Дары Бобов

Сникерс бегал по дому, как заведённый. «Мам, а где ножницы?» «Мам, а вот тут подержи!» «Ай, порезался!» «Пластыри! Где мои клёвые пластыри?» «Мааам, ну маааам, помоги мне ровно отрезать бумагу… Пожалуйста!» И всё равно получилось криво, и обёртка заляпалась кровью у края, но это было не главное. Главное — чтобы Натсу подарок понравился. А он не мог не понравиться, Сник же на то, чтобы его купить потратил все свои сбережения. Ну и скейт ещё продал. Он всё равно решил, что не будет на нём больше ездить. Давно решил. Вчера ещё, в десять утра, как проснулся. Конечно, продать скейт среди зимы было совсем нелегко, но Сник постарался, и вот теперь держал в руках свёрток с самыми крутыми наушниками из недавно открывшегося магазина. Теперь Натс уделает всех результатом игры на приставке, потому что сможет тренироваться и по ночам, как давно мечтал. А Сникерс без скейта отлично переживёт, может, за учёбу возьмётся усерднее, всё равно он устал уже слушать от Натса нотации о своей безрассудности, да и локти с коленями разбивать об асфальт надоело. Время близилось к вечеру, за окошком сгущались сумерки. В доме витал запах традиционного шоколадного пирога, на столе уже высилась ваза с печеньем. Сникерс смотрел на неё и облизывался, хотя ему запретили есть сладкое перед ужином. Натс должен был прийти с минуты на минуту, и от предвкушения встречи сердце выпрыгивало из груди от каждого незнакомого звука. Когда у двери раздался звонок, Сник подскочил к ней и тут же открыл. Натс стоял весь в снегу, как в сахарной пудре. Он улыбнулся в ответ на улыбку Сника, потопал на месте и отряхнул шапку. Белая крупка заискрилась в свете уличных фонарей. — Проходи скорее, холодно, — Сник схватил его за ворот, втащил в дом и закрыл за ним дверь. Очки у Натса моментально запотели, поэтому он приспустил их и предупредил: «Не подглядывай», — отставляя в угол объёмный пакет. Сник всегда почему-то смущался, когда Натс смотрел на него поверх очков. Вот и сейчас отвернулся немедленно, радуясь, что его покрасневших щёк никто не заметит, и гадая, что такого мог Натс притащить в пакете. Они друг у друга часто бывали и чувствовали себя свободно, поэтому Натс без труда нашёл свободный крючок для куртки на вешалке и разулся. В доме у Сника всегда было чисто, Натс это очень ценил и предпочитал поддерживать чистоту по мере возможностей. — Ну что, пойдём сразу в комнату? — спросил он у Сникерса тихо, накрыв ладонью его плечо. Сник так и замер на месте то ли от голоса, что прозвучал почти у его затылка, то ли от смысла вопроса. Как будто они непонятно чем там хотели заняться, уже договорились заранее, а сейчас Натс только хотел подтвердить. Щёки у Сникерса вспыхнули с новой силой, и стало так неловко, что хоть на мороз выбегай, чтобы остыть. Тут и мать из гостиной вышла, приветливо поздоровалась и спросила, хотят ли ребята поужинать. Но Сникерсу не терпелось отдать подарок, поэтому он схватил друга за руку и потащил его вверх по лестнице, а оказавшись в комнате почему-то занервничал ещё больше. Особенно когда Натс сказал ему: «Сникерс, присядь, пожалуйста». Голос у Натса был ровный, серьёзный, аж по спине мурашки пошли. Сникерс взял со стола свёрток, который он полдня заворачивал, и сел, положив его на коленях. — Ты знаешь, я всегда говорил тебе, что надо быть осторожнее, но ты такой упрямый сорвиголова, что спорить с тобой бесполезно. Поэтому я решил подойти к решению вопроса с другой стороны. — Натс легко поднял свой огромный пакет и вынул оттуда синюю коробку. — Очень надеюсь, что ты этим будешь пользоваться. И Сникерс застыл. Сквозь прозрачное пластиковое окошко он увидел в коробке красные наколенники, налокотники и шлем. Достойная амуниция. Серьёзный подарок. Сникерс был до глубины души тронут заботой, и сразу