Крыса

      Наконец-то это бесконечное плавание было позади. Кэл успел возненавидеть убогую каюту, куда его поместили, а от еды его выворачивало, хотя раньше он не страдал морской болезнью. Когда «Карпатия» все же причалила, он поторопился сойти на берег и продраться сквозь толпу журналистов и зевак. Его уже ожидал Томпсон, отцовский секретарь, с машиной. В салоне Кэл, хотя его и одолевала усталость, мог продиктовать телеграмму в Питтсбург. «Завтра выезжаю к вам. Я здоров. Роза погибла».       Он так отупел от усталости, что последние два слова произнес равнодушно, как и прочие.       Хорошо, что Томпсон заранее позаботился снять для него номер. Горячая ванна помогла немного восстановить силы, и тут-то Кэл ощутил, что теперь, когда видит в окно Нью-Йорк и больше не ощущает качки, он готов съесть буйвола. К счастью, кормили здесь недурно.       И наконец он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы обдумать, что же делать дальше.       Он, конечно, не таким представлял возвращение домой. Он должен был сойти на берег триумфатором, счастливым женихом — всему помешали две катастрофы. Хваленая компания что-то не рассчитала с лайнером, а Роза… Кэл в ярости стиснул зубы.       Ускользнула. Насмеялась. Оплевала. И теперь мертва. И все же ее тело ощущается на кончиках пальцев, ласкавших атласную кожу. Стоит закрыть глаза — она встает, полная жизни, неги, невыносимо желанная. Неужели в этом великолепном теле жила душа уличной девчонки, а под роскошными волнами волос не таилось ни капли разума?       Кэл и верил, и не верил в ее смерть. Он вроде бы был готов ко всему: ее не было в списках, он не мог найти ее среди выживших. Но все-таки, когда прошло первое потрясение после разговора с Доусоном на палубе, засомневался: не врет ли мальчишка, не пытается ли спрятать Розу от Кэла и от ее матери? Пришлось приплатить одному такому же оборванцу, чтобы приглядел за подонком. Нет, тот, как выяснилось, большую часть дня проводил с парой белобрысых девок — знала бы Роза, как он быстро найдет ей замену! Иногда трепался с другим парнем из выживших и его девчонкой. Никого похожего на Розу рядом не было.       Итак, Роза умерла. Она недостижима теперь, потеряна. И этого гаденыша, ее любовника, закон мешает запороть плетьми, затравить собаками, вздернуть без суда. Если подумать, даже шутка с бриллиантом была глупой: в порту мальчишку пришлось бы отпустить, чтобы спасти фамилию Хокли от скандала. Ведь подлец не стал бы держать за зубами свой грязный язык и всем разболтал бы, как проник в спальню к невесте богатого наследника. А без этой проделки, пожалуй, «Сердце океана» было бы сейчас у Хокли в кармане, да и Роза, не обеспокоенная судьбой этого подонка, в самом деле села бы в шлюпку сразу. Вся авантюра не стоила нескольких минут страха, которые, хотелось надеяться, мальчишка все-таки пережил. Да, определенно Кэл поторопился, прогадал.       Отцу об этом знать не стоило. За ночь следовало придумать объяснение тому, что Роза не спаслась, хотя Кэл выжил. Отец, конечно, в трусости его не упрекнул бы, а матушка, должно быть, обезумеет от радости, когда он вернется. Что до фокуса с бриллиантом и стрельбы, когда эти голубки его спровоцировали, свидетелей не осталось… Кроме самого Доусона, но если он откроет рот, то пожалеет, что не утонул вместе с Розой.       При воспоминании о том проклятом рисунке, о том, как любовники кинулись целоваться, когда Роза вернулась на корабль, едва удалось сдержать стон. По какому праву какой-то проходимец взял и отнял его любовь? И как он посмел упрекать Кэла в том, до чего сам и довел его? Во всем виноват этот нищий негодяй, да, только он. И ему аукнется, но не сейчас. Про месть как про холодное блюдо говорят недаром.       