***
Феникс, то и дело дремавший на протяжении всего полета, внезапно проснулся, когда понял, что у него текут слюни, пока он прислоняется головой к стеклу иллюминатора. Он вытер подбородок и посмотрел на Эджворта, ожидая, что тот закатит глаза или ухмыльнется, но обнаружил, что Эджворт тоже был в полной отключке. Не пуская слюни — Феникс не мог представить себе Эджворта, делающего что-то настолько неподобающее, — но приоткрыв рот, более непринужденный, чем Феникс когда-либо видел его. Затем Эджворт издал легкий храп, и Фениксу пришлось зажать рот, чтобы не захихикать и не потревожить его. Идеальный Майлз Эджворт храпел, и он не мог объяснить, почему это так его радовало.***
К тому времени, как они приземлились, Феникс был полностью измотан и абсолютно запутан, не имея ни малейшего представления о том, который на самом деле час. Все вокруг него представляло собой мешанину из иностранных языков и флуоресцентных огней, и он бы остановился и таращился на все, если бы не уверенные, целеустремленные шаги Эджворта вперед. Эджворт выглядел незаслуженно отдохнувшим, ни одного серебристого волоска не выбилось из прически, и он уверенно вел их обоих. Они забрали свой багаж, как только он появился на ленте, и всего через несколько минут Эджворт посадил их на заднее сиденье элегантной машины с водителем, который поприветствовал его по имени. Фениксу потребовалось несколько минут, чтобы понять, что приветствие было взаимным: это было не такси и даже не более приятная чартерная поездка. Он потер глаза и спросил: — У тебя действительно есть шофер, который встречает тебя, даже когда ты больше не живешь в стране? — Он не мой шофер, — сказал Эджворт. — В поместье есть небольшой штат прислуги, который поддерживает его в надлежащем состоянии, независимо от того, присутствуют ли члены семьи. Герр Блум в первую очередь смотритель, так как у нас с Франциской есть собственные машины, но он был готов позаботиться о нашем прибытии. — Небольшой штат прислуги, — повторил Феникс. Он знал, что фон Кармы богаты и у них есть слуги, но эта идея казалась такой… старомодной. Но, опять же, оборки на шейном платке Эджворта тоже казались такими, поэтому, возможно, это имело смысл. — Так кто-нибудь из них знает об… инциденте, который мы расследуем? — Я, конечно, надеюсь, что нет. Но, возможно, их стоит допросить, если мы сами ничего не найдем. Если у нас будет возможность задать вопросы не напрямую. — Ты считаешь, я не умею действовать так? — Нет, не считаю, — Эджворт закатил глаза. Было уже далеко за час ночи, когда они свернули на улицу, которая на самом деле оказалась подъездной дорожкой, ведущей к особняку, похожему на декорацию для фильма ужасов. Вероятно, при дневном свете он был красив, большой, с причудливыми арками и фронтонами, и Феникс, на самом деле, не знал, чем еще, и вокруг на многие мили не было других домов. Машина остановилась перед дверями, и шофер-садовник выпустил их, сказав Эджворту что-то по-немецки. Эджворт дал утвердительный ответ — даже Феникс знал ja и nein, если они не были произнесены среди множества других слов, — садовник открыл перед ними входную дверь и что-то крикнул. Феникс растерянно взглянул на Эджворта. — Я буду в своей обычной комнате, а для тебя приготовлена комната для гостей. Герр Блум проводит тебя. Увидимся утром. С этими словами Эджворт быстро зашагал по коридору, оставив Феникса ждать, пока герр Блум вытащит их багаж. Кто-то еще пришел за вещами Эджворта, и Блум настоял на том, чтобы нести принадлежавшие Фениксу, говоря с сильным акцентом: — Завтрак готов к восьми, но вы можете получить его тогда, когда будете готовы. — О, спасибо. И спасибо, что нас встретили. — Конечно. Приятно видеть, что у герра Эджворта наконец-то появился парень, которого он не считает необходимым скрывать. Феникс моргнул. — Простите, что? — Возможно мой английский не слишком понятен? — Блум повторил еще раз, но медленнее. — Герр Эджворт никогда раньше не приводил домой друзей. Мастер фон Карма не одобрял трату времени на друзей вместо учебы. С тех пор как он был — как это слово? — арестован, герр Эджворт и фройляйн фон Карма получили гораздо больше свободы. — А, понимаю. Должно быть из-за смены часовых поясов мне показалось, что вы раньше сказали «парня», а не «друга», — не то чтобы он был уверен, что Эджворт считал его другом, но какими бы ни были их отношения, они были достаточно близки. — У него никогда не было ни того, ни другого в качестве гостя до вас. Так что я рад. В детстве он был… — Блум замолчал на мгновение, явно подыскивая подходящее слово, а затем сказал, — одиноким, полагаю. — Готов поспорить, — пробормотал Феникс. — Вот мы и пришли! — Блум открыл одну из множества дверей в коридоре, который, казалось, почти не использовался, и жестом пригласил войти. Свет уже был зажжен, кровать застелена, в маленькую комнату также вместили комод, письменный стол и уютное кресло. — Это будет ваша комната, ванная в конце коридора. Доброй ночи. — Спасибо и доброй ночи, — кивнул Феникс и закрыл за собой дверь. Вытаскивая из чемодана зубную щетку, он не мог не подумать об Эджворте, которого знал ребенком, внезапно привезенным в этот дом, полный длинными и пустыми коридорами. Тот еще даже не знал немецкого и ему было не к кому обратиться: не к кому, кроме Манфреда фон Кармы, тайно планирующего его падение, и Франциски, с её хлыстом и гневом, если предположить, что они были у неё с младенчества. То, что произошло, когда Эджворту исполнилось восемнадцать и он принял сделку фон Кармы, было достаточно ужасно, но Феникс не мог избавиться от ощущения, что все, что было до этого, тоже было довольно плохо.***
