То не было защитой, то было нападением

      Неприятности — понятие, которое вмещает в себя вообще всё. Серьёзно, стоит только вдуматься и вдруг осознаёшь, что для кого-то червяк, который оказался в земле глубже, чем нужно, так же может являться неприятностью по той или иной причине и… Пути назад просто не будет. Диппер вот часто думал о таких вещах. Потому что чувствовал себя таким же червяком, только вместо глубокой подземной жизни, он получает глубокое дно. И обитает на всё том же дне, пытаясь игнорировать шутки Мэйбл на тему того, что мешки у него под глазами вообще-то бездонные, а он сам всё просто драматизирует. Он не драматизирует. (Разве что немного.) Диппер точно не делает ничего подобного, ведь он любит логику. Может, однажды в будущем он бы даже позвал её замуж, но тут как посмотреть… Рациональный подход, в любом случае — самый лучший подход, кто бы что ни говорил. Всё та же Мэйбл утверждала, что немного полёта фантазии никогда не повредит. Для Диппера полёт фантазии — последняя фантазия, ведь это скорее всего будет полётом с крыши. Но не стоит говорить о грустном и о падениях камнем вниз. Потому что лучше говорить о печальном. Крайне печальном, если честно, Диппер всю жизнь с этим почти один на один — тут тяжело охарактеризовать происходящее иначе. Заходя совсем уж издалека, наверное следовало уточнить, что Диппер любит изучать что-то. И если бы ему нужно было разобраться в какой-то мешающей проблеме, он бы прочитал вообще всё, что смог бы найти, если это даже почти не связано с самой основной целью. Суть в том, что дьявол кроется в деталях. А детали были нужны о вполне странном явлении — соулмэйтах. Мэйбл шутит, что соулмейты идеальны для шибари, просто нужно достать красные верёвки и связать всё как следует. Диппер не хочет признавать, что эта шутка заставляет его улыбаться краем губ, так, чтобы было не столь заметно. Всё-таки, это не игры со связыванием, здесь всё серьёзно. Особенно учитывая то, чем по сути были соулмэйты. Насколько Диппер смог углубиться в тему, когда начал осознавать, что у него определённо не всё в порядке, то это можно было описать всего несколькими словами. Тебя ни о чём не спросят, просто дадут в руки и скажут нести дальше. Устал ты или нет, госпожу судьбу (хотя Форд уточнял, что не в ней дело, виновником торжества как всегда являлась мистическая чушь, чьи-то неудачные ритуалы прошлого и мутация контрактов с демонами, которые в самой своей сути и сформировали понятие связи) мало волнует. Она даже беспощаднее госпожи логики, всё же, с последней Диппер хотя бы умел договариваться и вести весьма продуктивные беседы. Проблема Диппера с родственными душами заключалась только в том, что у него эта самая родственная душа была. И это однозначно был кто-то помимо любимой сестры. Когда он был ещё ребёнком, то всякие мелочи слабо привлекали его внимание, да и родители на разные ситуации реагировали довольно просто — это случайности и разыгравшееся детское воображение. И смотря на Мэйбл? Ну, он правда считал, что воображение порой бывает даже слишком сильным, потому будучи ребёнком легко верил в такие варианты. Но смешно перестало быть, когда по мере взросления он осознал несколько вещей. Не нормально это, когда у тебя на морозном окне двигаются узоры, собираясь в какие-то картины, иногда выстраивая фигуры треугольников. Не нормально это, когда ты выходишь из дома без зонта — а в итоге совершенно не промокаешь. Не по той причине, что дождя не было и прогноз погоды вновь оказался ошибочным. Просто капли воды тебя избегают так, словно ты им угрожаешь ножом в тёмном переулке. Не нормально это, когда на уроках физкультуры, мяч, летевший прямо в тебя, вдруг попадает в человека, сидящего рядом на скамье. И никогда не в тебя. Ни единого случая, когда это произошло бы именно с тобой. Стэн шутит про ангелов хранителей и что Диппер должен начать зарабатывать на этом, либо выступая в качестве мишени в цирке для метателя ножей, либо подрабатывая у самого Стэна («Но запомни, приятель, в этом случае ты не знаешь ни о каком существовании выходных дней… Шутка, ха-ха, не