сейчас, — серьезно? С ответом Кевин не медлил и попросил передать Брендону, то есть, мистеру Гилберту, он согласен. Брендон ожидал его на террасе. — После вчерашнего нам требуется помощь переговорщиков? — спросил Кевин с небрежной улыбкой. Небрежность он потренировал перед зеркалом. — Да, кстати, насчет вчерашнего, — Брендон поднялся из кресла. — Я бы хотел извиниться. — За что? — не понял Кевин: за секс что ли? Брендон обвел его придирчиво-внимательным взглядом. — Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. — Сожалеешь теперь? — бросил Кевин, от непринужденности не осталось и следа, он смотрел на Брендона в упор, ожидая. Ждать не пришлось. — Не вынуждай меня оправдываться, Кевин. — И не собирался. Я сам хотел этого. Сам, — раздраженно повторил Кевин. Разговор начинал злить. Почему он должен проговаривать то, что и так очевидно? Или господь поразил вчера Брендона внезапной слепотой? А сегодня и потерей памяти в придачу? Брендон никак не отреагировал на его заявление, зато спросил, чего Кевину хочется больше: прогулка по лесу либо же они могут пройтись по Хэджвилу. Деревушка обещала быть живописной. — С церковью? Осторожно, Брендон, это может быть опасно, — съерничал Кевин, припоминая их давнюю поездку в Понте Каприаска, когда прямо в стенах старинной церкви Брендон склонял его к сессии. Тогдашнего Кевина намеки изрядно напугали, теперь же это Гилберт был единственным, кто, очевидно, рисковал стать жертвой принуждения. Однако аллюзия к Понте Каприаска, очевидно, была столь топорной, что Брендон ее даже не понял. — Разумеется, с церковью, — вопрос его явно удивил. В чем крылась опасность, он уточнять не стал, наверное, списав бессвязность мыслей Кевина на принимаемые лекарства. — Они здесь везде. — Замечательно, — Кевин покивал с энтузиазмом, чувствуя себя абсолютным, круглым идиотом. Может и правда, переговорщик был не столь уж и плохой идеей: сам нес какую-то чушь. Но все равно он не пожалел, что выбрался на воздух. Если оставаться взаперти в одиночестве, то совсем рвало крышу. Из предложенных вариантов Кевин выбрал прогулку в деревушку. Но если будет многолюдно, они вернутся, он не настроен на толпу. Брендон заверил, что многолюдно здесь бывает только в дни ярмарок. В любом случае, дорога занимает не более двадцати минут, если идти вдоль шоссе. Шоссе дублировала тропа из сыроватой, но достаточно утрамбованной земли, чтобы ступать по ней уверенно, хотя в дождь здесь наверняка не обойтись без резиновой обуви. Или же придется топать по самому шоссе; впрочем, встречные машины им попадались лишь изредка, а когда какая и проезжала, то слышно ее было еще издалека, — дорога была безопасной. И тихой: если начать разговор, переспрашивать сказанное из-за шума не пришлось бы. Но беседа не клеилась. Перед мостом к ним выбежала большая рыжая собака. Кевин не разбирался в лохматых породах и мог сказать только, что на вид ей было лет шесть или семь. Обнюхав его и напрочь игнорируя присутствие Брендона, она рванула обратно, к реке, охраняя от чужаков двух коров, что мирно паслись в зелени. Кевин замедлил шаг, затем перегнулся через каменные перила, придавливая грудью проросший через каменную кладку мох. Течение было спокойным, а сама река мелкой, при желании можно и вброд перейти. Полное безлюдье вскоре закончилось: миновав мост, за первым же поворотом Кевин очутился в начале улочки. Она была чистой, с ухоженными кустарниками по палисадникам и довольно широкой, чтобы идти по ней вдвоем, не теснясь. Добротные симпатичные домики хранили дух старины и тех историй о мирной сельской жизни, которые он почитывал ребенком. Про церковь Брендон не солгал. Буквально минуты через три они вышли к Церкви Святой Марии, — местные жители не отличались фантазией в выборе названий. Рядом — заросшее кладбище с замшелыми памятниками, кое-какие надгробия покосились. Местечко выглядело очень по-английски, во всяком случае, именно такую пасторальную Англию Кевин и представлял по книжкам. Церковь была закрыта, и единственное, что оставалось — осмотреть фасад. Поисковик в телефоне быстро нашел по местоположению здание, и Кевин узнал, что его возвели в тринадцатом веке. Фасад реконструировали после Второй мировой, но реставраторам удалось сохранить дух средневековья. Чего не скажешь о главной торговой улице. Не то чтобы Кевину она не понравилась, но ничего примечательного