Эздра Книгочей

      Мы потратили много сил и времени. Превратили мир в труху, в пепел, щедро пропитанный кровью. Я даже забыл его название.       Хм…       Назову эту планету Судьбой. Здесь станет ясно, чего я достоин.       – Из пламени предательства к крови отмщения несём мы Слово Лоргара! Благословенного Сына Хаоса, да восхвалён он будет! – восклицаю я, глядя на багровые небеса.       Они тоже пропитаны кровью – испарениями, которые тянутся ввысь вместе с последними вздохами жертв.       Не так много построек осталось в этом мерзком зловонном муравейнике. Я внутри одной из последних и – ох уж эта самовлюблённость – внутри самой прекрасной постройки из тех, что были возведены руками моих рабов, руками моих боевых братьев…       Моими руками.       – От тех, кто глух, мы воздаём хвалу тем, кто внемлет. Да обратят они взгляд на наш путь и одарят Болью, дабы обагрить Галактику кровью и утолить жажду Богов!       Я спускаюсь с вершины зиккурата к основанию. Ступени скользкие, на них ещё не остыли тела.       Совсем немного. Наверное… тысячи две.       Но мои аппетиты растут. В следующий раз я собираюсь принести в жертву тысячи тысяч.       Перевожу взгляд на ржавые клетки вдоль дороги. Внутри истощённые и окоченевшие от ужаса пленники. Храбрые псы трупа-на-троне уже сгинули в сражениях – надеяться не на что – но я всё равно предлагаю:       – Последний шанс, черви. Выходите на бой. Тот из вас, кто сможет оставить на моей коже хотя бы царапину, – будет жить. Иных прирежут как скот. И даже хуже, чем скот!       Даю знак слугам, и те отпирают решётки.       Рабы – тщедушные и недостойные поклонники истинных Богов, дезертиры армий ложного императора, мирные жители, весь этот человеческий мусор, погань – трясутся, падают на колени, боятся поднять взгляд.       Я пугаю их.       На мне нет доспехов – только белая туника в бордовых, местами тёмных, разводах. Я безоружен, если, конечно, так можно говорить об Ангеле Смерти. В руках лишь древний фолиант с потёртой кожаной обложкой. Мой лик суров, покрыт рубцами, но встречаются воины и страшнее.       И всё равно я пугаю их.       Выкрикиваю:       – Ну же! Цена вашей свободы – одна царапина! Хотя бы попытайтесь! Вы! Насекомые, палые гроксы!       Мне удалось достучаться до некоторых. Они поднимают головы, и я читаю по глазам неуверенность, потом отчаяние и, наконец, ярость.       Рабы подхватывают цепи, подхватывают ломы, подхватывают то, что со смехом бросают в пыль смертные солдаты моего воинства. Рабы несутся навстречу с дикими воплями. Скорее подбадривают себя и других таких же глупцов, ведь меня напугать нельзя.       В руках лишь древний фолиант с потёртой кожаной обложкой, но с ним я убиваю ничуть не хуже, чем если бы был вооружён цепным мечом и болтером. Выдёргиваю конечности из суставов, проламываю черепа, вырываю клочья мяса зубами, пьянею от самого чудесного напитка из всех.       Очень быстро рабы забывают о ярости и об отчаянии. Бегут, куда глаза глядят, но нет спасения. Братья и смертные солдаты Воинства Стигмат встречают трусов огнём. Рабы между молотом и наковальней.       На восемьдесят восьмом убитом – последнего я поднял над головой и порвал надвое – останавливаюсь и восклицаю:       – Медный Бог черепов и крови! Во славу Твою!       Чувствую, как пролитая кровь перетекает с моего лица, с рук, с одежды и грязной земли прямо к трону Кхорна. Туника вновь белоснежная, лик чист. Мышцы вздулись и окаменели. Теперь я и горы сверну.       Он ответил. Ответил!       Вырываюсь из багряной дымки и забираюсь внутрь ближайшей клетки. Женщина прижимает к себе детей: мальчика и девочку приблизительно четырёх-пяти лет отроду. Они плачут, она плачет.       Жалкие твари.       – Как тебя зовут?       У женщины зуб на зуб не попадает. Она и рада бы ответить, но…       Улыбаюсь. Касаюсь её щеки. Говорю:       – Я буду звать тебя Зариной. Так когда-то звали мою сестру.       Зарина не издаёт ни звука. Она закрывает рты детям.       Приятная тишина.       – Вы можете идти, Зарина.       Женщина бледнеет. Она чувствует подвох и права.       Хаос – суть обман.       Делаю шаг в сторону от выхода и показываю на него ладонью.       – Тебя никто не тронет.       Это значит: "Тебя никто не тронет сейчас".       Но женщина хватается за соломинку.       Она долго голодала – под лохмотьями видны рёбра, да и руки не толще той самой соломинки – однако хватает детей и бежит прочь. Их выпускают из лагеря.       Этот ритуал затянут, но Тзинч его любит. Я подарю ему надежду, которую в последний миг отберу у этой самки и всех остальных подобных животных.       Мужчины и женщины.       Старики и дети.       Соломенные псы.       Следую дальше по проклятому пути – дорогу проложили по экватору на фундаменте из человеческих костей.       