говори мне, что ты повёлся!»), а Форд вполне серьёзно поправляет, говоря, что скорее всего тут от ангельского прямо противоположное. И скорее всего, с удачей Диппер тоже не дружит, учитывая, что в качестве родственной души ему досталась какая-то магическая тварь. И именно из-за связи с магической тварью происходят магические небылицы, а он сам никогда в жизни не чувствовал на себе, каково это — попасть под дождь. Не говоря уже о других мелочах. Самое странное и то, из-за чего в детстве Диппер предпочитал засыпать с сестрой, заключалось в прикосновениях. В прикосновениях, которые он чувствовал, но ни разу не видел того, кто мог его касаться. Пробуждающее тепло руки, которая гладит по вьющимся волосам, когда он вот-вот должен опоздать в школу, а будильник предательски не сработал. Тонкие пальцы, которые направляют руку во время сложных тестов, которые нужно побыстрее успеть решить за оставшиеся пять минут (Диппер опять увлёкся со своей любовью сначала решать задачи, а потом уже выбирал варианты ответов на вопросы). Хватка на самом запястье, когда вокруг толпа и нужно как-то выбираться из этого. Когда был ребёнком, он этого боялся. Когда стал подростком — уже давно привык. Особенно Дипперу пришлось привыкнуть к тому, что шалости его родственной души чаще активны и явны, стоит ему вместе с сестрой приехать на летние каникулы в Гравити Фолз, к их дядям. Серьёзно, в какой-то момент времени Диппер даже думал, что у него всё не так плохо. По крайней мере, после случая, когда его сестра попыталась завести роман с русалом. Дяди тогда хором выдохнули, одновременно сказав: «Хорошо хоть, не сирена.» И оба дёрнулись, стоило увидеть в глазах Мэйбл опасно вспыхнувший огонёк. Не зря дёргались. Через пару лет, на одних летних каникулах, сирена так же нашлась. Благо, Диппер уже в этом не участвовал — у него своей заботы с родственной душой хватало в тот период. Он появился на сцене данного дрянного спектакля только под самый конец, оттаскивая сестру подальше от воды и сдерживая панический писк, пытался отбиться от раздражённого морского существа. После этого Мэйбл неделю всех убеждала, что с ней начала разговаривать вода. И честно? Диппер был скорее склонен ей тогда поверить, закрывая глаза на богатую фантазию сестры. Особенно учитывая, что с ним самим странности происходить продолжали. Они никогда и не заканчивались, по сути, так как видимо давно проникли своими корнями глубоко в Диппера. Настолько глубоко, что отпускать намерены никуда не были. Пугало ли это? Уже нет. Уставал ли он от того, что каждый раз, стоило ему посетить местную библиотеку, то работники шарахались от него, как от чумного? Иногда. И не потому, что внешний вид Диппера, который выживает только на кофе и не спал последние пару суток на пару с Фордом (нет, их невозможно было оттащить от предмета интереса), представлял из себя не только жалкое, но и страшное зрелище. Скорее, все библиотекари уже дёргались от шума упавших на пол книг. Как раз тех книг, за которыми сюда и пришёл Диппер. Который давно свыкся с мыслью, что его родственная душа — тот ещё любитель действовать на нервы окружающим (он каждый раз слышал отголоски звонкого, словно почти истеричного смеха, когда смотрел на перепуганное лицо библиотекарши), а ещё тот, кто не мог оставить всё без своего внимательного надзора и контроля. Порой у него даже возникало чувство, что та неизвестная магическая тварь, доставшаяся ему в качестве пары, знает его даже лучше, чем он сам. И как будто бы такое не было бы далёким от истины. Ведь, ловя себя на таких мыслях, Диппер слышал совсем тихие, хитрые смешки где-то в отдалении. Признавать, что смешки, в которых не ощущалось какой-то нотки безумия, казались даже в чём-то красивыми, почти изящными, он не намерен. Даже если Мэйбл, прочитавшая одну из записей в его дневнике («Зачем ты оставляешь это открытым прямо на кухне? Явно же, чтобы кто-то прочёл»), теперь постоянно дразнила его и пыталась искать смех разных актёров и включать Дипперу, дабы тот сравнил и сказал, похоже ли это на то, что слышал он сам. Почему именно актёров? Вероятно, потому