Ядовитый клинок

***

Вы когда-нибудь нарезали говядину? Плотный кусок мяса, лезвием острого ножа который резать приятно. Легко входит, разрывая волокна, и ведёт, ведёт, пока кусок не разделится надвое. Разделывать же коров сложнее. Плотная кожа не даёт продеть нож достаточно глубоко и приходится брать что-то побольше. Муторно, требует определённой сноровки, но всё равно захватывает. По сравнению с этим, человеческое тело кажется нежным, бархатным. Тонкая катана готова пить кровь, проходя сквозь маленькие тельца, шинкуя их, как что-то неважное, совсем незначительное. Одежда не спасёт от судьбы, даже будь то плотная броня, ведь руда, из которой сделано оружие, его тонкость и острота, намного лучше. Мастера самурайского дела могут пустить кровь, пропуская лезвие призрачно. Жаль портить одежду, труд в который вложили ловкие руки мастера. А тело не жалко. Чаще всего, ты даже не знаешь, кого калечишь. Просто удовлетворяешь спонтанно возникшие «хочу». Если правильно завести катану – изо рта жертвы брызнет кровь. От напряжения начнут лопаться сосуды. Бордовое море наполнит белки глаз и рванёт тонкой струйкой из носа. Кашлять, давясь собственной кровью, просить о пощаде, но знать, что скоро будет конец. Ты недостаточно мягкотелый, чтобы оставить дело на полпути. Ты любишь страдания. Тамаки не любит боль. Как бы он не пытался привыкнуть, работая героем, – никак не мог. Неприятно, противно и обидно. Ранили, хотя хотелось выйти сухим из воды. Видимо, недостаточно хороша его техника. Внутри всё отчаянно пульсирует, сдавливает и безумно болит. Ещё чуть-чуть и органы, казалось, просто взорвутся. Если обычный человек от болевого шока уже давно бы покинул этот мир – Тамаки приходится страдать. Это, наверное, ещё один минус работы героя. Не привыкнул к боли, но закалился. Жмурится, хмурится, ужасно потеет, пытается отвлечься от этого. Хочет разглядеть лицо нависающего над ним врага. Какая-то девчонка так ровно пронзила его. Был бы он не в таком печальном положении – точно расстроился. Чувствует на лице кипящую магму. Кровь из носа победительницы рвётся наружу, стекая в рот, окрашивая зубы красным, обводя струйкой подбородок и капает, капает, издеваясь, Тамаки на лоб. Не сдаётся, использует все силы и, как лягушка в сливках, сражается за жизнь. Начни тонуть, и конечности панически задёргаются. Начни гореть и упадёшь на землю, пытаясь потушить пламя, разъедающее кожу. А как помочь себе, когда на итак, будто, свинцовом теле, ещё и уселись, придавливая ручку катаны руками? Как бабочек гвоздят к картинам – так и героя. Но хотелось, конечно, быть живой бабочкой. В мутнеющем разуме возникает образ голубой морфы. Она парит, проживая свою короткую жизнь, а потом камнем падает на землю. Тонкая игла протыкает тельце быстро, неожиданно и до ужасного точно. Мастер рад. А напоследок, насекомое не может даже вздёрнуть крылом. А Тамаки может. Как червь дёргается и вырывается из лап смерти, извивается, но хочет остаться на этом свете на подольше. Ему рано умирать. Только недавно исполнилось двадцать. Жизнь только начинается, нельзя позволить ей так быстро закончиться. Он обхватывает ладонями лезвие и пытается вытянуть из себя оружие, чувствуя, как кожа, точно пузырь на болоте, с хлюпаньем лопается. Скользит руками, обмазывает лезвие кровью, только сильнее разрезая плоть. Казалось, что холодная сталь сейчас была раскалена, будто угли в эпицентре пожара, заставляя кровь бурлить и закипать. Ему, вроде, рассказывали, что квирк его врага – «Докуджин». Теперь понятно, почему вместо предсмертных агоний, за смазанной белой пеленой плясами заводились разноцветные пятна, основу которых составлял ядовито-зелёный. Начиная терять сознание, когда мышцы постепенно коченели, предвкушая сладостный покой, тело пробрала крупная дрожь. Девчонка – настоящая садистка. Лязгает зубами, растягивая на лице широкую улыбку, и расковыривает рану, раскачивая ручку катаны. Конечности начинают мелко трястись, переростая в судороги. Выхаркивая из глотки кровь, напрягая связки, хрипло кричит. Никогда не думал, что все так закончится. — Кровь сладка, когда остр клинок. – раздаётся вдалеке змеиное шипение, заставляющее в последние минуты отчаянно ненавидеть.