он в ней не нашел. — Я сожалею о том, что сорвался на тебя, — раздался вдруг низкий голос Брендона. — Сожалею, что ударил. Прости меня. Кевин дернул плечом: меньше всего Кевин хотел обсуждать это, вон уже скоро и синяки сойдут, сегодня они уже стали желтоватыми. С притворным интересом Кевин принялся рассматривать голубей, клюющих под скамейкой объедок какой-то булки. — В доме знают, как развешивать мою одежду, — он сменил тему, пока Брендон не вернул прежнюю, воспользовавшись моментом взаимной тишины. — Существует общая база инструкций? Одна для всех домов? — Наверное, — Брендон пожал плечами, — этими вопросами занимаюсь не я. «Да понятно уж, что не ты», — буркнул про себя Кевин. Из всех тем выбрал он, конечно, самую тупую. — Все, что было для тебя куплено, было продиктовано желанием тебя порадовать, — сказал Брендон, прерывая новое молчание. — И это желание было искренним, с самого первого дня. Прикрыв глаза, на миг, Кевин заулыбался во весь рот. — Я хочу, чтобы ты тоже знал, — проговорил он, не позволяя радостной улыбке схлынуть с лица. — В первые дни твоего гостеприимства меня невероятно радовали домашние штаны. Спасибо. Брендон выжидающе промолчал, еще не понимая, куда подул ветер. Не тот ветер, что, налетев, мягко взъерошил им волосы, — тот, который Брендон поднял сам. Или обо всем он уже догадался, Брендон никогда не был идиотом, хотя и делал вид. — От халата я был в полном восторге, — продолжил перечислять Кевин. — Чего стоили полотенца! У меня никогда не было таких мягких. А твои плотные, хорошо впитывают. А как в Пфине ты меня порадовал! — Кевин мечтательно закатил глаза. — Или в самолете. Мое бесчувственное тело не помнило себя от счастья. Перестав кривляться, Кевин посерьезнел. Сколько еще эта семья будет над ним издеваться? — Не ври, — выдохнул он, всматриваясь теперь вдаль. — Я ничего не забыл. — У тебя довольно выборочна память. Удобно, — подметил Брендон, дослушав. — И зачем ты тогда вернулся? Если тебе со мной так плохо? — в отличие от Кевина взглядов он не избегал и глаза не прятал. — Из Мэдисона ты мог уехать один. Или с той девкой. — Как будто у меня был выбор! — вскинулся Кевин, не обращая внимания на неторопливых прохожих. Даже упоминание Кристен не вызвало в нем ничего иного, кроме как досады. Удобно, говоришь? Удобно?! — Выбор есть всегда, — Брендон, взяв учительский тон, видимо, решил попрактиковать себя в диалектике. — Выгодный или невыгодный, но он есть. Кевин закатил глаза: иного он и не ожидал. Может, довольно уже? Это даже не смешно — рассчитывать, что он купится на манипуляцию, годную для шестилетнего. — Был разве у меня выбор, Брендон? Да ты б меня и из Мэдисона бы выкрал, скажешь нет? Продолжил бы шантажировать семьей! Или силой увез, если б я не согласился! — Ты согласился, прежде чем убедиться в обратном, — напомнил Брендон все теми же интонациями. — А теперь обвиняешь в том, что я даже не сделал? Это несправедливо. — Может, тебя еще и пожалеть? Несчастный мистер Гилберт! — Кевин всплеснул руками. — Как, должно быть, несправедливо с тобой обошлись, раз даже сейчас ты вынужден передергивать! Брендон, решив не привлекать внимание сельских зевак, продолжил шаг. Кевин же не сдвинулся ни на дюйм. Двое чужаков ссорятся посреди центральной улицы захолустья? Да плевать он хотел на приличия! Едва ли это еще больше испортит его репутацию! Что касалось репутации Брендона, то та всего лишь догоняла актора! — А я тебе скажу, Кевин, почему ты вернулся, — заметив, что движется он один, Брендон обернулся. — Деньги, — ровно сказал он. — И секс. Почему нет, если и то, и другое доставляет удовольствие и сыплется как из рога изобилия. И это ведь правда, малыш. Нагнав Гилберта, Кевин возмущенно толкнул его в плечо. Может, они еще и любимые позы обсудят во всеуслышание? Брендон не иначе как рехнулся. — Ты не устал еще от своих удобных правд? — прошипел он. — У меня найдется несколько неудобных. Изволь послушать. Ты меня похитил. Ты меня держал взаперти. Сводил с ума заточением, одиночеством и неопределенностью. Ты меня изнасиловал. Из твоего проклятого поместья я смог выбраться, только обменяв тело на свободу. Да! — Кевин вскинул руку, не позволяя себя заткнуть и снова сбить с толку. — Мой член на тебя встает. Локации радовали глаз. И одежду действительно приятно носить, а еду есть, но… разве мог я сказать тебе «нет» в