Оставляю на обочинах символы неизбежной победы Хаоса: распятых на крестах, колесованных, четвертованных, повешенных и освежёванных рабов. Те, кому не повезло умереть от ран, боли и кровотечения, стонут из-за нападок воронья и других жадных падальщиков, которые сопровождают процессию.       Ломаю рабу кости, а потом бросаю в могилу. Наклоняюсь. Говорю:       – Ты не умрёшь сразу. Тебе вставят в рот трубку, с помощью которой сможешь дышать, а полезные вещества будут вводить внутривенно. Вот он, – показываю на смертного слугу воинства, заморыша, перемотанного цепями и с распоротыми в вечной улыбке щеками, – станет ухаживать за тобой. Поливать, окучивать. Пусть ты мужчина, но дашь жизнь. Грибам, кустарникам, деревьям. Станешь частью сада, посвящённого Отцу Чумы.       – Н-нет! – орёт раб. – Умоляю! Про… у-у-у!       Ему затыкают рот. Колют иголками. Закапывают.       Когда грядки протягиваются с одного края горизонта до другого, я чувствую прикосновение Нургла. Кожа дубеет, сереет, отмирает. Она превращается в нечто, похожее на древесную кору. Появляются колючки, крючки и чёрные шипы, которые рвут тунику, как горные пики облака.       Следующие казни только кажутся милосердными. Я ввожу дозу сильнейшего наркотика и отпускаю на волю. Девочка-подросток, которая пару секунд назад боялась меня как огня, начинает смеяться, пританцовывать. Спустя ещё некоторое время смех превращается в болезненный кашляющий хохот, танец в агонию. Она обречена искать ещё одну дозу или хотя бы настолько же острые впечатления, чтобы не умереть со скуки блеклого, переоценённого мира.       Видела бы она красочные переливы Имматериума…       Сильно сомневаюсь, что эти несчастные создания развлекут себя музыкой или живописью. Скорее уж чревоугодие и половые извращения. Когда Воинство Стигмат покинет Судьбу, здесь останутся лишь крошечные островки умалишённых, содомитов и людоедов – участь человечества без помощи Истинных Сил.       Голову пронзает настолько острая боль, что останавливаюсь и сгибаюсь в поясе. Никто и ничто не способно вырвать из меня стон, и, кажется, Тёмный Князь хочет стать первым, кому это удалось.       Покоряюсь.       Изо лба прорастает пара рогов. Они выгибаются к самому затылку.       Примерно в это же время – спустя несколько месяцев после начала жертвоприношений – мне сообщают об участи червей, чью надежду украли за миг до спасения. Я и сам успеваю поучаствовать в охоте, хоть это и потребовало отвлечься от проклятого пути.       Ту женщину, которую я отпустил в самом начале, нахожу на космодроме. Зарина убила нескольких слуг и проникла на борт челнока, что собирался отправиться на орбиту с награбленным. Стоит отдать ей должное – не каждый решится на столь отчаянный шаг: прятаться у врага под носом.       Смело.       Безрассудно.       Раздумываю над тем, что из Зарины получилась бы хорошая служанка, может быть, даже воительница, но потом отбрасываю подобную мысль.       Не стоит злить Архитектора Судеб – душа Зарины принадлежит ему. Как первой, так и второй.       Вхожу в трюм. Я знаю, где прячется Зарина. Зарина надеется, что нет. Дарю ей ещё немного надежды. Осматриваю контейнеры, закреплённые металлическими тросами – внутри ящики с взрывчаткой – позволяю перебегать от укрытия к укрытию, а потом направляюсь к выходу. Кажется, даже слышу чужую мысль "спасибо, Бог-Император", а потом двигаюсь так, как этим самым богом-императором даровано всем Ангелам Смерти. В полутьме женщина не разбирает размытых очертаний. Первый выстрел становится последним: пуля бьёт в потолок и разбрасывает искры. Вырываю пистолет, направляю Зарине в лоб, она отшатывается, перевожу ствол на детей.       – Пожалуйста… не надо! – Зарина падает на колени. – Прошу, нет… Нет!       Проделываю аккуратные отверстия в головах и девочки, и мальчика.       – Убийца!       Зарина набрасывается на великана почти вдвое выше и многократно больше, но… Зарина всё-таки набрасывается на великана.       Никаких шансов. Проламываю ей голову рукоятью.       Под алое небо Судьбы я выхожу полностью преображённым.       Кхорн дал мне сил, Нургл укрепил, Слаанеш обратил внимание, а Тзинч сделал так, чтобы я не расставался с любимой книгой.       Моё лицо – страницы, на которых есть ответы на все вопросы.       Кожа – твёрдый переплёт.       Моими бесчисленными глазами на мир смотрят Боги.       Едва слышимый шорох бумаги – их голос.       Отныне и до конца времён, смерти смертей, я, Эздра Книгочей, тёмный апостол Воинства Стигмат – ожившая Книга Лоргара. И я собираюсь поделиться её мудростью со всей галактикой.       Я принесу Истину.       Я принесу Свободу.       Я принесу Слово…       И первозданное пламя.