что Диппер тупица и будучи сонным, слабо контролирующим себя и свои мысли, случайно написал об этом в дневнике. Ведь смех он действительно находил пусть и высоким по звучанию, но всё же точно мужским. И нельзя было отрицать, что обладатель мужского, чудаковатого смеха, помимо тяги к контролю, обладал такой же не малой тягой протягивать руки. То ли чтобы помочь, то ли чтобы придушить — порой Диппер слабо понимал. Ибо случалось… Всякое. Складывалось чувство, словно магическая тварь была готова защищать от чего угодно, но только не от себя самой. Иногда. Не то чтобы после этого Диппер читал кучу книг из разряда «Как помочь своему партнёру с неконтролируемыми приступами агрессии для чайников», почему-то валяющихся где-то в отделе с психологией, хотя исходя из содержимого, таким книгам следовало лежать скорее в психиатрической больнице в одном ряду с пациентами. Благо, сам Диппер научился достаточно хорошо врать родителям (нет, очередной тихий шёпот прямо на ухо совершенно точно не подсказывал ему, что он должен сказать, дабы ему поверили и он вышел сухим из неприятностей), дабы самому сейчас в очередной раз сидеть в библиотеке, а не в палате вместе с сомнительными книгами и столь же сомнительными личностями. Но даже тут спокойно почитать ему не всегда позволялось. То страница переворачивалась сама по себе (с учётом плотно закрытых окон и дверей, что в летнее время можно было бы воспринимать как истинную пытку, ведь давно сломанный кондиционер обещали починить, вот только звучало это почти столь же надёжно, как и обещания в вечной и крепкой любви), то кепку словно что-то касалось и сбивало прямо с его головы (шум был больше от подпрыгивающей библиотекарши, нежели от самой кепки), то волос постоянно что-то касалось. Настойчиво так. Каждую кудряшку словно намеревались накрутить на палец и подержать так хотя бы пару секунд, прежде чем отпустить на волю и наконец начать беспокоить следующую. Диппер подозревал, что лишь ради этого кепку с него и стягивали. Невидимые, но уже давно знакомые руки с тонкими и слишком шаловливыми пальцами. Он уже не раз представлял, что для него будет истинным вызовом сыграть в карты при таких условиях. Он уверен — дурить голову ему будут с тщательным удовольствием, специально делая какие-то трюки заметными, а за ними скрывая другие. В которые Диппер, даже со всей своей подозрительной натурой, всё равно угодит. Из размышлений и чтения его вырывает шум. Не снова упавшая кепка, книга или что ещё. Даже закрытые окна без проблем пропускали звук сильного грома. Встав и закрыв книгу, Диппер поправляет кепку и, засунув руки в карманы ветровки, слегка взволнованно шагает в сторону окна, за которым он видит постепенно чернеющее небо. Всё равно что чёрная метка на руке пирата. Правда, для Диппера это метка, что следует спешить домой. Не потому, что боится промокнуть, ведь зонта с собой он не имел (дождь всё равно ни разу его не коснулся за всю жизнь), а потому что такие вечера он привык проводить с Мэйбл и дядюшками за одним кухонным столом, играя в настолки. Им хотя бы иногда было нужно отчитываться перед родителями о качественном и безопасно проведённом семейном времени. Фотографии с таких вечеров и становились доказательствами. Ведь в самом деле, не показывать же им фотографию с тем, как Диппер пища отбивался от гнома, а Мэйбл обнималась с вампиром. Такие фотографии либо приняли бы за шутку, либо начали бы возникать вопросы. Покинув здание библиотеки спустя несколько минут, пока он возвращал часть книг на их законные места, Диппер замирает на мгновение. Дождь. Такое обыденное для большинства явление. Для кого-то такая же неприятность, как и червяки под землёй, а для кого-то нечто завораживающее и приятное. Сам Диппер очарован лишь из-за своего любопытства, из-за неконтролируемой тяги исследовать, понять, ощутить, сделать свой личный вывод. Но такой возможности у него нет — стоит протянуть руку под падающие с неба капли и пусть со стороны кажется, словно вода постепенно начинает набираться в ладони, а ткань рукава ветровки промокает, в сути этого нет. Лишь