Феникс проснулся с еще меньшим представлением о том, сколько сейчас времени, чем перед сном, но из-под тяжелых занавесок просачивался солнечный свет, и он умирал с голоду, поэтому решил, что уже больше восьми. Он схватил свой телефон, но тот все еще работал по времени ЛА, так как он отключил сим-карту, и Феникс понятия не имел, какой пароль у Wi-Fi. Если, конечно, в странных исторических поместьях был Wi-Fi. Он плохо запомнил планировку дома прошлой ночью, но натянул шлепки, спортивные штаны, футболку и побрел по коридору. Завтрак должен был быть внизу, верно? Дом был большим, но не таким уж большим, наверное, он нашел бы… Запах кофе и выпечки привел его прямо на кухню, к женщине, которая подскочила от неожиданности, когда он вошел. — О! Вы, должно быть, герр Райт! Позвольте мне проводить вас в столовую. — Доброе утро. Я немного заблудился, так что благодарю за предложение. Как вас зовут? — Энн Блум, герр Райт. Вы будете пить кофе или чай за завтраком? — Кофе, пожалуйста, — ответил Феникс, когда она провела его в огромную комнату с самым большим столом, который он когда-либо видел. Канделябры и цветочные композиции усеивали его, и, хотя за этим столом, вероятно, могло сидеть по меньшей мере двадцать человек, были накрыты только два места, и Эджворт уже занял одно из них. — Райт, — сказал он, не отрываясь от газеты, которую читал. Чашка чая стояла у его локтя, нож и вилка уже лежали на тарелке, на которой были только крошки и остатки того, что когда-то было завтраком. Он взглянул на Энн Блум и произнес что-то по-немецки. Она кивнула и поспешила прочь. — Что ты сказал? — спросил Феникс. — И который сейчас час? И какой пароль от Wi-Fi? — Это была просьба о сахаре и молоке к твоему кофе, сейчас почти десять, пароль — «глупость» с нулем вместо «о», и это неподходящий наряд для завтрака. Феникс оглядел себя: — Не знал, что мы будем есть так формально. — Мы будем делать все формально; используй свои предполагаемые навыки наблюдения и посмотри вокруг. Это единственный способ, которым тут можно что-то делать. — Этим утром ты раздражителен, — сказал Феникс, но на самом деле он действительно огляделся по сторонам и заметил некоторые вещи. Такие как: над ними висела сияющая всем видом люстра, хотя она и не была зажжена. Такие как: тарелки и стаканы, стоявшие на столе, были изящными и позолоченными, и определенно разбились бы, если бы Феникс уронил хоть что-то, и он действительно не хотел думать о последствиях. Такие как: вся мебель была из дерева, явно старинная, но невероятно ухоженная, и настолько тяжелая, что Феникс не был уверен, что ее можно будет сдвинуть, даже если кто-то захочет. Такие как: портреты — живопись, не фотография, — расположенные на одной из стен, составляющие целую галерею. Некоторые из них были старинными, хотя легко было различить черты фон Карм: сильные подбородки и забавные галстуки, — другие, более поздние и менее выцветшие, с более современным стилем, а также среди них был портрет Франциски, что было довольно большим намеком на то, что они новее. Такие как: заметное пустое место там, где должен был быть огромный портрет, и, судя по цвету дерева, где он до недавнего времени был. Миссис Блум — точнее, фрау Блум — вернулась с большой чашкой кофе в самой причудливой кружке, какую Феникс когда-либо видел. Он с благодарностью принял её, сделал большой глоток и сказал Эджворту: — Я не взял с собой свою формальную пижаму, потому что не думаю, что они существуют, но думаю, что могу одеваться до завтрака. — Формальную… — Эджворт наконец отложил газету и потянулся за чаем. — Честное слово, Райт. Ты просто смешон. — Абсолютно верно, — весело ответил Феникс. — И я беру свои слова обратно, конечно, формальная пижама существует, ведь что еще ты бы надевал в постель? — Не говори глупостей. — Ничего не могу с собой поделать, — усмехнулся он в свой кофе. — Полагаю, они темно-бордовые и с оборками, в основном потому, что я не могу представить тебя ни в чем другом. Это замечание вызвало злой взгляд Эджворта. — О, и еще одна из этих старинных шапочек, как у Эбенезера Скруджа. — Что я надеваю в постель — не твое дело! И Феникс не был уверен, потому что, может быть, это