Да и старине Спайсеру придется пока побыть неотомщенным. Кэл не был уверен в том, что именно случилось с беднягой Лавджоем, но предположить было можно. Вряд ли старая ищейка не взяла бы след. Значит, он нашел Доусона и Розу, но мальчишка либо убил его, либо оглушил и оставил умирать. А с виду и не скажешь, что он на такое способен.       С другой стороны, останься Лавджой в живых, он стал бы опасным для Кэла человеком. Слишком многое ему было известно. И не следовало обольщаться насчет его преданности. Даже если он и питал к Кэлу какую-то личную симпатию, не стоило сомневаться: это не помешало бы ему самому заняться шантажом или продать сведения, если бы подвернулся случай.       Теперь он погиб, как и сотни других мужчин с «Титаника». Это никого бы не удивило. Оставалось придумать, что рассказать про Розу.       Кэл до часу ночи курил на балконе, пока наконец ему не пришло в голову вполне разумное объяснение. Тогда, успокоенный, он рухнул на постель и уснул. Все-таки проклятое путешествие порядком его измучило.       Ему снилась Роза, до безумия живая и горячая. Она лежала на его груди, он ласкал ее плечи, играл волосами. Его руки скользили по ее телу, ощущая женственные изгибы. Наслаждение было близко, дух захватывало — и как всегда в снах, обернулось пустым миражом.       Утром Каледон отправился домой. Машина плавно проносилась по улицам, потом шофер выехал за город, и пейзаж за стеклом сменился. Кэлу, в сущности, было не так важно, что он видит — но он именно видел, ощущал быструю езду, мягкость ловко скроенного костюма, вкус недавно выпитого кофе и выкуренной сигары. Он по-прежнему принадлежал себе, его мускулистое, сильное тело не стало куском гниющего мяса. Он всегда любил чувствовать власть над телом — своим или чужим. Жизнь билась в каждой клеточке, в каждой жилке; не терпелось выйти наконец из машины, размяться, пробежаться.       Вот и Питтсбург. Кэл почти любовно выискивал взглядом знакомые повороты дороги. Подумать только, он мог бы никогда больше не вернуться сюда… Кэл не был сентиментальным, но все же мягкое тепло обволокло сердце при виде ограды родительского дома. Ограды, которую он, случалось, перелезал в детстве и как-то, в лет в двадцать, сильно пьяным, попытался повторить это. Бедные мамины клумбы… Но надо признать, завитушки чугунного узора и сейчас немного искушали.       Дом возвышался над окрестными зданиями, надежный и прочный, выстроенный на совесть и сразу дающий понять: здесь живут уважаемые люди. Вот и веранда, и парадная дверь. Глаза жадно впивались в мраморный ларь в передней, в улыбчивое лицо старой горничной Миллер, в темное дерево и бронзу, в лиловые портьеры: мамин любимый цвет. Как всегда, пахло азалиями, вазы с большими букетами которых всегда расставляли под маминым руководством.       Даже обида и горе забылись: взбегая по лестнице, Кэл снова чувствовал себя беззаботным мальчишкой.Он шел к людям, которые действительно хотели его увидеть, которым он мог доверять, как себе… Почти во всем.       Родители ждали его в гостиной. Мать живо встала и устремилась ему навстречу; пожалуй, если бы не присутствие отца, она бы бросилась ему на шею и покрыла бы его поцелуями, как те женщины, которых он видел в Нью-Йорке встречающими «Карпатию». Отец же подошел с таким видом, точно сын вернулся с получасовой прогулки, и лишь глаза и сдержанная улыбка выдавали радость.       — Я рад, что ты вернулся, сын.       Мать, не удержавшись, всхлипнула и на секунду прижалась лбом к груди Кэла, он осторожно поцеловал ей руку.       — Джудит, вели подавать ланч, — голос отца звучал по-прежнему как ни в чем не бывало, и все же Кэл уловил счастливую ноту. Мама вышла, а отец жестом предложил сыну сесть. Каледон напрягся, представляя, какой вопрос пришло время обсудить.       — Из твоей телеграммы я узнал, что твоя невеста погибла. Не думай, чтобы я обвинял тебя, но все-таки я хотел бы знать, что произошло.       