Доктора разных наук.

У Готтлиба впалая белая грудь с редкими темными волосками. И Ньютону нравится оглаживать её, задевая нервно дрожащими в предвкушении пальцами выступающие ребра и комочки светлых сосков. Нравится, просто безумно, наблюдать, как от этих совсем нехитрых ласк Германн закусывает губы, скребет ветхую простынь аккуратно обрезанными ногтями. Нравится, что черные волосы математика больше не лежат в идеальном порядке, растрёпанные его собственными руками. Гейшлер любит эти нечастые моменты, когда им удается остаться наедине, в интимном полумраке тесного помещения. Ему так нравится в порыве страсти задевать локтями или боками книги и прочие мелочи Готтлиба, валить их на пол, рассыпать бесконечные белые листки с вязью алгоритмов и прочей математической напасти по всей комнате. Нравится слушать потом ворчание коллеги и любовника по совместительству, сетование на то, что он, доктор Ньютон Гейшлер, просто редкостный неряха и, к тому же, еще и фанатик кайдзю. Привыкший к подобным заявлениям биолог смеется негромко, вполголоса, заставляя чувство праведного гнева Германна сходить на нет. Как-то раз, после очередной близости, доктор точных наук несмело признался Ньютону, что способен простить ему многое только за одну виноватую полуулыбку или звук хрипловатого смеха. Исследователь агрессивной неземной формы жизни намотал это на ус и, конечно, не брезговал применять в подходящий момент. Но палку он, все же, ни разу не перегибал. Слишком дорог был и любим обделенный физически, но не умственно и душевно этот удивительный человек. Как-то не представлялась уже без него жизнь. - Все закончилось… Куда ты теперь, когда базу расформировывают? - со вздохом спросил Ньютон у разомлевшего Готтлиба, натягивая выше шерстяной плед. Германн покрутился на месте, выбирая бок, на котором лежать будет удобнее, и, непривычно растягивая слова, проговорил: - Я не хочу об этом думать. Биолог, тихонечко, одними уголками губ, улыбнувшись, чмокнул своего чудаковатого любовника в скулу и прошептал немного загадочно: - Но ты ведь уже думал об этом. И неоднократно. - Да. Ты, как всегда, застал меня врасплох. - И что надумал, разумник мой? - Буду преподавать в своем университете, как и раньше, вбивая в головы дорогих ученичков необходимые им знания, - закатив глаза, ответил доктор Готтлиб, заставив Гейшлера опять рассмеяться. - Ты неисправим, Германн, - заявил он, справившись с приступом веселья. Математик чуть нахмурил брови и спросил: - Ну, а ты, мой милый друг, что планируешь делать дальше? Ньютон заложил за голову руки и, посмотрев в низкий потолок, предположил: - Если мне все же отдадут пару образцов, то продолжу свои исследования. А если нет, то… то не знаю, там видно будет. - Ты слишком беззаботен, - вернул долг Готтлиб. Гейшлер, хитро улыбнувшись, выдал: - Видимо, да, раз я смог влюбиться в собственного коллегу да еще и в разгар войны с кайдзю. И крепко поцеловал своего математического гения прямо в узкие, но самые любимые губы, которые тут же покорно распахнулись. Вообще-то, биолог никогда бы не подумал, что Германн может быть таким отзывчивым и страстным. А еще Ньютон, подозревал, что он был первым, кто показал ему иную сторону любви, первым, кто притронулся к его бледному худощавому телу истинного ученого. Вряд ли у Готтлиба, слишком замкнутого и слишком скептичного, чтобы уметь заигрывать, обольщать и соблазнять, были женщины. И сказать, что это льстило Гейшлеру, ни сказать ничего. Ему было невероятно приятно осознавать, что Германн подпустил его к себе настолько близко. Настолько, что позволил не только касаться обнаженной кожи, но и обнаженных, беззащитных мыслей, воспоминаний. Тот самый один-единственный дрифт с кайдзю дал Ньютону не только такие желанные знания в устройстве монстров, но и ход в потаенные душевные закрома математика. Уже другое дело, что Гейшлер толком ничего не успел рассмотреть из-за силы сознания твари, но и тех крох из увиденного ему хватило, чтобы понять чудаковатого доктора. Теперь между ними была натянута тоненькая струнка негласного взаимопонимания. И не странно было вовсе в несовершенстве друг друга находить большой и жирный плюс. Куда-то испарились кидавшиеся раньше в глаза недостатки, исчезли вредные минусы. Жизнь налаживалась. И виной этому было не только уничтожение угрозы захвата мира инопланетными монстрами. Стоит ли говорить, что в университете, где так старательно и долго преподавал доктор точных наук Германн Готтлиб, в новом году появился еще один доктор. Правда, уже биологических наук, спец по кайдзю и просто занимательный, чересчур активный человек – Ньютон Гейшлер.