все еще была вина смены часовых поясов, но он мог поклясться, что щеки Эджворта покраснели. Фрау Блум снова появилась с целым подносом завтрака для него — выпечкой, яйцами и колбасой, и Феникс честно сказал «да» на все, что она предлагала, потому что он умирал с голоду. Пока он поглощал еду, Эджворт постукивал пальцами по бумаге. Затем сказал: — У нас должен быть план поиска. — Сколько там искать? — Не говори с набитым ртом. Феникс проглотил кусок и снова спросил: — Сколько… — Я понял тебя, и ответ — довольно много. Мы также должны выяснить, просматривала ли Франциска файлы и имела ли доступ к сейфу, хотя, если кто-то из Блумов помогает ей, то они наверняка позвонят ей, как только этот вопрос будет поднят. Он замолчал. Очевидно, фрау Блум вернулась, чтобы начать мыть посуду. Феникс улыбнулся ей. — Это потрясающе, неужели здесь все так вкусно? — О! Спасибо вам, герр Райт. Феникс взмахнул рукой. — Вполне нормально, если вы будете звать меня Фениксом, или даже можете называть меня Ником. Так делают практически все, кроме Эджворта, потому что я не уверен, что он знает о существовании имен. И прозвища по определению неформальны. Очевидно, они непозволительны. Она вежливо кивнула, но то ли он говорил слишком быстро, то ли ее английский был недостаточно хорош — не то чтобы он мог винить ее, так как вообще не говорил по-немецки. Но Эджворт перевел, или, по крайней мере, сказал что-то, что заставило ее рассмеяться и улыбнуться Фениксу. Феникс сделал последний, долгий глоток кофе, прежде чем отдать ей свою кружку, и ухватился за возможность. — Через некоторое время мне может понадобиться еще кофе. Мы собираемся провести весь день взаперти в офисе, просматривая старые файлы, и это будет так скучно. Вы не знаете, организовывала ли их фройляйн фон Карма или кто-нибудь еще? Не хотелось бы портить ее картотеку. Она бросила нерешительный, растерянный взгляд на Эджворта, который перевел. Блум ответила ему, они немного поговорили, потом она присела в реверансе и сказала: «Я принесу вам еще кофе, герр Феникс». Когда она ушла, Эджворт удивленно посмотрел на него. — Это было хорошо исполнено. Она не знает, была ли проведена какая-то организация или перестановка, но спросит других работников, которые могут знать. Феникс ухмыльнулся. Комплименты Эджворта были редкостью, и было приятно получить его одобрение. — Я провожу тебя в комнату, чтобы ты оделся, а потом в кабинет, — сказал Эджворт и встал. Поскольку кофе у него уже забрали, Феникс не стал возражать и последовал за ним. Эджворт говорил на ходу, объясняя планировку дома: гостевые покои Феникса располагались над комнатами семьи, а офис находился в совершенно отдельном крыле. — Это место ошеломляет, — признался Феникс, а затем спросил, поскольку ему было искренне любопытно. — Каково было расти здесь? Эджворт нахмурился. — Я многому научился. Я обучался, работал и узнавал, как достигать совершенства. Внешние атрибуты едва ли имели значение, разве что как напоминание. — Напоминание о чем? Они подошли к его комнате, одной из редких открытых дверей, но он ждал. — Я был принят кем-то великодушным, — наконец сказал Эджворт, — мне дали будущее, которого я никогда не достиг бы сам. Этот дом был постоянным напоминанием о том, что я должен быть благодарен. Одевайся, Райт. Он отвернулся, когда произнес последнюю часть, явно не желая обсуждать это, поэтому Феникс вошел в свою комнату и закрыл дверь. Он не распаковал вещи и не взял с собой никаких костюмов, но, по крайней мере, захватил брюки, несколько рубашек и даже галстук. Это все еще не соответствовало костюму Эджворта, но подобная одежда позволяла ему чувствовать себя наравне с ним. Хотя Эджворт и бросил на него критический взгляд и коротко заметил: — Я прикажу фрау Блум постирать, выгладить и сложить твои вещи, прежде чем ты их еще больше испортишь. Эти складки… — цокнул он языком. — Если ты скажешь где гладильная доска, я сам об этом позабочусь. Эджворт покачал головой. — Это часть ее работы. Ты не рос со слугами, я понимаю твой дискомфорт, но уверяю, это совершенно обычная, разумная просьба к экономке. — Как скажешь, — Эджворт был прав, это действительно заставляло Феникса чувствовать себя неловко. Его родители прекрасно справлялись сами, пока он рос, и мысль о слугах казалась ему очень странной. Но что действительно его беспокоило, так это то, что он не мог представить себе фон Карму достаточно добрым (или даже вежливым, или уважительным) по отношению к слугам, поскольку тот не был добрым и уважительным, ну, ни к кому. И поскольку Феникс не говорил по-немецки, он не знал, был ли Эджворт достаточно добрым и уважительным, ведь если нет… это было бы разочарованием. Они пришли в комнату, бывшую когда-то кабинетом фон Кармы. Технически, она была большой, но каждая стена была увешана полками, которые, в свою очередь, были забиты папками. Тысячами и тысячами папок. Разумеется, они были аккуратными: бумаги не торчали, не пылились, ничего не оказалось на полу. Но само их количество было ошеломляющим. Письменный стол был огромным, из дерева — возможно, красного? Феникс, если честно, не имел ни малейшего понятия о красном дереве, кроме того, что звучало это богато и причудливо. Также в кабинете везде были атрибуты претенциозных богатых людей: антикварный глобус, корабль в бутылке, безделушки, которые кричали «посмотрите, сколько у меня денег», вместо «посмотрите, какой у меня был веселый отпуск», что предпочитал сам Феникс. — Что ж, — произнес он, неуверенно осматриваясь. — Что ж, — повторил Эджворт. — Моя теория, в которой, я уверен, ты моментально найдешь дыры, ведь это твоя работа, — он быстро улыбнулся Эджворту, — заключается в том, что помимо повода спросить не рылся ли здесь кто-то еще, здесь также может быть что-то, что даст нам ключ к разгадке. Так ведь? Фотографии были сделаны в этом доме и в какой-то момент вывезены из него, но что-то может быть… в какой-то из папок. — Хм, — Эджворт задумался и огляделся, — Это не исключено: фон Карма вел скрупулезные записи обо всем. Но как он бы классифицировал это? — Вот в этом вопрос. Насколько похоже на миссис Базиль Э. Франквайлер… — Что? — Это книга, детская книга, — ответил Феникс почти рассеянно, начав изучать папки на одной из полок. Они были датированы и, когда он проверил, там были материалы дела за указанную дату. Какой-то судебный процесс, на котором фон Карма, конечно, сокрушил адвоката. Он делал заметки не только о деле, но и о работе защиты — невыразительной, скучной, неподготовленной и легко побежденной, и о своей собственной реакции — ничего примечательного, никакого вызова. — Она о детях, которые сбегают, чтобы жить в музее, и в результате они должны разобраться в системе записей сумасшедшей богатой леди, чтобы доказать, что статуя не подделка. — Звучит нелепо, — Эджворт выбрал одну из папок наугад. — Нет, правда было весело. Мысль о том, чтобы сбежать и жить в музее… впрочем, жить здесь, должно быть, было похоже на жизнь в музее. Но без приключений. — Что-то вроде этого, да. Полки организованы по датам, так? — Ага. — Я могу приблизительно определить дату, когда мне предложили… соглашение, и я знаю когда его действие началось и закончилось. — Ты так хорошо это помнишь? — Мой восемнадцатый день рождения и шесть месяцев спустя. Нетрудно запомнить. — Твой восемнадцатый день рождения? Черт, это… — Феникс покачал головой. — Конечно, это было необходимо для него; фон Карма должен был сохранить соглашение технически законным. Было бы бесполезно использовать шантаж, который мог обернуться против него обвинениями о детской порнографии. — О да, вместо этого он заключил с тобой соглашение, когда ты был несовершеннолетним, воспользовался тем, что полностью контролировал твои финансы, обучение и будущее. Какой святой — ждал, пока ты станешь совершеннолетним. Эджворт напрягся. Его голос был еще более ровным, чем обычно, когда он назвал Райту дату своего дня рождения — восемнадцатого дня рождения, показателя взрослости только в юридическом смысле. Феникс собирался заплатить кому-то, чтобы он зарезал фон Карму прямо в тюремной столовой. Вдвоем они смогли обнаружить верную полку для даты и начали изучать каждый файл по очереди. К сожалению, там не было ничего, кроме юридических дел. Папки за следующие шесть месяцев они изучали молча: Феникс лишь мельком взглянул на файлы, чтобы увидеть, что это снова были судебные записи, а иногда и нелестные воспоминания фон Кармы. — Этот парень действительно ненавидел адвокатов. Что за придурок. — Он ненавидел преступников. — Да, но мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, что многие из обвиняемых были невиновны. Он отказывался от перекрестных допросов, угрожал, утаивал улики. Все это изложено в письменном виде. — Он был настроен на достижение цели. Никогда бы не позволил преступнику выйти на свободу. — И сам был преступником. Почему ты продолжаешь его защищать? — Я… — Эджворт оборвал себя и покачал головой. — Да, он был преступником. Прежде чем я это понял, он был всем, к чему я стремился в зале суда. — О, пожалуйста. Ты лучше, чем он когда-либо был. — Феникс закатил глаза и потянулся за следующей папкой, но Эджворт все еще смотрел на него. — Это неточное утверждение. — Не с моей точки зрения. Хочешь увидеть мои решающие доказательства? Эджворт скрестил руки на груди: — Как будто они существуют. Феникс поднял один из файлов, который уже прочел. — Фон Карма сфальсифицировал доказательства и хвастался этим в своих записях, — он указал на рассматриваемые записи, — кроме этого, он представил эти поддельные доказательства вместо реальных, как он также записал здесь, — Феникс провел пальцем по странице. — Он не мог рисковать, чтобы преступник вышел на свободу, — повторил Эджворт. — Рисковать? Он обеспечил все, чтобы этого не произошло. Улики, которые он утаил, доказывают