ему захотелось надеть его на себя и похвастать перед матерью, только толку от этого что, если скейта у него больше не было. Стало обидно до слёз. Сник сморгнул их и поднял взгляд. — Спасибо, — ответил он искренне, но растерянно и печально, именно это чувство терзало его теперь. — Что с тобой? Я тебя обидел? — Натс нахмурился, понимая реакцию Сника по-своему. Ну и правда, всё лето Натс ему твердил, чтобы тот аккуратнее катался, мог и надоесть порядком. А тут зима, округа снегом завалена, до нового сезона ещё далеко, и он опять со своей безопасностью. — Я скейт… продал, — наконец произнёс Сникерс и зажмурился то ли от досады, то ли от стыда — он и сам не знал, что теперь больше его терзает. А ещё его грызла вина за то, что он не мог радостно скакать по комнате с подарком в руках, а сидел, вцепившись в свой свёрток. Вспомнив о нём, Сникерс резко его протянул и улыбнулся, чтобы хоть как-то загладить вину. Пусть хоть у Натса будет подарок полезным. Но Натс посмотрел на него, а потом на подарок странно, будто бы обречённо, поставил коробку с набором защиты на пол и принял у Сникерса свёрток. Он осторожно снял слой бумаги, долго возился, но, когда его распаковал уставился на коробку, словно язык проглотил. — Ты же хотел наушники, чтобы в приставку играть! — расстроился Сникерс. Он совершенно не понимал, что происходит, и почему Натс молчит, а не радуется подарку. Но тот развернулся и сел рядом с ним на кровать. Он выглядел так устало, как будто десять эссе написал, и сутулился так же. Натс снял очки и помял переносицу пальцами. Сникерс сидел, как на куче гвоздей, ему не терпелось скорее узнать, в чём дело, но торопить Натса он никак не решался. Наконец, Натс надел обратно очки и заговорил сам: — У меня больше нет приставки. — Как? — расстроился Сникерс. — Выходит, и мой подарок тоже беспо… Он не договорил — Натс резко взглянул ему прямо в глаза, и Сникерс осёкся. — Наши подарки не бесполезные, — твёрдо и очень уверенно произнёс он, но без малейшей злости. — И я очень рад тому, что у меня есть такой человек. — Сникерс почувствовал, как его взяли за руку и переплели пальцы. — Ради которого я могу поступиться своими желаниями. Но ещё больше я рад, что это взаимно. — Натс крепко сжал его руку, а Сникерсу показалось, что у него из ушей сейчас пар повалит. Он никогда до этого дня не целовался и даже представить себе не мог, насколько это приятно. Позже, когда они пили чай с пирогом, Натс рассказал ему об одной старой новелле «Дары Бобов»*, в которой счастливая, но очень бедная молодая супружеская пара накануне дня Какао Бобов попала в похожую ситуацию: девушка продала волосы, чтобы купить в подарок для мужа платиновую цепочку к золотым часам, а её муж продал те самые часы, чтобы подарить своей ненаглядной набор гребней. Сникерс всё ещё чувствовал себя глупо, но досада была уже не столь велика. Натс сравнил их не просто с влюблённой, с женатой парой — это его волновало куда сильнее. И ему казалось, что так теперь будет всегда, и они никогда не расстанутся. Он не знал ещё, что его мечтам не суждено сбыться сразу. После школы жизнь развела их по разным уголкам света. Натс удостоился стипендии в престижной академии в Европе и уехал получать юридическое образование, а Сникерс остался в родном городке. Помотавшись немного без дела, с подачи матери он устроился подмастерьем к соседу сапожнику, сначала по мелочи помогал, позже и сам научился чинить, а впоследствии и создавать удобную обувь. С Натсом первое время писали друг другу, порою созванивались, но встретиться никак почему-то не получалось: то Натс не успел билеты купить, да так и остался на День Бобов в кампусе общежития, то Сникерс смотался на пару месяцев путешествовать автостопом по южной Америке как раз в тот момент, когда Натс, наконец, добрался