***
Тобирама немного волнуется. Они заходят в кабинет Хокаге вдвоём, и Хаширама вздрагивает. Выражение удивления и секундного испуга на его лице гладит под рёбрами, колет в пальцах, будит хищную натуру внутри. На губах прорезается ухмылка. Несомненно, это запомнится Тобирамой как одно из самых ярких и острых впечатлений. Хаширама не готов, в груди Тобирамы разливается будоражащее томительное чувство… Невероятное сотрудничество, которого брат так хотел от них добиться, стало явной неожиданностью. — Ты знаешь, зачем мы пришли? — нарушает неспокойную тишину Мадара. Он бывает разговорчив, когда его побуждает искренний интерес. Когда каждому из них хочется быть важным и первым. По крайней мере, Тобираме хочется. На выходку Мадары он хмыкает — тот пытается захватить инициативу… — Судя по вашим лицам, знаю. — Хаширама выдавливает из себя понимающую улыбку. Он умудряется быть снисходительным даже в таком положении. По сути так оно всегда и было — Хаширама к ним снисходил. Но и они были ему нужны как надёжные, толковые помощники. Основатели давали людям больше, чем получали взамен, вкладывались с самоотдачей, но Хаширама ещё и пытался компенсировать им то, чего они не получали. Насколько мог, конечно. — Я занят сейчас бумажной работой. Придётся подождать, — бескомпромиссно и без деланного сожаления отвечает он. — Давай я тебе помогу с бумагами, — предложение Мадары фонит плохо скрываемым ехидством, он сладко ведёт плечами и елейно топит в улыбке хищность. Он знает, что рано или поздно получит то, что хочет. Чего они оба хотят. И это немного злит Тобираму, но и у него в животе разливается приятная сладость, и лёгкая слабость — в ногах. Подойдя к столу, Мадара выуживает из кипы свитков первый попавшийся. Хаширама уверенно хватает лист за другой край. — Нет, я сам. Хаширама, который никогда не любил бумажную работу, сейчас с таким рвением за неё берётся. Настойчиво, упорно и самоотверженно. «Я сам» — в глаза Мадаре. У Тобирамы в голове вспыхивает другая картинка: как Хаширама придерживает его руки, говорит: «Я сам», — и насаживается на член. Ужасный Хаширама. Прекрасный Хаширама. Уже ради этой сцены стоило взять с собой Мадару. Они дожидаются своей очереди, переговариваясь. Хаширама знает, что может не спешить, знает, что они никуда не уйдут, зато потом отыграются. Сначала он заполняет отчёты медленно — очевидно, ему нужно морально подготовиться. Возможно, он не знает и не хочет знать, как это будет. Когда он принимает для себя какие-то решения, это становится заметно по более быстрому движению бумаг из стопок «требуют рассмотрения» в стопки «рассмотрены». Хаширама не из тех, кто прячется или пытается уйти от ответа. Больше он не пытается даже оттягивать момент своего участия. В кабинете Хокаге трудно устроиться втроём, но они умудряются. К тому же, если кто-то застанет их так — их с Мадарой репутация не пострадает, а вот для Хаширамы будет даже хуже, чем если бы его застали с кем-то одним. Руки заведены к верху, волосы свисают с колен Мадары, на которых устроена голова Хаширамы. Мадара придерживает кисти и гладит по животу, стояк упирается в бок Хашираме. А между ног Тобирама делает то, из-за чего Хаширама качается как лодка на волнах, скользит по коленям. Мадара уступил его младшему первенство, подчёркивая свою выдержку. Младшие братья так нетерпеливы. Так жадны до внимания старших. Пусть наслаждается, Мадара решает быть снисходительным, поглаживает волосы Хаширамы, проводит по шее. А Тобирама, видя это, целует Хашираме бедро. Странно, сегодня у них даже получается быть нежными. Чего изначально не планировалось. Хаширама переворачивается на живот и припадает губами к плоти Мадары, чего он, скорее всего, тоже не планировал. Мадара закрывает глаза, поглаживая его волосы, слегка оттягивая или, наоборот, надавливая, чтобы накрыл мягким ртом больше, дышит чаще и громче, острым слухом слышит, что Тобирама берёт Хашираму сзади второй раз — но не сразу и более чувственно. Неужели до этого он тоже ласкал своего любимого старшего брата? Мадара улыбается и кончает неожиданно для себя. — Пойдёмте попьём чаю, — предлагает Хаширама, спокойно обтираясь. Словно ничего и не