Кэл вздохнул.       — На самом деле, отец, я виноват.       Отец всмотрелся в его лицо.       — Так. В чем же?       — В ту минуту, когда нам велели выходить на палубу, я не подумал, насколько Роза может быть напугана.       Он и вправду тогда не думал об этом, он был на нее страшно зол, и не на нее одну. Иначе, пожалуй, удержался бы торжествовать при ней, предвкушая, что укравший ее грязный подонок вот-вот получит по заслугам. Кэлу было страшно жаль, и он был бы рад повернуть время вспять, чтобы все изменить.       — Наверное, я должен был держать ее за руку. Но я не подумал…       Кэл прикрыл глаза рукой, не сумев скрыть горечь в голосе. Собрался с силами. В конце концов, он отдает Розе последний долг, спасая от поругания ее доброе имя. Он не должен никому рассказывать о том, как постыдно провела его невеста последние часы своей жизни. Никто не узнает, как она обманула его, не подумает о ней дурно. Для всех она останется чистой, невинной девушкой — увы, слишком впечатлительной.       — Когда мы подошли к шлюпкам, когда мать Розы уже села, запустили сигнальную ракету. Видимо, для Розы это стало последней каплей. Она вдруг побежала… Скрылась в толпе. Мы с Лавджоем искали ее, долго искали… Наверное, от испуга она забежала куда-то вглубь. Вода уже заливала палубы, Лавджой велел мне уходить, обещал поискать ее еще… Видимо, ни он, ни она не смогли спастись.       Отец сочувственно помолчал. Хлопнул по плечу.       — Эти бабы с их нервами. Мне жаль, сын.       Кэл выдохнул. Он понимал, что ничего еще не кончено — возможно, придется еще не раз ставить на место сплетников, терпеть фальшивое сочувствие или откровенное злорадство. Но самая тяжелая минута была позади.

***

      Отец дал Каледону неделю отдыха — небывалая щедрость с его стороны. И возможно, не самая разумная. Да, два дня Каледон позволил себе слоняться без дела: он и не думал, что окажется настолько измученным. Даже мысли о Розе, о ее предательстве и смерти отступили перед усталостью. На третий день глухая тоска стала нарастать. Розы не хватало — ее капризов, скучающего взгляда, глупых порывов ненужной доброты, странных вкусов и ребячливых выходок. Только сейчас он понял, насколько в глубине души любил все это в ней. Если бы она знала, что на самом деле ему дороги даже ее недостатки, что не было для него большего счастья, чем когда казалось, что они все-таки сближаются… И как сдержать крик бессилия от того, что она просто не любила его, ей было наплевать на его чувства, на его существование. У нее в руках было такое счастье, о котором мечтает любая женщина. Она отшвырнула, разбила его, предпочла раннюю, бессмысленную смерть, которой, оказывается, добивалась не в первый раз — но почему же? И виновника ее смерти даже нельзя покарать.       Да и есть ли на земле кара, достаточная для этого негодяя? Грязный вор, он увидел то, что имел право видеть только Каледон, взял то, что только Каледону должно было принадлежать. И что же, он хотя бы ценил, берег украденное сокровище? Нет, он позволил Розе погибнуть и на следующий день уже забыл о ней с какими-то потаскухами. И при этом у него хватило наглости говорить с Каледоном, как с убийцей. И почему Кэл сразу не швырнул его за борт? Наверное, только потому, что утонуть для такого подонка — слишком легко. «Роза, ради кого ты умерла…»       Кэл не мог избавиться от навязчивых мыслей — они доводили его до исступления, до отчаяния. Не мог и поделиться ими с кем-то, решив хранить тайну. В конце концов Кэл набрал номер человека, который мог бы помочь иначе.       Айзек Олден был его приятелем по Гарварду. Дела его шли неважно, и отец недолюбливал его, сомневаясь в его честности. Но Кэл не собирался вести с Айзеком серьезных дел. С ним можно было отлично повеселиться, он знал назубок все злачные места Питтсбурга и был полон идей о том, как можно хорошо провести время.       