For Queen and Country

«С этой болью можно смириться» — думал Рейнард. Но правда была такова, что мириться с ней ему долго не придётся, и он прекрасно это знал. С такой-то раной, копьем, насквозь пронзившим грудь, деревянная рукоять которого успела пропитаться его кровью, а каждый вздох дается с трудом… Не нужно быть медиком, чтобы понять: жить ему осталось недолго. В этом — в этом ему было сложно признаться самому себе, но кажется, выбора у него не было. Вся его суть противилась смиренному принятию, но он заставил себя лежать неподвижно, поборол желание вытащить копье, зная, что от этого будет только хуже. Слава Богам, по крайней мере, у них получилось. Все его люди до единого погибли, но они смогли открыть эти чертовы ворота. Они сделали то единственное, что от них требовалось. Рев сражения и лязг стали, эхом разносившиеся по лестнице сторожевой башни, говорили о том, что их жертва не была напрасна. Эта мысль принесла ему утешение, даже спокойствие, несмотря на тяжесть его положения. Но как же ему хотелось понять что происходит, знать как справляется Мэва и ее отряд. Он даже не сомневался в том, что у них все получится, но осознание того, что ему уже не увидеть ее триумфа, приносило еще большую боль, чем рана. Он попытался представить, хватит ли у него сил, чтобы добраться до окна и посмотреть, что происходит снаружи. Его прошиб холодный пот. Нет, сил у него не было. Тогда он начал прислушиваться, и попытался отличить зов Лирийцев от воплей Черных. Но было невозможно определить ход сражения по одним голосам, и он уже было отказался от этой затеи, когда отчетливо услышал вскрик очень знакомого голоса; этот голос заставил его грудь болеть совсем другой болью. Он услышал скрип металлической брони, шаги, а затем… Это была она. Он мог бы подумать, что ему привиделось, что его сознание пытается успокоить его в эти последние мгновения, если бы она не была вся в крови. Его дыхание стало ровнее, как только он увидел свою сильную, храбрую, восхитительную королеву. Он так гордился ей; боги, как он любил ее. Увидев боль и тревогу, отразившиеся на ее лице, он почувствовал себя виноватым… Но тем не менее, он был рад увидеть ее в последний раз. Он был благодарен ей за то, что она оказалась рядом с ним. Она бросилась к нему, сбрасывая с себя плащ, и судорожно пытаясь остановить кровь. Он не хотел ее расстраивать, и не стал говорить, что ее попытки тщетны; он даже не был уверен, что может что-то сказать. — Помощь уже в пути, — сказала она. Тон ее был настойчивым, но в голосе звучала мольба, — Держись. Прошу тебя. Ему захотелось рассмеяться; как это на на ее похоже, приказывать ему жить. Но он рассудил, что в его состоянии даже усмехнуться будет стоить ему жизни. В глазах уже начало темнеть. Ему так много хотелось сказать ей. Так много теперь навсегда останется несказанным. — Простите… В этот единственный раз… — прохрипел он, — я не выполнил вашего… поручения, госпожа… Он встретился с ней взглядом и увидел, что ее глаза полны слез. Теперь она понимала. Боли больше не было. У нее такие прекрасные глаза.