иллюзия для посторонних глаз. Для него же ничего не меняется. Диппер не ощущает ни холода дождя, ни его влаги, ни того, как неприятно могла бы липнуть к телу промокшая одежда. — Ты часом не нуждаешься в сопровождении? — Вдруг, откуда-то сбоку раздаётся голос. Звонкий такой, словно наполненный смехом в самой своей сути, хранящий в себе такое озорство в тоне, что у Диппера кожа моментально покрывается мурашками. Он дёргается, подпрыгивая, — на сей раз сдерживая свой писк где-то в горле, предпочитая скорее подавиться им, нежели позволить это услышать кому-то помимо его дражайших родственников, — и быстро поворачивает голову вправо. А справа от него стоит молодой человек, от вида которого глаза слепит. В дождь и при таких тучах Солнце видно быть не должно, но у Диппера теперь чёткое убеждение, что это самое Солнце на время дождя зачем-то убежало с неба, дабы побродить по земле. И стоит сейчас прямо перед ним, в этих ярких, жёлтых вещах. И если бы не спасительный чёрный цвет перчаток, брюк и туфель, Диппер подозревает, что он действительно рисковал бы потерять своё зрение. — Прости, что? Я плохо тебя расслышал из-за грома. — Он пытается клясться самому себе, что не начал перенимать манеру лгать у своей родственной души. Но как говорил Форд, любые клятвы, в которых не примешано крови, то клятвами зваться право не имело. Интересно, насколько странно было бы, начни Диппер прямо сейчас резать себе чем-нибудь ладонь? Смех кажется перекрывает по громкости даже капли дождя, с большой силой ударяющиеся о старый асфальт. У Диппера холодок пробегает по коже и на незнакомца он смотрит во все глаза, почти подсознательно пытаясь уловить детали. Золотистые серьги, едва заметные веснушки на совсем бледных щеках и хитрый-хитрый прищур, становящийся ещё более заметным в сочетании с демонстрируемой ухмылкой. — Понимаю, конечно, что сосны принято поливать хотя бы дождём, но сомневаюсь, что такая сосна, как ты, нуждается в этом. — И он указывает на чёрный зонт в своих руках, который держал в тот момент больше на манер трости. А у Диппера в голове почти паника. Было бы странно отказываться. Обычно люди опасаются промокнуть и потом проваляться в постели с простудой одну или две недели. И не объяснишь ведь какому-то сердобольному, — хотя, доверяя своей интуиции, он не мог бы сказать, что личность перед ним обладала подобным качеством, — постороннему, что у тебя нет ни единого шанса промокнуть. Из-за собственных мыслей он едва ли замечает, что к нему обращаются «Сосна». С учётом того, что ту старую кепку с изображением Сосны он не носил уже несколько лет, заменив на совсем другую, скорее лишь из-за старой привычки, что у него на голове постоянно что-то есть и при этом успешно прикрывает совсем непослушные кудри. — Я так понимаю, ты предлагаешь протянуть руку помощи? — Изо всех сил он старается звучать хоть немного уверенно, а не так, словно его вот-вот догонит сердечный приступ. Диппер начинает подозревать у себя наличие тахикардии. У него сердцебиение набатом бьёт где-то в висках и это не ощущается как что-то привычное, естественное или нормальное. И ему не хочется думать, что ровно такие же ощущения его накрывали каждый раз, когда будучи ещё ребёнком, только готовящимся ступить на кривую дорожку подросткового возраста, он смотрел на Вэнди. — Совершенно верно. — Незнакомец продолжает ухмыляться озорно и в самом деле протягивает руку. — Можешь звать меня Билл. В мыслях Диппера проносится, что его дядя Форд по какой-то причине это имя на дух не переносил и настоятельно утверждал, что если в их семье появится мальчик, то называть его будут как угодно, но совершенно точно не Биллом. — Диппер. И… Наверное я приму помощь. — Ему хотелось убежать отсюда, но когда Диппер протягивает руку, то за неё хватаются так крепко, что он понимает — это похуже тех корней из странностей, что впились в его душу. И он понимает, что бежать-то теперь некуда, ведь его совсем бесстыдно и нагло тянут прямо за собой, на ходу раскрывая зонт. А цепкие пальцы с руки Диппера ловко передвигаются к его талии. Пальцы, которые кажутся до жути