до дома. И вроде они простили друг друга за это пренебрежение, но письма теперь приходили всё реже, а в один прекрасный момент Сник не нашел в ворохе почты самой желанной открытки в свой день рождения. Наверное, подумал он, так обрываются связи. Ему было странно осознавать это. Странно было и то, что он не почувствовал боли. Больно было давно, ещё когда Натс прибежал к нему радостный с новостью, что поступил. А теперь было просто пусто в душе, как в доме, выставленном на продажу, из которого вынесли последнюю мебель. И Сникерс постарался забыть о покинувшем его друге, в которого он так некстати однажды влюбился, подумал, что, наверное, так и надо. Но так не думал Несквик — их общий товарищ, который спустя десять с лишним лет перерыва в общении лихо столкнул их с Натсом лбами на большой и шумной вечеринке Твиксов в честь дня Бобов. Близнецы пошли далеко, стали круче всех из их старой компании. Их группа гремела на всю страну и в некоторых других странах, но день рождения и этот дурацкий, по мнению Сникерса, праздник они по-прежнему предпочитали праздновать в родном городе с родными людьми. Каким образом Натс очутился здесь, Сникерс не знал. Услышь он об этих планах заранее — точно сказался бы смертельно больным и носа из дома не высунул. Ему было страшно неловко, хотя вида он старался не показывать. Хотелось уйти, но стоял, как привязанный. И разговор не клеился. Всё было не так. Да и как могло быть, если обиды, накопленные за годы разлуки, теперь крутились на языке, рискуя сорваться в любую секунду? Сникерс едва не скрипел зубами, чтобы не высказать всё, что думает об этом лощёном самодовольном придурке. Надо сказать, Натс и вправду выглядел шикарно, под стать положению, «весь из себя и нафиг», как выражался Сник: одет был с иголочки, костюм и пальто сидели на нём идеально, и, что самое главное было для Сника, — обувь. Он почти что влюбился в эти шикарные туфли. Ботинками их назвать не поворачивался язык. Раньше Сник видел такие только в коллекции Марса — в их дыре похожих никто не носил. И теперь хотелось вытряхнуть Натса из этих туфель и пройтись пальцем по каждому шовчику. Но куда там вытряхнуть! Натс хоть и стоял с ним бок о бок, прислонившись бедрами к поперечной балке террасы, — смотрел на всех сквозь очки с каким-то не очень понятным Сникерсу выражением не то жалости, не то презрения. Но от этих эмоций лицо его потеряло всю свою симпатичность. Хотя нет, совершенно не потеряло. И всё-таки, щурясь на старых друзей и соседей сквозь наверняка жутко дорогие, но, по мнению Сникерса, совершенно дурацкие очки, Натс выглядел на вечеринке так же нелепо, как криво вбитый в каблук гвоздь. Чтобы не кидаться с обвинениями и не лезть на него с кулаками с порога, Сникерс, глотнул пива и протянул с наигранным пренебрежением: — Что за очки на тебе? Натс встрепенулся и повернулся к нему. Лёгкая растерянность в глазах почти тут же сменилось удивлением. — Сникерс? — У него даже пар изо рта выходил красиво. — Пф. А ты думал, кто? Натс усмехнулся и сделал глоток из бутылки. — Да. Действительно. — Он поправил у переносицы немного съехавшую оправу. — Как поживаешь? Сникерс чуть пивом не подавился. «Как поживаю? Ты бы ещё на порог ко мне заявился и спросил, как я, мать твою, поживаю!» — Сникерс очень хотел бы это сказать, но сцены устраивать перед другими считал недостойным, к тому же прошло столько лет. Ну были у них когда-то какие-то чувства, давно ведь быльём поросло. Поэтому он сделал вдох и ответил почти что искренне: — Заебись. — Очень рад за тебя, — улыбнулся Натс, кажется, в это поверив и закивал. — Слышал, ты достиг большого мастерства, — заговорил он опять, почему-то уже не глядя на Сника, а зацепившись взглядом за двух танцующих девушек у большого костра. Огонь окрашивал снег