невиновность подсудимого, ты не согласен? Эджворт взял папку, изучил ее и коротко покачал головой. Никаких разногласий. — Так что, — продолжил Феникс, зная, что вывод очевиден, и раздраженный тем, что Эджворт отказался это признать, — его осудили и посадили в тюрьму, и больше никто никогда не подвергался расследованию. Поскольку он был невиновен, это означает, что виновная сторона осталась на свободе. Преступник, вероятно, испытывает облегчение от того, что полиция никогда им не интересовалась. Эджворт отвел взгляд. — Но это имеет смысл, — сказал Феникс, потому что годы споров с умелыми прокурорами научили его никогда не смягчаться только из-за того, что его точка зрения уже была высказана: не тогда, когда он мог надавить сильнее, — потому что, повторяя мою предыдущую мысль: фон Карма был преступником. Он был убийцей. И поэтому очевидно, что ты, Майлз Эджворт, лучший прокурор, чем он когда-либо был, ведь ты стремишься найти истину и добиться справедливости, а не просто победить ради собственного эго. Эджворт отложил папку и отошел на несколько шагов. Его плечи слегка ссутулились — было странно видеть его таким. Он не оглядывался на Феникса, не смотрел никуда, кроме окна. И, черт возьми, Феникс понял, что надавил слишком сильно. — Ты когда-нибудь говорил с кем-то… о чем-нибудь из этого? — наконец спросил он мягким голосом. — Что тут говорить? Ты довольно лаконично подытожил этот вопрос. Он был преступником; он убил моего отца. И каким-то образом это все изменило; Феникс поймал себя на том, что говорит: — Да, но он также принял тебя и… и все эти годы заставлял тебя верить, что заботился о тебе и помогал тебе. Узнать, что все это просто подстроено, должно быть… Эджворт долго молчал, и даже не обернулся, чтобы посмотреть на Феникса, когда заговорил: — Это было похоже на землетрясение. Мой мир был разрушен, и я не мог дышать. Ты сделал все достаточно явным в суде, я понимал это. Но это чувствовалось… это чувствовалось… Он внезапно остановился. Выпрямился. — Чувства — удел дураков и простаков. Я не являюсь никем из них. Мы должны возобновить работу. — На самом деле это не так, — сказал Феникс, и, хотя его сердце разрывалось, он заставил свой голос звучать как при обычном разговоре. — Насчет чувств. У всех они есть, даже если люди этого не хотят. — Защита, как обычно, неправа. Если бы я не был обременен чувствами, я бы ясно увидел фон Карму таким, какой он есть. Преступником — гениальным, да, но тем не менее преступником. Но я был благодарен. Мне было не все равно. Я хотел его уважения. Он использовал эти эмоции, чтобы скрыть от меня очевидные факты, и в результате я оказался в кресле обвиняемого и был готов признать вину за то, чего не совершал. В его голосе звучало отвращение, но, без сомнения, оно было направлено на него самого. — Да, и я доказал, что ты этого не делал. Не убивал того мужчину на озере, и не убивал своего отца. — Феникс ничего не мог с собой поделать: протянул руку и положил ее на локоть Эджворта. Тот удивленно посмотрел на него. — Я верил, что ты невиновен даже тогда, когда ты сам так не считал. И это тоже было из-за чувств. Потому что я все еще был благодарен за суд в третьем классе. Потому что я беспокоился о тебе. Значит, это делает меня дураком и простаком? Эджворт отстранился. — Да, разумеется. Феникс покачал головой: если они собирались разговаривать друг с другом так — отлично: — Окей. Тогда, следуя этой логике, ты должен признать, что дурак и простак победил тебя в суде. Неоднократно. И победил Франциску. И самого фон Карму. Так кем это делает всех вас? — Неудачниками. Каждого из нас. — Или людьми. Каждого из вас. — Эта линия допроса бессмысленна, и мы отвлеклись. Продолжим работать в тишине. Так они и сделали. В течении следующего часа они проверяли документы, так ничего и не найдя, пока, к счастью, не появилась фрау Блум с кофе для него, чаем для Эджворта и печеньем для них обоих. Феникс мог бы поцеловать ее за то, что она сняла висевшее в воздухе напряжение, но вместо этого отпил кофе, и произнес достаточно четко, чтобы быть уверенным, что она поймет: — Хм, Эджворт, как сказать «спасибо» на немецком? — Danke, фрау Блум. Она улыбнулась Фениксу. — Bitte, bitte, герр Феникс. Дайте мне знать, если вам нужно будет что-то еще! Кофе вернул Фениксу хорошее настроение, что радовало, поскольку они уже изучили файлы за все шесть месяцев и ничего не нашли. Даже признаков того, что какая-то из папок пропала. — Окей, давай обсудим это, — начал он, хотя и подождал, чтобы убедиться, что проглотил свое печенье, прежде чем говорить. — Полагаю, разговоры уже доставили достаточно неприятностей. Феникс это проигнорировал: — Возможно, это в папке за дату, когда сделка была заключена, а не выполнена, так что мы должны проверить более ранние. Эджворт едва заметно кивнул ему. — Пока ты это делаешь, я проверю другое — некоторые из полок не заполнены файлами о делах, это