знакомыми, стоит им прикоснуться к нему. — Как пожелаешь. Запомни, ты сам согласился и было бы плохо с твоей стороны нарушать условия нашего маленького контракта, верно? — Звучит так довольно, словно Биллу дали тот подарок, который он желал заполучить прямиком в свои руки не один год. Или, скорее, не один век. Выходя из ступора, Диппер наконец начинает немного сопротивляться и пытается остановиться, затормозив их шаг. — Стой, куда ты вообще идёшь? Ты даже не знаешь, где- — Я знаю много всего. И поверь мне, твой адрес лишь одна из множества доступных мне мелочей. Если Билл надеялся, что с этой фразой перестанет звучать так жутко, то он глубоко ошибался. — Ох, ну не смотри на меня так остро и с таким подозрением. Я лишь не желаю, чтобы ты попадал в неприятности, промокнув под дождём. — Ещё и переворачивает карты так, словно Диппер в чём-то здесь виновен. Хмурясь, он надеется, что это всё-таки шум капель, попадающий на зонтик над ними, а не шум у него в ушах. И что это не вызвано рукой, крепко удерживающей его совсем рядом. — Но если я хотел бы промокнуть? — Диппер возражает так, как если бы от этого зависела его жизнь. Он уверен, что даже на суде не звучит настолько уверенных и пылких возражений, как здесь, сейчас, между ним и Биллом. В ответ Билл ничего не говорит, лишь хихикает как-то странно и убирает руку от зонта (совершенно точно не собирающегося падать, несмотря на все законы гравитации), в совсем демонстративном жесте стягивая перчатку с руки зубами. Смотрит на Диппера, причём так пристально, словно жаждет впитать каждую кроху чужой реакции, словно жаждет иметь подтверждение — Диппер прямо сейчас наблюдает именно за ним. В отличии от зонта, перчатка падает на землю, прямиком в одну из луж. И оголённая рука Билла ловко хватает руку Диппера — тот и слова сказать не успевает в качестве возмущения. Их пальцы оказываются переплетены почти моментально. От ощущения правильности этого, ему хочется убежать лишь ещё больше. Билл продолжает смотреть так, что кажется, отведи от него взгляд и на тебя в ту же секунду обрушится такой гнев, что ты взмолишься, дабы вместо этой пытки тебя придавило бы к земле тяжеленным камнем. Лишь поэтому Диппер замирает, не понимая, то ли его тело охватывает страх, то ли трепет. Тонкие пальцы слишком знакомо цепляются за его собственные, а ощущение от взгляда Билла такое, словно он преследовал Диппера всю его осознанную и не осознанную жизнь. Но ему приходится всё же посмотреть в сторону, потому что ощущение, охватывающее кожу на руке, вынуждает вздрогнуть. Холодно. Мокро. Их руки, сцепленные в замок, со стороны словно идеально подходящие друг другу кусочки паззла. Но Диппера поражает не это, его поражает то, что он видит и чувствует. Руки за пределами защиты зонта и на них попадает дождь. Шумно сглотнув, Диппер почти не верит самому себе. Особенно, когда точки в его голове соединяются так же, как обычно Мэйбл в детстве соединяла родинки на его лбу между собой. — Почему? — Вопрос кажется почти неуместным, вот только Диппер уверен, его поймут и без всяких уточнений. В конце концов, рядом с ним та самая магическая тварь, уж точно не ангельского происхождения и совершенно точно связанная с ним напрямую. — Это было в целях защиты. — В целях защиты? Диппер бы поспорил, учитывая, каким голосом это было сказано. Поэтому он кидает на Билла недовольный взгляд. — От влажности у тебя волосы так прелестно вьются. — От недовольного взгляда не остаётся ни следа. Заявление звучит буквально как гром, потому что было сказано одновременно с ним. А мелькающий свет от молний только делает всё хуже, ведь Диппер уверен, молнии прекрасно осветили всю степень его смущения. В этот миг он понимает лишь одно — ему придётся просто смириться со спонтанным разумом Билла, дядюшке Форду придётся смириться, что в семье всё-таки появится один Билл, Мэйбл придётся смириться, что её брат нашёл парня раньше, чем она сама. Видимо, только Стэн доволен и останется. Что-то Дипперу подсказывало — два хитреца сговорятся друг с другом на ура и в лавке дяди дурить людей будут ещё чаще, чем обычно.