вокруг в ярко-рыжий. Рыжим теперь было всё. И огонь танцевал в отражении стёкол очков. — Это здорово. Ремесло — благородное дело. Мне и мечтать о таком бессмысленно. — Да пошёл ты к чёрту! — взвился Сникерс и отскочил от него, не в силах больше выносить этого подчёркнуто вежливого тона. — Что? — не понял Натс, вновь возвращая ему внимание. — Я сказал, иди к чёрту! Рад он за меня, ага, как же! — Почему ты в этом сомневаешься? — Да потому что ты здесь ни за кого не рад! Ты даже и за себя здесь не рад, что приехал! Смотришь на всех, как на мусор, а они, между прочим, когда-то были твоими друзьями! — Они и сейчас мне друзья, — с сомнением в голосе ответил Натс и добавил в конце, — наверное. Только я так давно их не видел, что никого не узнаю. А ещё у меня, должно быть, диоптрий в очках не хватает. Никак не могу понять, что с ними не так. Сникерс опешил. — Гонишь. — Нет. — Натс приспустил очки до кончика носа, зажмурился, проморгался, уставился перед собой, ничего, судя по выражению лица, не разглядел и вернул очки на место. — Я и тебя не узнал, пока ты сам меня не окликнул. А ещё ты волосы отрастил. — И он улыбнулся так же тепло, как когда-то ему улыбался. — У тебя так сильно зрение село? — Возникли некоторые проблемы, — ответил как будто нехотя он, но потом неожиданно продолжил. — На третьем курсе мне сделали операцию, она прошла не особенно хорошо. — Сникерс похолодел. На третьем курсе Натс перестал писать ему. Сникерс решил, что друг его просто забыл, а получается, что забыл друга он сам. — В общем, теперь у меня не просто очки, а особенно хитроумные. — Натс усмехнулся. — Но то ли они сломались, то ли мои глаза — не могу понять. — И что, ты совсем вдаль не видишь? — Сникерс подошёл ближе, заглядывая в лицо, пытаясь поймать его взгляд. — Теперь и вблизи не особенно, — Натс сфокусировал взгляд на нём и прищурился. — Хотя твои синие глаза до сих пор слишком яркие, чтобы их не заметить. — Пф, — фыркнул Сник, ужасно смутившись, но почему-то от комплимента Натса ему стало легче и веселее. — А хочешь, я расскажу тебе кто там теперь как выглядит? — Давай, — обрадовался Натс. — Ну, Несквика ты разглядел, наверное. — Да, разглядел, — усмехнулся тот. — Хорошо. Впереди перед нами, те, что танцуют — Милка и Гейша. Помнишь их? — Милку — помню. — Она у нас теперь вроде как художница. А Гейша вроде как её муза, — с усмешкой добавил Сникерс. — Картины… ну вроде красивые рисует… — Пишет, — поправил Натс. — Да, пишет. Но я ж не ценитель, ты знаешь. — Ну да. А там, дальше кто? — Там ребята наши: Скиттлз, Эмэндемс, Пикник, Чупс. Скит волосы выкрасил в разные цвета, мы его теперь так и зовём Радугой. Они с Дэмс вроде как вместе. Пик с Чупс — мои корефаны. Ты их не знаешь, наверное. Родители Чупс приехали сюда в передвижном доме, когда тебя уже не было, и остались. А Пик приезжал на лето к родственнице, и мы подружились все. Он приезжает на праздники к нам и отпуска проводить. Я вместе с ними всю Мексику автостопом объехал, аж до Гондураса добрались. Жаль дальше не получилось. Чупс мировая девчонка. Никогда не унывает, никогда не жалуется и не устаёт. Идеальный компаньон. А Пик, наверное, просто идеальный. Всё умеет: и по звёздам ориентироваться, и охотиться, и готовить, и по-испански шпарит. — Сникерс с охотой загибал пальцы. — И танцевать умеет. Меня даже пытался учить. А, — махнул он рукой, — ничего у него не вышло. — Вы вместе? — твёрдо спросил его Натс. — Чё? — Вы в отношениях? Сникерс опять смутился аж до горящих щёк. Хорошо хотя бы костёр горел, и не видно было. Ну что за вопросы? Издеваться он, что ли, приехал? — Нет, Пикник с Чупс. У них давно отношения. Он ей уже несколько раз предложение делал, а она всё никак. Не знаю, что ей не нравится. Я бы на её месте давно согласился. И нет, я его не