постели? Без оглядки на ремень и оплеуху? Это, по-твоему, и есть согласие? По мере выливаемых на его голову обвинений, Брендон лишь только морщился, то сильнее, то слабее, вероятно, реакция зависела от степени «несправедливости». — Что ты от меня хочешь?! — Брендон повысил голос. — Что мне сделать? Скажи, я сделаю это для тебя! Что еще?! — подавшись навстречу, он навис на Кевином, словно бы угрожая, но отступил, тут же сдавая назад. — Да, я ошибся! Могу я ошибиться? Имею право? — Не имеешь! — Кевин тоже умел брать на голос. — Ни на какую ошибку ты права не имеешь! — Значит, затевать разговор было еще одной, — мрачно заключил Брендон. — Несвоевременно. — Ну уж нет, — Кевин усмехнулся. Со злостью так, едко. — Прекрати прикрываться моим срывом! И хватит обращаться со мной, как с человеком с ограниченными возможностями! Я не калека! Я допью таблетки, встречусь с врачом! Долечусь я! Вылечусь! На последнее Брендон ответил молчанием: «несвоевременный» разговор был окончен. Они так и дошли до конца улицы, не проронив более ни слова, пока Брендон не предложил повернуть обратно: скоро обед. — Иди, — отсек Кевин. — Я останусь. Мне здесь нравится. Не дожидаясь, что скажет на это Брендон, — собственно, ему и интересно не было, — Кевин развернулся и зашагал прочь. Перед тем, как повернуть в первый же проулок, Кевин украдкой оглянулся. Неестественно прямая спина Гилберта, — насколько Кевин мог рассмотреть издалека, — отдалялась от него в противоположном направлении. Смакуя ощущение собственной правоты, — что еще оставалось делать, — Кевин уверенно продолжил путь. Асфальтовая дорожка с красными кирпичными заборами по бокам вывела его к ручью, — похоже, что это был приток той реки, через которую они прошли по мосту. Ручей образовал запруду, живописно заросшую береговыми растениями и мелкими дикими цветами, очень пестрыми. От воды пахло прохладой и совсем немного водорослями. Дальше, вдоль ручья, располагались небольшие коттеджи, и Кевин неторопливо направился к ним, приминая обувью разноцветный ковер. Тропа нашлась вдоль сетчатого ограждения с просьбой не дразнить собаку, иных табличек, вроде «частная собственность» или «проход запрещен», Кевин не увидел. Довольно быстро тропа оборвалась, упираясь в глухую калитку. Кевин повернул назад, с радостью обнаружив, что просто пропустил поворот. Дорога с продавленной автомобильными колесами колеей вела влево, судя по всему, в лес, и Кевин охотно поддался разыгравшемуся духу приключений, фотографируя на пути ориентиры, по которым он вернется назад. Высоко над головой пролетели утки, и Кевин еще долго слышал скрипучее кряканье. В умиротворяющей тишине леса, казалось, он расслышит и муравьев, если постарается. Через полчаса Кевин вышел к винограднику, удивленный тому, что в часе езды от Лондона производят вино, но указатель на винодельню некоего сэра Корнелла отбрасывал сомнения в том, что насаждения носили декоративную роль. Кевин продолжил путь вдоль насаждений, в тени невысоких, но густых древесных крон. Ступать по траве было не лучшей идеей, он совершенно не учел, что тканевые кеды напитаются влагой буквально за считанные минуты, и к тому моменту, как он вернулся на дорогу, мокрыми были уже даже носки, — осторожничать не имело смысла. С каждым новым шагом противно чавкала стелька, почему-то одна. Наверное, прохудилась подошва — не столь уж безупречны оказались покупки Брендона! Кевин досадливо пнул резиновым мысом камешек под ногами. Он злился. Злился на Брендона, на мокрые холодные носки, на набежавшие тучи и зябкий из-за них ветер. Злился на себя. Не только обувь, он испортил гораздо больше. Да, Брендон был ублюдком, и ничто в этом мире не смогло бы это оспорить, но сейчас он… старался. Кевин не до конца понимал, почему, не понимал зачем, мотивацию Брендона понять мог разве что сам Брендон. И Кевин тоже мог — свою, — и бичевать себя за правду он не собирался. Черт возьми, Брендон заслуживал все это услышать. Сегодня, вчера, — неважно, — он заслуживал услышать все это еще и завтра! Каждый чертов день пусть бы слушал! Кевин перевел сбившееся дыхание, — Брендона он ненавидел, в эту минуту уж точно. Однако еще не все неопределенности разрешились. Как так получалось, что ублюдком был Гилберт, а портил все он? А, Кевин? Да так и получалось: Брендон, что бы им ни двигало, старался ему помочь, а он старался сделать Брендону