случилось. Нет, словно так и должно быть. Если подумать, то кто знает, как оно должно быть? Человек в здравом уме, наверное, сказал бы, что точно не так. Неплохо бы было сходить в душ, но его поблизости нет. Резиденция Хокаге не предназначена для такого времяпровождения. Мадара сыто усмехается. На чай они соглашаются единогласно и молча. И пьют его тоже молча. Долго пьют. Словно расходиться не хочется, а говорить страшно или просто излишне. Древние говорили, чай — напиток богов, утепляет изнутри, раскрывает душу. Может быть, Хаширама хотел утеплить их души чаем? Так или иначе, эта дополнительная близость неожиданно оказывается душевной и нежно приятной.***
— Я сегодня не могу. Я… запутался, — Хаширама впервые за долгое время отказал ему. — Мне нужно подумать, кое с чем разобраться, — он смотрит на Тобираму строго и чуть виновато. Тобирама с готовностью, которой сам от себя не ожидал, кивает. Это должно было когда-то произойти. Он не раз думал об этом. Однако горьковатого ироничного оскала он сдержать не может. Хаширама запутался? Сегодня? Серьёзно? Сегодня он это просто осознал, потому что запутались они уже давно. Отсутствие душевной поддержки, на которую они с Мадарой оказались неспособны, а иногда и отсутствие единомышленников могло заставить Хашираму почувствовать себя одиноко. Что на него накатило? Разочарование? Отчаяние? Желание сдаться? Что всё зря? Он не туда идёт? Не тем путём? И что он придумает? Тобирама ничего придумать не мог, кроме как лезть со своими потребностями к Хашираме и взамен делать для Конохи то, что может. Мадара — так же, или, может, немного по-другому, Тобирама был слишком занят, чтобы вникать.***
Хаширама сидит на Скале два дня и спускается к ним только на третий. — Так всё неправильно, — выносит он вердикт. Сам находит их по очереди, ведь два дня к себе не подпускал. Невидимый ветер колышет волоски на спине, вздымая их все разом, и даже белые пряди встают дыбом. У Тобирамы ухает валун внизу живота, холодные иголки покалывают по обе стороны хребта, в средине словно замерзает ледяной дракон. Он испытывает страх и облегчение одновременно. — Теперь мы будем разговаривать, — продолжает Хаширама. — Разговаривать? — переспрашивает Тобирама. Его голос похож на шелест листьев, вторящих ветру. — Да, собираться вместе и разговаривать, — охотно подтверждает старший братишка. Есть в этом что-то жизненное: к простым вещам идти сложным путём. — Обо всём, что радует и тревожит. Без насмешек, — решительно добавляет он. И как он до этого раньше не додумался? А ведь, раньше, возможно, бы и не вышло ничего… пока они с Мадарой не пришли к нему вдвоём. — Сексом заниматься пока не будем, — предупреждает Хаширама. Он говорит это почти ровным тоном. «Почти», потому что Тобирама всё же улавливает в его голосе ноты ехидства. — Совсем? — переспрашивает надрывно. Не думал, что это может его так… обесточить, что ли? — Я имею ввиду, меня вы пока не будете, — поясняет Хаширама. — А между собой можете попробовать. Лучше под моим присмотром, — смотрит лукаво, едва сдерживает улыбку. Додумался же, снова. Его идеи, признаться, друг друга стоят. Одна другой сумасбродней. «Мы с Мадарой… Под присмотром Хаширамы… Ничего себе», — давится воздухом Тобирама. — Звучит неплохо, — произносит он, чтобы скрыть от старшего свою ошарашенность. — Но ты же присоединишься? — как бы невзначай интересуется. Но вот надежду в голосе скрыть не получается. — Может быть, но всё будет не так, как раньше. Теперь я верю в вас. Верю в нас, — поправился он. — Если всё пойдёт удачно, то мы, может быть, все втроём будем счастливы. И я говорю не о новых раскладках, позах и ощущениях в сексе, если что, — Хаширама усмехается. Он пытается то ли образумить младшего брата, то ли пошутить над ним же. Тобирама ехидно кривится. — Хорошо, — впрочем, ему остаётся только кивнуть. Он и сам понимает, что секс — далеко не всё, что для счастья надо. Потому и соглашается охотно. Он тоже хочет увидеть этот «Новый счастливый мир Хаширамы» для них троих и не хочет задаваться вопросом, сколько же он просуществует. Помочь Хашираме, помочь себе… И, в конце-концов, может, получится выяснить, из чего же состоит счастье.