Амбивалентность

      Силуэт мамы стремительно удаляется, растворяясь в стене дождя, превращаясь в размытое пятно. Я провожаю её взглядом и закрываю глаза в безуспешной попытке сдержать слëзы. Прислоняюсь спиной к дереву, чувствуя как шершавая кора царапает кожу сквозь тонкую ткань промокшего насквозь платья. Ногти в бессильной ярости впиваются в ладонь.       Эта ярость разливается по венам, затапливает сознание, выплëскивается через край отчаянным криком. В нëм всë — боль потерь и ненависть, бесконечная усталость и собственное бессилие, злость и страх. Мой крик тонет в неожиданно громких раскатах грома. Одновременно с ними небо разрывают вспышки молний, ослепляющие даже сквозь закрытые веки. Словно природа разделяет мои чувства.       — Недурно, — знакомый холодный голос звучит отчëтливо, несмотря на беснующуюся вокруг стихию, — но очень нерационально так растрачивать силы. Я вздрагиваю и открываю глаза. Мальбонте стоит ко мне вполоборота, задумчиво глядя на проплывающие мимо островки. В свете молний его фигура выглядит ещё более зловещей, и я инстинктивно оглядываюсь вокруг в поисках пути отступления.       — Ты меня боишься, — не то спрашивает, не то утверждает, даже не поворачивая ко мне головы. Я внимательно вглядываюсь в его силуэт и облегчëнно выдыхаю. Несмотря на непрекращающийся ливень, его одежда и крылья абсолютно сухие, значит, это не он. Всего лишь видение, иллюзия, игра моего воспалëнного воображения. — Я тебя не боюсь, — выдыхаю я, с трудом поднимаясь на ноги, — я тебя ненавижу. Промокшие до последнего пëрышка крылья тянут вниз, ноги вязнут в размытой дождëм земле, но я не обращаю на это внимание, с упорством, достойным лучшего применения, сокращая между нами расстояние.       Мальбонте, наконец, разворачивается ко мне, с интересом исследователя наблюдая за моим приближением, склоняет голову набок. Я вдруг каждой клеточкой ощущаю исходящую от него силу и опасность и в нерешительности останавливаюсь в паре шагов от него, проклиная себя за странный порыв. Он усмехается и сам сокращает между нами расстояние до жалких сантиметров.       Он так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Его энергия опутывает, парализует, не даëт пошевелиться, заставляя, не мигая, смотреть ему в глаза. В них тьма и бесконечность, словно сама бездна глядит на меня из-под чёрных, как смоль, ресниц.       — Говоришь, не боишься? Я вздрагиваю от раздавшегося прямо над ухом вкрадчивого голоса, и наваждение спадает. Отрываю взгляд от его глаз и пячусь от него, запоздало осознав, что для видения он слишком реален. Словно в подтверждение моих мыслей, он хватает меня за запястья, не позволяя больше отодвинуться. Но мне по-прежнему не страшно. Вместо страха из глубин сознания чëрной волной поднимается ненависть. На себя, на маму, на Шепфа, на ангелов и демонов, на Мальбонте. И выплеснуть эту ненависть я сейчас могу только на последнего.       Я вновь встречаюсь с ним взглядом и упрямо повторяю: — Я тебя не боюсь. Я ненавижу тебя. Ты убил меня, моих друзей, развязал никому не нужную войну, прикрываясь пустыми лозунгами о справедливости. Ты не хочешь справедливости, ты хочешь мести, и тебе плевать на цену. Мой голос срывается на крик, я кричу ему в лицо, задыхаясь от слëз и эмоций, разрывающих грудь.       Мальбонте молчит, глядя на меня с абсолютно непроницаемым выражением лица, и только усилившаяся хватка на моих запястьях свидетельствует о том, что он меня слышит. Я тоже замолкаю, судорожно переводя дыхание, глядя куда-то поверх его плеча, боясь, что меня снова затянет в бездну его глаз.       — Ты забыла добавить, что я — чудовище, — от холодного спокойствия его голоса становится не по себе.       Перед мысленным взором неожиданно встаёт испуганный взгляд маленького мальчика, потерянного и одинокого, виноватого лишь в том, что он не такой, как все; улыбка Бонта — тëплая и искренняя; успокаивающее прикосновение рук самого Мальбонте, вырвавшее меня из лап лихорадки. Нет, он не был чудовищем, по крайней мере для меня. — Ну же, не стесняйся, назови меня монстром, — шипит Мальбонте мне прямо в лицо. Сжимает мои запястья так сильно, что я вскрикиваю от боли, но он даже не думает ослаблять хватку. Он нависает надо мной словно скала, и я чуть ли ни впервые осознаю всю свою ничтожность перед ним.       Мальбонте неожиданно отпускает мои запястья и, отвернувшись, глухо произносит: — Ты правильно делаешь, что ненавидишь меня, Вики Уокер. Так заставь же и меня возненавидеть тебя, — он вновь впивается в меня взглядом, и я вижу в глубине его глаз горечь. — Я не хочу, чтобы моя рука дрогнула, когда… если мне вдруг придётся тебя убить. Я вспоминаю, как он безжалостно убил посмевшего ему перечить демона, как безразлично наблюдал за смертью Фенцио, как бросил меня в темнице на несколько суток, и не могу удержаться от сарказма: — И с каких это пор убийство стало для тебя проблемой?       В его глазах вспыхивает нехороший огонёк, и мне даже на мгновение кажется, что он готов меня ударить. Но он вдруг хватает меня за плечи и целует. Грубо и властно, сминая мои губы и заставляя задыхаться от его напора. Отголосками сознания я понимаю, что нужно его остановить, оттолкнуть, но не нахожу в себе сил этого сделать. Он вжимает меня в свою грудь, запускает пальцы в мои насквозь промокшие волосы, надавливая на затылок, углубляет поцелуй. Раскрывает крылья, укрывая нас от дождя.       По венам словно пустили кипяток, превращая кровь в тягучую лаву. Мне вдруг становится так спокойно, как не было уже давно. Я растворяюсь в ощущениях, теряя связь с реальностью, теряя себя в руках своего врага. Я должна его ненавидеть, отчаянно хочу его ненавидеть, но не могу, вопреки своему желанию отвечая на поцелуй, выплёскивая в нём все эмоции, отчаяние и усталость.       Я никогда не встану на его сторону, не разделю его идеи и не буду сражаться с ним заодно. Он никогда ни перед чем не остановится, и что бы он ни говорил, его рука не дрогнет, окажись я на его пути. Но это сейчас совершенно неважно, когда наше дыхание сплетается воедино, а сердца отбивают единый ритм. Здесь и сейчас есть только мы вдвоём, а всё остальное не имеет значения. Завтра мы снова окажемся по разные стороны баррикад. Но это будет завтра.