другие, разнообразные записи. — Звучит отлично. Не то чтобы это было весьма интересным разговором, но Эджворту явно вообще не хотелось их вести. Феникс не мог слишком винить его. Он даже не мог представить, что чувствует Эджворт, за исключением того, что Эджворт совсем не хотел этого чувствовать. И, с точки зрения Феникса, это было частью проблемы — Феникс не был терапевтом, но было совершенно ясно, что у Эджворта были серьезные травмы. Из-за потери отца, из-за того, что фон Карма приучал его к ненависти к себе, из-за того, что он узнал правду о фон Карме, из-за того, что он проиграл, когда его идеальный рекорд в суде был всем, что составляло его самооценку… И из-за того, что его использовали и вынудили заниматься сексом с мужчиной, который должен был заботиться о нем, даже если Эджворт настаивал на том, чтобы назвать это удачной сделкой. И из-за того, что этот инцидент всплыл сейчас, несомненно, в целях шантажа. Боже, Эджворт был абсолютно не в порядке. И в этот момент Фениксу было все равно, насколько он груб, снисходителен или жесток. Внезапно стало очевидно, что это была всего лишь маска, личина, которую Эджворт носил, чтобы его состояние не было замечено кем-то. Вероятно, чтобы оградить всех от беспокойства и заботы о нем. Ну, к его несчастью, Фениксу было не все равно. И он не собирался прекращать беспокоиться, независимо от того, насколько это раздражало Эджворта. — Райт. Он оторвался от чтения. Эджворт что-то нашел и разложил бумаги на столе; Феникс подошел, взглядывая через его плечо. — Что это? — Записи об офисных расходах за шесть недель до моего дня рождения. Бумага, книги, письменные принадлежности — все как обычно. Но миниатюрная камера… Они уже сталкивались с такими камерами в разных делах. Одна из них послужила доказательством падения Мэтта Энгарда. Достаточно маленькая, чтобы ее можно было разместить где угодно; с пультом дистанционного управления, чтобы начать съемку; и ее содержимое отправлялось на компьютер, стоявший в другом месте. Спрятать подобную в комнате Эджворта было бы легко. Фон Карма мог включать ее перед тем, как войти, а потом получить фотографии на своем компьютере. — Хорошо. Что ж. Мы знали, что он это сделал, и это подтверждает нашу теорию о том, как именно. Ты знаешь, где он хранил ноутбук? — С трудом могу представить, что фон Карма вообще им пользовался. Но если не здесь, то в его комнате. Он должен быть где-то в доме, поскольку радиус передачи информации с камеры ограничен. — У стола есть ящики, — заметил Феникс. — Проверим… Ящики были достаточно большими, чтобы в них поместился ноутбук, но были заперты. Эджворт выругался. — Единственный человек, у которого есть ключ и который в данный момент не находится в тюрьме — Франциска. Она за всем этим стоит. — Ужасно фальшивое доказательство для подобного вывода. Мы даже не знаем есть ли там ноутбук, был ли, или что она вообще когда-либо открывала ящик. Хотел бы я знать, как взломать замок. Эджворт пристально посмотрел на него, потом вздохнул и потянулся за вилкой, лежавшей на подносе, который принесла им фрау Блум. Он отогнул один из зубцов, пока тот не стал перпендикулярен остальным, присел на корточки и вставил его в замочную скважину. — Окей, однажды вы мне расскажете, когда и где вы научились такому, господин прокурор, — сказал Феникс, хотя он был впечатлен сильнее, чем заинтересован или удивлен. — Это весьма легкий замок. На чем-то сложнее бы не сработало, — мгновение спустя он открыл ящик. Там не было ноутбука, но зарядное устройство и мышь, которые можно было бы подключить, делали его отсутствие еще более заметным. — У обвинения все, — Эджворт даже отвесил свой дурацкий короткий поклон. — Окей, да, выглядит довольно плохо, — согласился Феникс. — Но мы все равно должны обыскать его комнату, как и сейф, если сможем. — Зачем тратить время? Я позвоню Франциске и спрошу, каковы ее условия. Нет смысла затягивать. — Но мы еще не разобрались с этим. Я действительно не думаю, что это была она, и я знаю, что ты собираешься сказать… нет, я не могу этого доказать. Только доверяю своей интуиции. — Ты идеалист. Хороший человек, который прислушивается к своим чувствам, — почему-то от Эджворта сказанное не звучало как комплимент, хотя Феникс всегда гордился этим. — Уверяю тебя, она способна на такое. Чтобы контролировать меня или чтобы отомстить… у нее есть мотив, у нее есть возможность. Вероятно, она ждет, что я позвоню и сдамся. — Тогда зачем она прислала фотографии мне? Эджворт наконец посмотрел на него. — Что? — Если она намеревалась контролировать тебя, то могла сама принести фотографии или прислать их сразу тебе. Или если ее целью была месть тебе, по какой бы обманчивой причине фон Кармы не считали, что ты этого заслуживаешь, она могла бы отправить фотографии в газету. Но их подсунули ко мне в офис. Почему? Это хороший вопрос и у тебя нет на него достойного ответа. Эджворт на мгновение замер, размышляя, затем