А еще — и в этом, вопреки мнению отца, Кэл был уверен — Айзек был по-настоящему привязан к нему. На следующий день после того, как Каледон вернулся домой, Олден уже позвонил ему. Тогда на разговор не было сил, но Кэл понимал, что через несколько дней перезвонит ему сам.       Айзек по телефону не стал задавать лишних вопросов. Вечером они, как и условились, встретились в одном из отелей. Олден молча пожал Кэлу руку и предложил закурить.       Некоторое время они молчали.       — Значит, свадьба не состоится, — вздохнул Айзек. — Знаешь, мне жаль. Зная твой вкус, думаю, невеста была чем-то особенным. Ты всегда выбираешь лучшее. Я очень хотел на нее посмотреть.       Кэл молча сунул ему в руки фотографию, которую носил с собой. Айзек рассматривал ее — проклятое сравнение! — как художник рассматривает шедевр в подлиннике. Вообще, надо сказать, у Олдена при его образе жизни был совершенно невинный вид: худым лицом, аккуратно расчесанными русыми волосами, серым костюмом и простодушным, беспомощным взглядом голубых глаз он напоминал школьного учителя, как их часто представляют. Очки усиливали это впечатление.       — Да, — Айзек вернул фотографию, — да, удивительная девушка. Я понимаю, каково тебе сейчас. Нужно отвлечься, да?       — Именно.       Айзек еще подумал.       — Как она должна выглядеть?       — На твое усмотрение. Она должна отвлечь меня — это единственное условие.       Айзек выбрал для него высокую синеглазую брюнетку с молочно-белой кожей. Она оказалась хороша, и в угаре страсти боль отступила, притупилась. Пьянея от вина и от ее ласк, летя потом по улицам Питтсбурга под восклицания тоже пьяного и бешено-радостного Айзека, Кэл ощущал себя исступленно-живым.       А потом снова наступила ночь.       …Сердце почти выпрыгивало из груди. Роза, маленькая неблагодарная дрянь, посреди лестницы бесстыдно лизалась со своим подонком. Она выпрыгнула из шлюпки, чтобы сдохнуть рядом с этой крысой. Ну хорошо, Кэл им в этом поможет.       Лавджой стал его уводить, он выхватил у охранника пистолет и прицелился. Мальчишка заметил его и побежал, таща Розу за собой, но Кэл тоже шагнул вперед и выстрелил. Роза, жалко вскрикнув, упала на пол.       Оставалось добить мальчишку, но тот, подхватив Розу на руки, снова побежал. Кэл пустился за ним, поскользнулся, ударился, выронил пистолет, снова схватил. Он бежал, а на полу все росла кровавая дорожка. Мальчишка не мог далеко уйти со своей ношей, и Кэл настиг его за столовой, у самой воды. Выстрелил — мимо. Этот идиот рискнул лезть в воду, хотя Розе грозила кровопотеря. Кровь лилась из раны у нее на спине, красноватой паутинкой расплывалась в воде. Кэл выстрелил, мальчишка успел спрятаться за угол, но миг спустя раздался стон. Кэл по пояс в воде стал приближаться к врагу. А тот, не пойми куда дев Розу, сам пошел ему навстречу с перекошенным лицом. И вдруг бросился, как будто хотел вцепиться в горло. Кэл выстелил — и попал прямо в сердце.       Доусон рухнул в воду. Кэл прошел немного вперед: Роза лежала на ступеньках какой-то лестницы и не дышала. Вода наполнялась красной паутиной.       Кэл услышал громкий скрежет. Пора была и выбираться, может, он успел бы спастись. Он слышал голос Лавджоя. Но вода лилась так быстро и теперь, когда ярость уже не согревала, оказалась страшно холодной. Кэл бросился вперед и проскочил слишком далеко. Вода уже доходила ему до горла. Она не должна была так литься и быть в красной паутине. И почему-то трупы Розы и Доусона плыли за ним… Вода ударила в нос, Кэл закашлялся и ощутил во рту морскую соль. Задыхаясь, он испустил крик — и проснулся.       Его пижама взмокла от пота. Зубы так стучали друг о друга, что грозили вот-вот раскрошиться. Но он был дома, в безопасности, живой.