люблю! — опередил он очередной неудобный вопрос Натса и глотнул из бутылки. — Я вообще никого не люблю. Ребята шумели, звучала музыка. Высокий мужчина в очках и худосочный мальчик принесли хвороста. — Это Дирол что ли? — спросил неуверенно Натс. — А! А говорил, что не видишь! — Я его по походке узнал. Только он так ходит, вечно ссутулившись. Кто это рядом с ним? — Это его практикант. Дирол у него на кафедре преподавал. А Тик влюбился, видать, приехал к нему сюда. Он сам парень классный, но ходит за доком, как хвостик, смотреть иной раз жалко. — Да как-то он жалким не выглядит, — заметил Натс, когда худосочный парень с размаху закинул в костёр приличной толщины охапку сухих веток. — Это он перед доком выделывается. Потом будет ползать, как старикашка, по дому. Спина у него больная. Сникерсу почему-то уж очень понравилось Тика жалеть вслух, как будто он так сам себя жалел, но Натс его снова прервал вопросом. — Слушай, а кто это в кепке и с бородой? — В кресле? Так это ж Марс! — А чего это он? — Ой, там такая была история! — Сник опять оживился. Сплетничать о других было куда интереснее, чем откровенно рассказывать о себе. — Он полез на крышу и навернулся оттуда. На самом деле его починили, он может ходить, но ноги болят из-за этого, поэтому Баунти возит его теперь на каталке. А ему только в радость. Он знаешь, как с ней управляется? В жизни не подумаешь, что перед тобой инвалид. И язык его так назвать не повернётся. Марс услышит — сразу яйца оторвёт. — Баунти всё так же хороша, — заметил Натс. — Чё ей плохеть-то? — проворчал Сникерс и запил свою ревность пивом. — Но с тобой ей всё равно не сравниться. — Слушай, вот зачем ты это всё? — не выдержал Сникерс. — Уехал, сто лет не писал, где ты, что — не известно. Теперь упал как снег на голову и прилип как банный лист к заду. Может, я тоже вёл себя, как придурок, мог бы хоть раз спросить, как твоё здоровье, но мне же и в голову не приходило, что у тебя может быть что-то не так. Но ты сам за эти годы тоже ни разу не написал. Я решил, что всё у тебя заебись, что ты наверняка себе кого-то нашёл. Только теперь я не понимаю, зачем ты приехал, и что тебе от меня надо? — Сник не заметил сам, как встал к Натсу ближе и выговаривал всё это прямо ему в лицо. Его не смущали блики огня на стёклах очков — он знал прекрасно, что Натс на него сейчас смотрит и видит достаточно; не смущало и то, что они были не одни — он не кричал, говорил спокойно, в драку не лез, вряд ли к ним кто-то кинулся бы подслушивать. — Мне надо тебя, — так же спокойно ответил Натс и слегка улыбнулся. — Я до сих пор не могу понять, почему мы так глупо расстались. Мне кажется, ты был влюблён в меня. — Сникерс почувствовал себя голым на холоде, но всё равно не отвёл взгляд и не отвернулся. — Я тоже испытывал к тебе чувства, достаточно сильные. И ты очень дорог мне до сих пор. Сникерса следом бросило в жар, голова слегка поплыла, но он всё равно не смог промолчать: — Охуеть, как дорог, даже не узнал при встрече! — Ты действительно повёлся? — недоумённо воскликнул Натс. — Так ты мне ещё и наврал?! — возмутился Сникерс уже много громче. Кое-кто из ребят на них оглянулся. Сник стушевался и встал, как стоял раньше — рядом с Натсом, только, возможно, чуть ближе. — Прости, пожалуйста, за этот дурацкий спектакль. С очками действительно ерунда какая-то. И про глаза я правду сказал. Но узнал я тебя ещё издалека, моментально, — Натс усмехнулся. — По твоим синим глазам. — Ой, да завались уже, — снова смутился Сник, уже не пытаясь это скрывать. А когда посмотрел на него опять, вдруг заметил. — Я понял, кого ты мне в этих очках напоминаешь — Элтона Джона. И тогда Натс приспустил очки до середины носа и, глядя ему в глаза, пропел:

blue eyes, baby’s got blue eyes