произнес: — Кто-нибудь когда-нибудь упоминал, что ты очень раздражаешь? Феникс усмехнулся. — Только прокуроры. — Тогда продолжим наши поиски. Но сейчас время обеда и я уверен, что фрау Блум приготовила для нас еду. Он был прав и обед был таким же вкусным, как и завтрак. Но после, вместо того чтобы вернуться в офис, Эджворт кивнул головой в сторону крыла, где находились семейные комнаты. — Есть еще кое-что, что мы должны проверить. Мне понадобится твоя помощь. — Без проблем, — ответил Феникс, хотя он не смог догадаться, зачем именно нужен, пока они не дошли до комнаты Эджворта. Она была безупречной и выглядела потрясающе, как на фотографиях — ничего особенно не изменилось. Кровать, полки, окно с распахнутыми занавесками. И было то, что он не мог увидеть на фотографиях: письменный стол, комод с зеркалом над ним, богато украшенное изголовье, полка над кроватью с рядом трофеев. Никаких постеров или фото друзей, чего-то более личного. И, как он и ожидал, Эджворт направился прямо к огромному зеркалу. Он поймал взгляд Феникса, и Феникс кивнул и встал с другой стороны. Оно было достаточно тяжелым, чтобы они могли сдвинуть его только вдвоем, но, конечно же, один взгляд на стену позади показал небольшое отверстие, где, должно быть, была установлена камера, — и зеркало стояло в тяжелой раме, в которой было отверстие, совпадающее с первым. Разместить маленькую камеру не составило бы труда. — Жутко, но по крайней мере камеры больше нет. Больше никаких жутких снимков отсюда. — Действительно, — кивнул Эджворт, и они вернули зеркало на место. — Но теперь мы уверены в том, что у него был сообщник. Сдвинуть зеркало одному нереально. — Если тебе тогда было восемнадцать, Франциске было… двенадцать? — Одиннадцать. — Слишком юна, чтобы помочь. — Сомневаюсь, что в таком возрасте отец мог привлечь ее напрямую. Он мог сообщить ей после ареста или она сама обнаружила фотографии. — Или, может быть, это не она стоит за всем. — Хорошо, — когда они возвращались в офис, произнес Эджворт. — У тебя есть предчувствие, что это не она. Рассмотри это и скажи мне почему. Ты знаешь, что она холодна и расчетлива, и я добавлю, что она недолюбливала меня большую часть своего детства. Франциска воспитана человеком, способным спланировать все это и желавшим, чтобы она была такой же, как он. Так почему ты так уверен, что это не она? Феникс сделал то, о чем его просили, и на мгновение задумался. И он знал, что это, возможно, нерационально, но он отчаянно надеялся, что она этого не делала. Она была человеком, самым близким к тому, чтобы считаться семьей, оставшейся у Эджворта. Если она тоже предала его… слишком ужасно, чтобы даже задуматься. Но это был всего лишь его оптимизм. Недостаточно веская причина для согласия Эджворта. Поэтому он начал с рассуждений о том, что казалось верным: — Она никогда не была жестокой к тебе, насколько я могу это знать. Да, она говорит, что ты глуп, но она говорит это буквально обо всех. Она хочет победить, но я никогда не видел доказательств того, что она использует тактику своего отца — только ум и хлыст, ничего противозаконного. И когда она говорила о тебе, в ее голосе всегда звучала нежность. Я думаю, она действительно видит в тебе брата. В этот момент Фениксу в голову пришла еще одна мысль. — Ты когда-нибудь разговаривал с ней о том, что случилось? Насчет того, что ее отец… сделал все это с тобой? — Мы говорили о логистике. Я рассказал ей о том, что произошло после суда, она обдумала это и дала мне понять, что все равно разрешит мое присутствие в этом доме. Но когда ты говоришь «разговаривали», на самом деле ты имеешь в виду эмоциональное взаимодействие. Нет. — Нет, конечно нет, потому что вы оба предпочитаете притворяться, что у вас нет эмоций. Окей, — сказал Феникс, но затем недостающий кусочек пазла в его голове встал на место. — В столовой, пустое место на стене: полагаю, там раньше висел портрет фон Кармы? — Да, конечно. — Ты просил Франциску снять его? — Нет. — Осмелятся ли слуги сделать такое без ее четких указаний? — Нет. Эти вопросы имеют какой-то смысл? — Ты уже знаешь к чему я веду, слишком умен, чтобы не догадаться, — Феникс дружески подтолкнул его локтем. — Это значит, что Франциска сняла его. Но если она не испытывала к нему — к тому, что он с тобой сделал, — чувств, зачем ей беспокоиться? Эджворт нахмурился. — Он опозорил себя, а значит и всю семью. — Да, думаю именно это он и сделал. Но он сделал это, потому что хотел уничтожить тебя. Причинить тебе боль. И Франциска, которая считает, что чувства это для дураков, все же чувствовала что-то достаточно сильное, чтобы убрать его портрет. Не думаю, что это действие кого-то, кто может затем начать тебя шантажировать. И не думаю, что это действие кого-то, кто хочет отомстить за него. Я считаю, что это действие кого-то, кто заботится о тебе, но не позволяет себе это выражать. Эджворт уставился на него. Феникс изобразил такой же поклон, какой проделывал сам Эджворт. — Как я уже сказал: ты ужасно раздражаешь. Но я подумаю над этим. Вероятно, это было лучшее, что мог получить Феникс, поэтому он просто позволил Эджворту вернуться к делу.***