плохо. Из раза в раз, снова и снова, и это тоже было правдой, какую приговорен услышать теперь он: все то время, что Брендон за ним ухаживал, Кевин чувствовал за собой исключительное, иррациональное, разрушительное право причинить ему боль. Много боли. И сколько-то удалось, — немало, похоже, — раз плохо стало и самому. Вместо благодарности за заботу Кевин Тайлер просто был свиньей, что и новостью-то не было: ему не раз об этом говорил дед. В дом Кевин вернулся мрачнее тех туч, что окончательно заволокли небо. Поначалу он заблудился, забрел не туда. Не помогли и отснятые ориентиры, и несколько тяжелых капель уже упали ему на макушку, но неожиданно ему повезло: дождь прошел мимо, — видимо, господь решил, что хватит с него и озябших ног. От мокрых носков Кевин избавился с истинным облегчением. Бросив их вместе с кедами на пороге, он поспешил наверх наполнить ванну и отогреть, наконец, стопы. На ужин он не спустился, сказав прислуге подать еду в комнату, если возможно. Пустой поднос отнес на кухню сам, избегая те помещения, в которых он мог натолкнуться на Брендона: он был не в силах вести никакие беседы. Избежать не получилось: таким местом стала его спальня, однако и Брендон не то чтобы заскочил поболтать. Он пришел попрощаться. — Будет лучше, если я уеду. Не хочу ругаться снова, — сказал он спокойным, будничным тоном. — Как угодно, — согласился Кевин, разглядывая витиеватую лепнину на камине. Несмотря на теплую погоду днем, вечером в комнате стало сыровато и зябко, и потому вместе с едой Кевин попросил разжечь и камин. — Это твой дом, Брендон. Ты можешь покидать его стены, когда пожелаешь. — Ты здесь тоже не пленник, — Брендон предсказуемо нахмурился. — Ты гость. Какое-то из поленьев, очевидно еще слишком сырое, чтобы отправиться в топку, затрещало и пустило дымок. — Гость, угу… — повторил Кевин в никуда. Дожидаться его новую несмешную остроту Брендон не стал. — Не хочу, чтобы ты был здесь один, — продолжил Брендон. — Что, если я попрошу Грейс составить тебе компанию? Доверить тебя, не переживая, я могу только двоим, но Дуглас в данном случае не лучшая идея. Что скажешь? — Скажу, что Дугласа я хотя бы знаю, — ответил Кевин, недоуменно обернувшись. — Миссис Грейс Олби, — пояснил Брендон. — Не думал, что ты не знаешь ее имя. Кевин оттолкнулся ладонью от камина. — По дороге домой ты что, зашел к гадалке? Я буквально днем о ней вспоминал, — добавил он, уже не выделываясь. — Подумывал, не возобновить ли уроки, но так и не решил, хочу ли. — В любом случае, у тебя есть и время подумать, и возможность обговорить детали лично, — Брендон подытожил его мысль. — Допускаю, что Грейс даже согласится объединить отдых с работой. Обычно ей это неплохо удавалось. — При одном условии, Брендон, — сказал Кевин, помолчав. — Если я решу продолжить, я хочу платить сам. Со своего счета. — Ладно, — условие, поставившее его в легкий ступор, Брендон принял, чуть помявшись. — Если вопрос только в этом… — Не только. Ты и мне платить не будешь, — а вот это Кевин заявил со всей уверенностью. — Ни цента. Ни пенса, то есть. Хотя нет, все правильно, ни цента — ты же платил мне в долларах. А кстати, почему не в фунтах? — потянул он, не удержавшись от издевки. — Разве в фунтах тебе не удобнее? Это чтобы обойтись без конвертации? Тоже меня порадовать? — В том числе, — новую атаку Брендон принял стойко, затем спросил: — Это в тебе взялось после моих слов днем, да? Кевин, я имел в виду другое. Кевин мотнул головой: зато он имеет в виду именно то, что только что сказал. — Я гость, так? — уточнил он. — Гость, а не пленник! Гость, а не шлюха! — Я не собираюсь брать с тебя секс-услуги. — Тем более. Платить мне не за что в таком случае. Захлопнув дверь, Брендон уехал, однако, только в ночь — задержал телефонный звонок. Суть разговора Кевина не знал, он слышал только голос — напряженный тон и десяток крепких ругательств. Когда во внутреннем дворе стихло, раздался рев мотора и следом скрежет резины по асфальту. На кухню, следующим утром, Кевин спустился за стаканом воды, а вышел, напрочь позабыв о жажде — с газетой в руках. «Бьет значит любит», — фотография на первой полосе, лица крупным планом. Классика. На то, что это ему снится, и надеяться не стоило. Он облажался наяву, и оставалось лишь догадываться, почему Брендон, узнав о публикации вчера, уехал и даже ничего ему не сказал.