Уж что-что, а петь Натс всегда умел. Он ещё в школе на каждом концерте что-нибудь исполнял под гитару. У Сника аж ноги подкашивались от его голоса. Но это в юности, теперь он хмыкнул и рассмеялся, вновь ощущая ту самую, заветную лёгкость. Он, наверное, должен был чувствовать себя глупо из-за того, что его столько лет держали в неведении, а теперь объяснили всё за пять минут, рассчитывая на понятливость и отходчивость, но, почему-то, не чувствовал. Наоборот, ему впервые за долгие годы было по-настоящему уютно. Потому что Натс был ему по-настоящему близким человеком, хоть они и не общались с ним долгое время. Разлука, оказывается, этого не изменила. И, видимо, в глубине души Сникерс надеялся на подобную встречу, потому что отбросить обиду у него получилось намного легче, чем казалось до этого. — А ещё я ужасно соскучился по твоему смеху, — услышал он почти на ухо, и по спине побежали мурашки. Тогда Сникерс понял, что, наверное, его сказка сбывается, хоть и с большим опозданием. Натс волновал его, как и раньше. Пусть они выросли и изменились в каких-то вещах — это было не важно. Это всё ещё были они сами. И Сникерсу это было важнее всего. — А знаешь, я тебе тоже соврал. — О чём? Сник взглянул на него. Натс был теперь близко-близко и опять смотрел поверх очков. — Я люблю… И в этот момент кто-то из Твиксов выстрелил прямо из окон на втором этаже ракетой, и разразился салют. Они долго думали, где им обосноваться. Сникерс устал от долгих зим, преследующих его всю его жизнь, он всегда мечтал жить у океана, но во Флориде было слишком жарко. А в Калифорнию дольше лететь из Европы. Командировки у Натса случались нечасто, примерно раз в два-три месяца, но и эти разлуки Сникерс воспринимал тяжело, и если можно было сократить время, проведённое врозь, он был обеими руками «за». Поэтому, взвесив все плюсы и минусы, они поселились в Новом Орлеане. Тут и ремесло Сникерса пригодилось: он на удивление быстро обзавёлся клиентами из музыкантов и прочей творческой братии, от заказов иной раз было не продохнуть, но ему было в радость. Город ему тоже очень понравился, особенно старые кварталы — загадочные и иногда жутковатые. Здесь каждый камень хранил историю, каждый сантиметр пропитан музыкой. Снику нравилось жить в атмосфере непрекращающегося праздника, но веселиться от души он не мог в одиночку. И когда Натс возвращался домой, Сник каждый раз тащил его в бар или клуб, если Натс не был занят работой, конечно же. Сами они жили в доме без привидений — высоком и современном, — на двенадцатом этаже с большой лоджией с видом на старый город. И Сник обожал их жилище, хотя восстанавливать чистоту после недельного отсутствия Натса всегда было делом хлопотным. Чаще всего Сник читерил — вызывал клининговую компанию, — но в канун дня Бобов было сложно найти свободных людей, особенно, если вспомнил о необходимости в тот же день. Поэтому Снику пришлось делать всё самому. Он собрал со столов и подоконника и перемыл гору грязной посуды; выгреб из-под кровати, постирал и повесил сушиться груду носков и другого белья (он даже хотел кое-что погладить, честно хотел, но на это времени не хватило); пропылесосил и помыл полы; вытер пыль со всех поверхностей, попутно гоняя белок (обычных белок, которых Натс умудрился однажды спасти и оставить дома, и которые норовили влезть хвостами то в самые пыльные уголки, то в оставленные Сникерсом лужи); заказал и получил праздничный ужин; хотел украсить квартиру традиционными плодами, ветками пальмы и прочими прибамбасами, но на гирлянде сломался и рухнул пластом на диван. Усталость взяла своё, он быстро и крепко уснул, как, впрочем, всегда после долгой изматывающей тренировки. А такая уборка могла быть запросто к ней приравнена. Но, положа руку на сердце, Сникерс чувствовал себя лучше, когда занимался такими вещами