День продолжился так же, как и утро. Они просмотрели остальные файлы за два месяца до дня рождения Эджворта, а также все офисные расходы и квитанции, записки и другие заметки, которые они смогли найти за этот период. Ничто не казалось неуместным, ничто, казалось, не пропало. Ужин и десерт прошли в тишине, но Феникс заметил, что Эджворт периодически поглядывает на пустое место на стене. В конце концов, они оба согласились с тем, что завтра изучат спальню фон Кармы — какой бы ужасной не была эта перспектива — и отправились спать. Не то чтобы Феникс мог спать: все еще не совсем приспособился ко времени, а день выдался долгим и в основном бесплодным. Он долго ворочался, а затем сдался и побрел на кухню. Полуночный перекус никому не повредит, и он был почти уверен, что фрау Блум не проснется, чтобы отругать его и заставить сидеть в большой одинокой столовой. Но, войдя на кухню, он увидел в столовой свет, и проверил. Там был Эджворт, с почти пустой бутылкой бренди, стоявшей у его локтя, стаканом в руке, откинутой на спинку стула головой, и смотрящий в потолок. На мгновение Фениксу показалось, что тот был без сознания, но затем он сел, осушил то, что было в его стакане, и потянулся за бутылкой. — Эджворт? — спросил Феникс едва слышным шепотом. Должно быть, это сработало, поскольку Эджворт уставился на него. Его глаза были широко раскрыты и налиты кровью. — Конечно ты здесь. Конечно, — он рассмеялся. — Я позволил себе минутную слабость, и ты, как всегда, наблюдаешь за этим. — Ты в порядке? — Феникс забрал стакан из его рук, и Эджворт не сопротивлялся. — Я не в порядке. Я не в порядке с девяти лет. Я требую, чтобы защита прекратила задавать глупые вопросы. Как возможно, чтобы я был в порядке? Либо он был пьян, либо у него был нервный срыв. Или и то и другое. — Ты хочешь лечь в постель? — Только не в той комнате. Я не могу там спать. Я знаю, что камеры нет, мы проверили, и все же каждый раз, когда я закрываю глаза… — он оборвал себя. — Это может заставить пить. Я не мог спать. — Это явно заставило тебя пить. Почему бы тебе не переночевать в другой комнате? Есть еще тридцать семь спален. — И позволить персоналу увидеть мою слабость? Не будь глупцом. — Я не такой. Откуда им знать почему? И почему им не должно быть все равно? — Но я знаю. Мне не все равно! Я сильнее этого — для этого нет причин, нет причин, по которым я не должен спать. Он в тюрьме. Он не смотрит на меня. Он не войдет в мою комнату. Он никогда больше не прикоснется ко мне, никогда, но каждый раз, когда я закрываю глаза, я чувствую… я чувствую… — Эджворт замолчал. — Что я буду делать? Когда эти фотографии будут опубликованы, когда все их увидят, что я буду делать? — Этого не случится. Я не позволю, — сказал Феникс, и его голос почти сорвался на рык от этой мысли. Он разберется с этим. Остановит это. — Достаточно плохо, что ты это видел. Из всех людей в мире это должен был быть ты. Что ты, должно быть, думаешь обо мне. Mein gott. Как ты вообще можешь смотреть на меня? — Я думаю, тебе нужно немного воды и сна. Эджворт потряс головой, но не сопротивлялся, когда Феникс взял его за руки и поднял. Не сопротивлялся, когда Феникс затащил его на кухню и заставил выпить целый стакан воды. И не сопротивлялся, когда Феникс привел его наверх, в гостевую комнату, которую занимал сам. — Райт, — пробормотал Эджворт, когда Феникс позволил ему улечься на кровати. — Не беспокойся. Ты будешь спать здесь, а я в жуткой комнате внизу. Никто не узнает, а если и узнает, то что с того? С каких это пор Демон-Прокурор утруждает себя объяснениями? Эджворт посмотрел на него, затем сказал: — Конечно. Спокойной ночи. Спасибо за воду. Феникс кивнул, выключил свет и прокрался в комнату Эджворта. И, черт возьми, это было жутко, знать, что здесь была камера, хотя она давно исчезла. И еще страшнее думать о том, зачем она была. То, о чем пьяный и почти не контролирующий себя Эджворт проговорился… Он не войдет в мою комнату. Он никогда меня больше не коснется… Когда он был трезв, Эджворт едва позволял себе говорить о том, что произошло. Но, несмотря на то, что он отклонял разговоры Феникса о чувствах, предложения о том, чтобы поговорить с кем-то, он был сломлен. Очень давно, очень, очень давно — я не в порядке с девяти лет — это также было подтверждением того, что подозревал Феникс. Признался бы Эджворт в этом или нет, но то, что с ним случилось, было не по обоюдному согласию. Попытки представить произошедшее, как выгодную сделку ничего не меняли. Фон Карма надругался над ним, а затем сделал это еще раз, сняв все на пленку. Этот человек сидел в тюрьме и все еще разрушал жизнь Эджворта. Феникс не слишком хорошо спал и этой ночью.