сам. Правда, не только поэтому он был доволен собой этим вечером. Самое главное — он приготовил для Натса особенный подарок. Здесь сошлось всё — и день Бобов, и их с Натсом «первая годовщина», и ещё кое-что. И подарок его должен был стать во всех смыслах символичным. Поэтому, абсолютно довольный собой Сник уснул на целых шесть часов, а разомкнул глаза, когда уже было темно. Он сначала не понял, где он и кто он. Потом рядом с ним вспыхнул белым прямоугольником телефон и осветил, как ему показалось, сразу полкомнаты. Натс в этот раз улетел не так далеко — всего-то в Мадисон, штат Висконсин, но и оттуда зимой можно было не выбраться, особенно, если север снегом заваливало, как сегодня. Сникерс, конечно, переживал, но не унывал, считая, что Натс обязательно что-то придумает. Он же не просто так всегда был самый умный. И фраза, застывшая на экране: «Кажется, я здесь завис», чуть не парализовала его в первые три секунды. Сник уже нарисовал себе и одинокий вечер, плавно переходящий в ночь, в компании белок, и подарок, который будет лежать без дела ещё очень долго, и Натса, сидящего в зале ожидания в аэропорту. А там ли он на самом деле? Или снова решил исчезнуть, как уже сделал это однажды? Но что-то ему подсказывало, что не стоит рубить с плеча. Поэтому Сникерс открыл мессенджер и уставился на сообщение: «Кажется, я здесь завис. Билетов нет». Вот и всё, подумал с горечью Сник, закончилась его сказка. Как вдруг у двери раздался звонок. Он чуть не упал, подскочив с дивана, и полетел открывать дверь. Натс улыбался, с мороза пах свежестью и чем-то сладким. — Я по пути заглянул в Синнабон… — К чёрту Синнабон! — Сник втащил его в дом с чемоданом и обнял так крепко, что затрещали кости. — Как ты добрался? Билетов же не было! — тут же затараторил он на ухо, оглушая. Натс усмехнулся. — Похоже, кто-то проспал полдня. — Откуда ты знаешь? Это было особенно странно, потому что они до сих пор стояли во тьме. Натс включил свет. — Ну, так и есть. Ты сообщения дальше первого не прочитал? А там всё было написано. Он попытался выбраться из пальто, но с обнимающим его Сникерсом это было немного проблематично. Тут и любимцы забрались на плечи, и стало совсем по-домашнему уютно. Они разобрались с вещами, покупками и одеждой, и Сник пошёл греть их давно остывший обед, пока Натс приводил себя в порядок с дороги. Правда ему стало не до обеда, когда Натс вернулся, обнял его со спины, прижавшись всем телом, и промурлыкал в затылок: — Кто бы мог подумать, что ты такой хозяйственный. И за косичку зубами цапнул. — Иди ты, — Сникерс немного пошевелился, изображая тычок локтем в рёбра, но больше не дёрнулся. От поцелуя снова всё перевернулось внутри, как в первый раз. Он потёрся затылком о лоб Натса, продолжая лениво следить за плитой. — Как же ты всё-таки выбрался? — О, это волшебная история. Линдта помнишь? Длинный такой, брюнет, характер нордический. Он не из нашей конторы, но тоже коллега, мы как-то пересекались с ним по работе, и ты там был. — Ну? — Сник не помнил, да это было и не особенно важно. — Он тоже был в Мадисоне и успел купить билет. А был он там, оказывается, не один, а с дамой сердца, которую очень давно обхаживал, но не решался сделать ей предложение. — И что? — Сник уже заподозрил неладное, но ещё не понимал, как одно с другим связано. — Поскольку дама его сердца оставалась там ещё на пару дней, Линдт, в случае положительного ответа, тоже остался бы с ней, поэтому я его уговорил сделать ей предложение прямо в аэропорту, когда она его провожала. Она согласилась, он сдал билет, а я его тут же выкупил. — Серьёзно?! — такие поступки были на Натса совсем не похожи. — Абсолютно, — он со счастливым видом забрал у Сникерса ложку и стянул со сковородки кусок еды. — Кажется, погрелось, выключай. Сник пребывал в замешательстве. — Не думал, что ты такой манипулятор, — он отвернулся от плиты и тут же забыл о еде. — Они встречаются уже четыре года, сколько можно резину тянуть? — Снику было странно смотреть, как Натс со спокойной душой рассуждает о таких важных и сокровенных для кого-то вещах. — А если бы она отказалась? — От адвоката с четвертью миллиона в год и кольца Тиффани с бриллиантом в два карата? Знаешь, кстати, сколько оно стоит в дьютифри? — Да какао бобы, разве в этом дело?! — Сникерс был искренне возмущён. Он никогда не воспринимал отношения с кем-то в качестве возможности обогатиться. Натс усмехнулся задумчиво. — В нашей среде, к сожалению, брак по расчёту — распространённая практика. — Странно тогда, что ты меня выбрал — нищеброда без миллионов и дорогущих колец. Натс изменился в лице. Он дотянулся до Сника, схватил его за руку и, усадив к себе на колени, крепко обнял. — Никогда так больше не говори, слышишь? Ты другой. И я другой. И у нас всё иначе. И мне никогда от тебя ничего не было нужно, наоборот, я готов отдать тебе самое дорогое, что у меня есть. — Тут Сникерс вспомнил их давний обмен подарками и у него словно ком в горле застрял. — А по поводу этих двоих… Не знаю, что Гарден на самом деле чувствует, но выглядела она по-настоящему счастливой. А уж за Линдта я уверен, как за себя, иначе он столько лет не терял бы на глупые сомнения. Сникерс погладил его по щеке, сдвинул очки с лица на макушку и поцеловал. Он не любил говорить лишних слов, когда Натс откровенничал — боялся разрушить ту магию, что начинала твориться вокруг. — Кажется, что-то сгорело, — услышал он и, чертыхнувшись, бросился выключать. Поздний обед, хоть и слегка пережаренный местами, принёс много радости. Сник рассказал о последних работах, похвастался новыми знакомствами и автографами, Натс вкратце изложил суть поездки, а потом ему кто-то набрал. Сник прождал его двадцать минут и уже волноваться начал, но тут Натс вернулся с улицы странно воодушевлённый, если не сказать взбудораженный. — Сядь! — провозгласил он на всю квартиру с порога. Сник так и сел, как был — с полотенцем в руке и белками по плечам. Не раздеваясь, Натс прошёл к нему на кухню и остановился буквально в метре, что-то держа за пазухой. — Ты мне однажды сделал подарок, пожертвовав вещью действительно дорогой для тебя. У Сникерса что-то оборвалось внутри. — Да ладно! Видимо, Натс решил, что хватит с него на сегодня мучительного ожидания, поэтому без лишний прелюдий достал из-за пазухи скейт. Его старый скейт. Не просто похожий — в натуре его. Там даже надпись — «Быстрее ветра», — сделанная чёрным маркером, сохранилась. Сник подскочил тут же, начал его ощупывать, гладить поверхности, вспоминать. — Как? — только и смог произнести он. — Это было достаточно сложно, его продавали несколько раз, но мне удалось. — Ты волшебник. Ты просто грёбаный волшебник, мать твою! — кинулся Сникерс Натсу на шею, и белки прыснули в разные стороны, почти как слёзы из глаз. Он ведь думал, что в жизни больше его не увидит. И даже если кататься уже не сможет — центр тяжести сместился, да и гибкость уже не та, — всё равно эта вещь для него была по-настоящему знаковой. Как возвращение домой после долгого и путешествия. Сник так растрогался, что едва не забыл про свой подарок. Столь же весомый и равнозначный. — Тогда ты, наверное, не удивишься копии твоей детской приставки, — проговорил он, прижимаясь ко всё ещё колкой от зимней прохлады груди. — Серьёзно? И картриджи есть? Сникерс немного ослабил хватку и посмотрел в удивлённо-восторженное родное лицо. — А то, — кивнул довольно Сникерс. Натс лихо наклонил его на одной руке так, что Сник чуть не поскользнулся пяткой на кафеле. — Так чего же мы стоим? Пойдём скорее играть. Но до приставки они добрались только утром.